Затем она предложила мамке Чжао:

– Матушка, отведай вина, которое привез твой сын!

– Я выпью! – сказала мамка Чжао. – Но и вы пейте, госпожа! Чего бояться? Не нужно только пить много. Собственно говоря, я пришла сюда не для того, чтобы выпить, а по важному делу. Прошу вас выслушать меня и проявить хоть чуточку участия. Наш господин Цзя Лянь умеет только обещать, а как доходит до дела, сразу все забывает. Ведь я его выкормила! И когда я состарилась, он мог бы уделить немного внимания моим сыновьям, и никто не осудил бы его за это. Я уже несколько раз просила его за сыновей, он обещал, но ничего не сделал. Сейчас, когда с неба свалилась великая радость, неужели вам не понадобятся люди? Вот я и пришла поговорить с вами, а то, если положиться на господина Цзя Ляня, пожалуй, умрешь с голоду!

– Что ж, матушка, – промолвила Фын-цзе, – поручи сыновей на мое попечение! Неужели ты не знаешь нрав Цзя Ляня? Ты отдала свое молоко человеку для тебя чужому, который и думать о тебе не хочет. А разве твои сыновья лучше других? Кто посмеет сказать, что ты не любишь их и не заботишься о них? Получилось же так, что ты вырастила Цзя Ляня, а выгодами от этого пользуются чужие люди. Нет, я не совсем так сказала, – поправилась Фын-цзе, – может быть, те, на кого мы смотрим как на «чужих», в твоих глазах «свои»?

От этих слов все присутствующие рассмеялись. Мамка Чжао тоже не могла удержаться от улыбки и, помянув Будду, сказала:

– Вот теперь все стало ясно, как день! Если уж говорить о «своих» и «чужих», то наш господин на это не смотрит. Он по своей доброте не может отказать, когда его просят.

– А что, не так? – улыбнулась Фын-цзе. – Он особенно добр с мужчинами, у которых есть красивые жены, а с нами, женщинами, тверд и непреклонен.

– Я очень рада, госпожа, что вы так добры ко мне, – закивала головой мамка Чжао. – Давайте выпьем по чарочке! Поскольку вы взяли это дело на себя, мне теперь нечего беспокоиться!

Цзя Лянь почувствовал себя неловко, но только усмехнулся и произнес:

– Не болтайте глупостей! Лучше накрывайте на стол, а то мне еще надо пойти к старшему господину Цзя Чжэню кое о чем посоветоваться.

– Смотри, не задерживайся с главным делом, – предупредила его Фын-цзе. – Что говорил тебе старый господин, когда вызывал?

– Что государыня вскоре должна навестить родителей, – ответил Цзя Лянь.

– Значит, этот вопрос уже решен? – поспешно спросила Фын-цзе.

– Решен еще не совсем, но почти наверняка, – с улыбкой сказал Цзя Лянь.

– Как все же милостив наш государь! – воскликнула Фын-цзе. – Если судить по книгам, которые я читала, и по пьесам, которые мне доводилось смотреть, таких государей не бывало с самых древнейших времен.

– Воистину, воистину! – подхватила мамка Чжао. – А я-то, старая дура, целыми днями в доме слышу толки о каком-то «свидании с родными» и никак не могу понять, в чем дело. Вы тоже об этом упомянули! Вы мне не объясните, что все это значит?

Цзя Лянь принялся разъяснять:

