Как стучало сердце, когда на попутной телеге подъехала она к опушке ближнего леса… Листики молодые уж давно проклюнулись, травушка-муравушка ковром легла. Все, как прежде здесь, разве что качель на высоком дубе с краю пригорка больше не вешают, так то еще при ней перестали. Дома родного нет, что дедуся строил, — ничего не осталось, даже печку на кирпичи растащили. Все бурьяном заросло на их прежнем огороде. Яблонька вон только и осталась, бутоны набирать начала.

Защипало в носу, воздух резко закончился. За все два года не случалось больше с Нежданкой приступов, чтоб небо кусками глотать. Подумала она даже, — может, отступилась от нее сила дикая. Ан-нет. Бросилась на траву, лицом в землю уткнулась, разрыдалась. Но не закричала звериными голосами, сдержалась как-то.

Зашла к Надейкиной калитке сбоку, не пошла через старый огород — там точно совой раскричится.

Постучала. Еще разок.

Наконец, вышла она. Так постарела Ванькина мать за два года, волосы совсем седыми стали, вон прядки из-под платка выбиваются.

— Что тебе, паренек? — удивилась.

Не узнает.

Потом просветлела лицом и спросила дрожащим голосом:

— Может, весточку какую принес? Вы, скоморошки, чай, много колесите по долам и по весям, может, сынка моего, где встречал? Ванькой кличут… Ухи у него еще такие приметные…

Не знает мать ничего — поняла Нежданка. Давно про Ваньку сама не слышала.

Покачала головой, — мол, нет, не знаю такого. Тут же у Надеи и взгляд погас.

— Тететька, а меня Озаром кличут, — тихо сказал скоморошек. — Не припомните такого?

Закрыла Надея рот платком, чтоб не закричать. Калитку отворила, гостя впустила.

В избе уж она только Нежданке на шею бросилась, стала обнимать, целовать да рассматривать.

— Вот уж какой славный светлячок ко мне в избу залетел! Какой же день сегодня чудесный, — все причитала. — И яблонька ваша зацветает, два года после пожара ни одного бутончика не дала, а в этом году, как прежде… Не поняла я, старая, что знак мне то был…

Нежданка грустно улыбнулась и стянула колпак с бубенцами. Так неуместно было в этом дому звенеть, как на ярмарке.

Надея грустно улыбнулась, увидев по-прежнему короткие волосы Нежданки.

— Мало времени у меня, — сразу честно сказала гостья. — На пару часов всего отпросилася, уезжаем мы сегодня.

— А ты что ж теперь…? — Надея даже не знала, как спросить.

Нежданка снова кивнула.

— Частушки пою, вприсядку пляшу, колесо верчу, да в барабан стучу, — ответила девчонка. — Прибаутками уже разговариваю.

— Значит, все мальчонкой по белу свету бегаешь? — покачала головой баба.

— Да, скоро уж не получится, согласилась — Неждана.

Натянула рубаху синюю, чтобы та грудь обтянула, звякнули бубенцы на рукавах. Сама вздрогнула почему-то.

— Сколько ж годков тебе уже? — спросила Ванькина мать.

— Пятнадцать зимой было, — ответил скоморошек.

— А Ванечке двадцать три по осени исполнилось, — эхом откликнулась Надея.

— Да, я вот и пришла про него узнать, — зашептала Нежданка. — Хоть что-то…

— Не ведаю ничего, — помрачнела соседка. — Слышала только, что все знают, — коня какого-то свел, за то его казнить собирались, а он чудом убег.

Нежданка кивнула, — мол, да, так и было.

— Еще сказывали, что сами боги на его защиту встали, небо загрохотало громом посреди зимы, снегом его охранников завалило насмерть, а потом и град пошел, все окна в терему побило в отместку за Ваньку моего.

— Ну, как гром… — улыбнулась Неждана. — Барабан то обычный был скомороший, красно-синий.

— Так это ты, дочка, Ваньку моего вызволила? — Надейка аж присела от таких новостей.

— Повезло просто, уж не надеялась даже, — честно призналась Неждана. — Долго сидела напротив того амбара — не знала, что делать. Макошь просила помочь… Там все сошлось сразу как-то — и сани вывернули, стража под крышу забилась, чтоб дорогу уступить, и девка кашу принесла, замок на двери отворили… Я уж только в барабан пару раз стукнула, чтоб снег с крыши сошел… Стражники живы вроде, одному только морду кашей обожгло — так сам виноват, неча бежать за Ванькой было.

