— Как же она управляется с такой работой? — спросила Нежданка. — Чай, непросто то…Вона сколько людей…

— А у нее помощницы есть, две дочери ей помогают — Доля и Недоля, — вспомнила Надея, что ей еще когда-то в детстве рассказывали. — Доля добрую судьбу плетет, Недоля беды вплетает, чай, без них тоже в жизни никак.

— Понятно… — Нежданка шмыгнула носом. — Мою судьбу, поди, Недоля ткет из самых плохоньких ниток — того гляди оборвется… Коли уж мамка родная Нежданкой назвала — почто я только на белый свет народилась, одна беда от меня всем… Во всем я виновата…Мне свои и чужие беды в судьбу вплетают… За что?

Горько вздохнула Надея. Трудно такие беседы вести с дитем, который уж столько страха и обиды нахлебался. Да, как оспоришь правду горькую?

Не стала уж сказывать, что в добрых семьях девочек с детства к прялке приучали, чтобы они сами учились свою судьбу ткать. Первый обережный поясок еще в семь годков иные девчоночки себе выплетали. Пусть и узор где напутают, да неровно первый раз у всех получалось, а все одно тот поясок силу давал и защиту от злой судьбы. А уж потом девки много раз ту работу повторяли, ошибки детские исправляли да научались уж красивые яркие замысловатые пояса плести — так они свои судьбы и переплетали, помогала им Макошь в той работе, коли честно девка старалась.

Знала Надейка, что Сорока младшую падчерицу близко к прялке не подпускала, премудростям девичьим не учила — как прясть, как ткать, как шить да вышивать — никто ей не показывал. Рубашонку Нежданка до сих пор не пояском узорным, а веревочкой простой подпоясывала.

— Вспомнила! — постаралась улыбнуться Надея. — Мне бабушка сказывала, что Доля и Недоля судьбы людей с их делами связывают. Коли добрые дела у человека за спиной, так Доля его судьбу помогает матери плести, а Недоля к злым делам человека крепко привязывает, от того совсем другие узоры выходят. Так что, ты надейся, Нежданка, все еще переменится, — сердце у тебя доброе, зла ты никому не желаешь, работы не боишься. Уж, коли сама Макошь медведицей сегодня за тебя вступилась, чай, возьмет она в свои лапы твою судьбу.

— В лапы? — невольно хихикнула Нежданка.

— Да, поди, уж Макошь не медведицей за прялку садится, — засмеялась и Надея. — В руки умелые она все ниточки твоих добрых дел соберет, да уж такую судьбу тебе нарядную выткет — сама удивишься. Только уж ты тоже сама не плошай, о худом даже не думай. И будешь потом внукам рассказывать о таких чудесах…

— Мне дедусь тоже так сказывал… Тогда и отступит от меня сила злая… — вспомнила о своем Нежданка.

Да, как речь про Василя зашла, залилась девчонка горючими слезами. Надейка взваром ее поила, платочек дала, чтобы слезы утирать, а больше — чем тут еще поможешь…

— Куда ж мне теперь? — спросила Нежданка, как шесть ведер еще наплакала.

Надея вздохнула:

— Да, поезжай уж, как задумали, к переправе. Чай, Ванька ждет там тебя до сих пор. А дальше в Медовары к Любавушке. Мож, не вспомнит про нее никто, не будут там искать.

Неждана не уверено качнула головой, вроде согласилась.

— Почитай, мы с тобою, все одно, сейчас ничего лучше не придумаем, — снова вздохнула Надея.

— Собираться надо уже? — спросила Неждана, допия взвар.

Глиняная чашка была еще теплая, девочка грела об нее пальчики.

От сытной еды щеки Нежданки даже чуть порозовели.

Надея закивала и полезла в сундуки подыскивать зимнюю одежу.

— Знаешь, что я подумала? — оборотилась она к Нежданке. — Коли косы, все одно, обстригли, мож, в мальчишку тебя обрядим?

Неждана не знала, что на это ответить.

— Пацанчику проще незаметным пройти, — мальчишки, что воробьи, везде шныряют, к ним привыкли. — пояснила умудренная опытом баба. — Девку редко кто одну отпустит в такую даль, на нее все заглядываться начнут, многие запомнят. А кто и обидеть захочет…

Неждана продолжала молчать. Она только сейчас вспомнила, как страшно лязгали перед лицом овечьи ножницы. Осторожно протянула худющую руку к голове, потрогала обкромсанные со всех сторон волосы.