– Наш государь всегда принимает во внимание чувства своих подданных и считает, что «почитание родителей» – это самое главное в мире и что отношения между родителями и детьми как в знатных семьях, так и среди простого народа основываются на едином естественном законе. Государь, который сам дни и ночи неустанно прислуживает своим родителям и все же не может до конца исполнить своего сыновнего долга, понимает, что его жены и наложницы, а также девушки, уже много лет живущие во дворце, не могут не думать о своих отцах и матерях. Да и родители тоскуют о дочерях, не могут с ними увидеться, и если из-за этого кто-нибудь из них заболеет, это в известной мере нарушит установленную самим Небом гармонию. Вот государь и испросил разрешения у батюшки и у матушки для родных своих жен и наложниц двадцать шестого числа каждого месяца приезжать ко двору и справляться о здоровье дочерей. Старый государь и старая государыня остались очень довольны и похвалили ныне правящего государя за его благочестие и гуманность. Однако оба мудрейших заявили, что, если родные будут приезжать во дворец, им придется соблюдать все придворные церемонии, матери и дочери будут чувствовать себя стесненными и не смогут свободно выражать свои чувства. Поэтому они решили проявить еще большую милость и особо издали указ, где сказано, что родственникам государевых жен и наложниц, которые владеют большими усадьбами и отдельными дворами, где можно удобно и спокойно расположиться, разрешается, помимо визита ко двору двадцать шестого числа, принимать у себя дворцовые экипажи с бубенцами, дабы таким образом иметь возможность более полно исчерпать родственные чувства и совместно насладиться радостью взаимоотношений, дарованных самим Небом. Кто же может не испытывать радость и чувство благодарности, получив такой указ? Отец Чжоу Гуй-фэй уже начал строительство отдельного двора для «свидания с родными». У Тянь-ю – отец У Гуй-фэй, тоже отправился за город присмотреть подходящий участок. Разве это не означает, что вопрос почти решен?

– Амитофо! – воскликнула мамка Чжао. – Вот, оказывается, что это такое! Значит, и мы должны готовиться к приему нашей государыни?

– А к чему же все разговоры? – сказал Цзя Лянь. – Не было бы этого, забот никаких не знали бы!

– Если это правда, то и мне доведется повидать большой свет! – произнесла Фын-цзе, не скрывая своей радости. – Как досадно, что я еще так молода! Родилась бы я раньше лет на двадцать – тридцать, все эти старики сейчас не отзывались бы обо мне с пренебрежением, будто я неопытна и не видела света! Одна только история, как император Тай-цзу, подобно Шуню, совершал объезд своих владений, интереснее всех книг! Но, к сожалению, я не была свидетельницей этого события!

– Да, такие события случаются раз в тысячу лет! – подтвердила мамка Чжао. – В то время я была еще девчонкой и только кое-что начинала понимать. Тогда господин Цзя ведал строительством морских кораблей и работами по ремонту дамб в Гусу и Янчжоу. Однажды ему пришлось принимать у себя государя. Сколько денег было истрачено! Поистине, серебро текло рекой! Или еще…

– У нас в семье Ван тоже однажды было такое, – перебила ее Фын-цзе. – В то время мой отец ведал приемом подарков, присылавшихся ко двору из разных государств, и всякие иностранцы жили у нас в доме. Все товары, которые заморские корабли привозили в Юэ, Минь, Дянь и Чжэ[59], принадлежали нам.

– Кому ж это неизвестно?! – вставила мамка Чжао. – Ведь и поныне существует поговорка: «Когда в Восточном море мало нефритовых кроватей, в Цзиньлин, в семейство Ван, Лун-ван идет занять их». Это все сказано о вашей семье, госпожа! А сейчас в Цзяннане живет семья Чжэнь – ай-я-я! Какой же это именитый род! Они четыре раза принимали у себя государя. Если бы я не видела собственными глазами, и рассказывать не стала бы – все равно никто не поверит. Серебро у них ценилось не больше, чем навоз, а всяких диковинных товаров прямо горы были. И если им нужно было что-нибудь достать, они не останавливались ни перед чем! Слова «преступление» для них не существовало!

– Да, я тоже слышала, мой дед говорил точно так же, – подтвердила Фын-цзе. – Что ж тут может вызвать недоверие? Одно удивительно – откуда у этой семьи появилось такое богатство?

– Скажу вам, госпожа, только одно, – произнесла мамка Чжао, – они крадут деньги у государя и тратят их на государя! Неужели вы думаете, что у кого-нибудь есть лишние деньги, чтобы предаваться развлечениям?

В это время госпожа Ван прислала служанку справиться, пообедала ли Фын-цзе, и Фын-цзе поняла, что есть какое-то дело. Она торопливо поела и собралась идти к госпоже Ван. Но тут прибежал мальчик-слуга и доложил ей:

– Из восточного дворца Нинго пришли братья Цзя Жун и Цзя Цян.

Едва Цзя Лянь успел прополоскать рот и Пин-эр подала ему таз для умывания рук, как вошли молодые люди.

– Что скажете? – обратился к ним Цзя Лянь.

Фын-цзе, собравшаяся было уходить, остановилась.