Надея обнимала Нежданку, целовала ей руки, твердила: «Благодарствую от всего материнского сердца». Девчонка не знала куды деваться. Не заслужила она никаких таких слов.

— Из-за меня ж он в такую передрягу попал, коли б не поехал меня на переправу встречать, коня любимого у Прозора не свел, так и не было б ничего… — грустно сказала Неждана то, о чем думала два года, когда набиралась сил оборотиться в свое прошлое. — Из-за меня все беды… Видать на самом деле, нечистая я, ведьмино отродье, нельзя со мной дружить…

— Да, что ты такое говоришь! — запричитала Надея. — Не твоя в том вина, что сиротой осталась, не твоя вина, что ради дедуси мачеху слушалась, свистульки на продажу лепила. Не твоя вина, что Сорока тебя оговорила, а потом на растерзание толпе кинула.

Обе по очереди вздохнули тяжело.

— А он бороду отпустил, — улыбнулась Нежданка. — Смешную такую, кучерявую…

И еще вспомнилось:

— А шапку не носит дурак.

Теперь уж она обняла Надею и разрыдалась, а потом началось…

Кричала совой, ревела медведем, клекотала хищными птицами.

— Кричи, кричи, родимая, — причитала Надейка. — Может, полегчает… Не бойся, никто не услышит, — справа теперь никто не живет, а Ладушка с мужем на ярмарку уехали. Кричи…

В этот раз было не так сильно, как тогда перед толпой.

Прокричалась-проплакалась Неждана, потом взваром ее Надейка отпаивала, вроде в себя девчонка пришла.

— Мои-то как? — спросила она напоследок. — Только времени совсем не осталось, вертаться надо.

— Да, по-разному, — скороговоркой поспешила обсказать соседка. — Девки старшие все замуж вышли, их сразу просватали, как из-под власти Сороки вышли. Услада уже двоих деток народила, Отрада с Забавой на сносях, у Истомы пока с детишками не ладится… Всеволод с Яромиром в дружину подались.

— Яромир? — удивилась Неждана.

— Да, Вячеслав дома остался, Добросвету помогает поле пахать, а Яромир подхватил его меч, сел на конька, да в Град поскакал.

Неждана улыбнулась — не ожидала такого.

— Щекарь и Удал у Ерохи растут, хорошие мальчишки получаются, только болеют часто, — продолжила Надея.

Она снова собирала в котомку Нежданке пироги на дорожку, как тогда, зимой, два с лишним года назад.

— Авоська уж говорить начал, отца совсем не помнит, да и мать родную не признает, — торопилась она рассказать главное. — Милаша у тетки Перегуды прижилась, она сразу их с Забавой забрала, все так же заикается, Голуба с Прекрасой — в семье Жавра, мало про них знаю, Богдан у Искры и Златоцвета, ох, и сложно с ним…

Неждана вздохнула. Надея продолжала:

— Сорока совсем спилась. Пьют она с Галкой на пару в темную голову, изба развалилась, подачками чужими живут… Часто она с пьяных глаз к колодцу ходит, кричит, что утопится, — Влас ее за собой тянет. Богдаша тоже по ночам кричит, сны ему страшные снятся, про Власа, про мамку да про пожар, и как в колодец падает… Ходит Сорока на Богданчика смотреть, так он ее боится, отталкивает, а потом по ночам задыхается…

— Ладно, пойду, я, — силой оторвала себя от Надейки Неждана. — Правда, ждут, а то уедут без меня, потом догоняй, да прощения выпрашивай….

— Ну, ступай, дочка, — заревела Надея, — может, еще и свидимся…

— А я везде его ищу, у всех спрашиваю, все конюшни обошла, меня уж, поди, лошади на тракте узнают, — призналась Неждана. — И ничего… Коли узнаю что — дам знать…

Она выбежала за порог, чтобы не видеть этих материнских глаз, переполненных любовью, надеждой и отчаяньем.

Летом случилось такое, чего уж никто и не ждал. Позвали скоморохов в Град выступать. Младшему брату князя невесту сосватали, свадьбу на середину листопада назначили, но первый праздник Зимава-мать жениха решила закатить уже сейчас — в начале червня.