— Можно зеркальце? — шепотом выдохнула она.

Надея заткнула себе рот концами платка, чтобы снова не зареветь. Она протянула девчонке небольшое круглое зеркальце в берестяной оплетке.

Неждана подняла бровки, изумившись своему новому отражению.

— Волосы, чай, не зубы — отрастут, — опять, как смогла, утешила ее Надея. — может, оно и к лучшему сейчас так, — добавила она. — Мальчонке проще затеряться на дороге.

Баба снова засуетилась у сундуков.

Она уже придумала новые мысли:

— Все будут искать ведьму, бесову девку, кому косы обстригли, — то очень сильная примета, стриженых девчонок не часто встретишь. А ты наденешь рубашонку Ванькину, да портки, тулупчик козлиный, что на мальчонку пошит, шапку надвинешь, да так и пройдешь везде.

— Как же я Ване такая покажусь? — горько вздохнула Неждана. — Засмеет он меня, отворотится.

— Да, что ж ты такое говоришь! — снова, как утица, заплескала руками Надея. — А коли бы с ним такая беда приключилась, ты б от него отворотилась?

— Нее, — Нежданка яростно замотала головой. — Он один мой лучший друг на всем белом свете.

— Ну, вот и ты для него лучший друг, он тебя любую примет — что в рубахе девичьей, что в портках. Завсегда поможет, что Нежданке, что хоть…Радомилу али Полежаю какому — выбери сама себе имя мальчишеское на дорогу, какое хошь, — засмеялась Надея.

Неждана жевала моченое яблочко, пока Надея собирала для нее по сундукам Ванькину старую одежу.

— Озаром буду, — вдруг заявила она. — Озар — это же огонь?

Надея пожала плечами:

— Да, вроде «Светлячок», «свет», «сияющий» — много разных значений, мож, и «огонь озаряющий».

Неждана как будто ее не услышала и добавила:

— Новая я в том страшном огне родилась.

Потом Надейка еще короче стригла темно-русые волосики, старалась поровнее, где еще получалось что-то поправить. Челку оставила патлатую, чтобы за ней прятаться и укрываться. Досада спереди только один клок успела выхватить почти налысо, а остальные прядки смешно торчали в разные стороны. Надея приглаживала их гребешком и улыбалась — давно она не причесывала детишек, выросли ее дочки, разъехались, внуки далеко живут — редко с бабушкой виделись.

— Вон уж какой славный Озар получается, — тихонько засмеялась Ванькина мама.

Даже Неждана улыбнулась, глянув на отражение в зеркальце:

— На Севку похоже — родная я им все-таки, зря они не верили.

— А и в правду на Всеволода смахивает, — согласилась Надея, — Только глаза у тебя серые, а у него карие.

— У них у всех карие — напомнила Неждана. — Интересно, я в кого такая уродилась?

— Вот у Любавы и спросишь, — засуетилась Надея. — Торопиться надо.

Потом Нежданка скинула свою рубашонку и просто утонула в Ванькиных детских рубахах и портках. Все, что ей подходило по росту, то было ужасно широко.

— Рубаху пояском покрепче подвяжешь, и ладно, — уговаривала ее Надея. — А в портки я сейчас шнурок другой вставлю, утянешь посильнее, чтоб не потерять штаны по дороге-то.

Нежданка даже от такого захихикала.

Поискала Надея по сундукам да нашла красный поясок — давно она его Нежданке сплела, да Сорока не взяла тот подарок, за подачку что ли посчитала.

Ванькин полушубок из козленка девчонке тощей неплохо подошел, когда Надейка пуговицы на нем переставила. Шапка нашлась тоже темно-серая, войлочная, смешным колпаком на бок складывалась.

— Любил Ванятка эту шапку, — улыбнулась Надейка — «Мой третий валенок» — звал, он тебя по ней издали заприметит.

Серый козленок вился крутым завитком, шапка, что по самые брыси нахлобучить можно, лихо заломлена на правую сторону, валенки крепкие, хорошо подшитые — задиристый парнишка получался.

«Далеко пойдет!» — сказал бы писарь — любитель словесности

— Как есть, коза холмогорская, — усмехнулась Неждана, оглядывая себя с ног до головы.