Между тем женщина нарочно нашептывала ему на ухо:
– Твоя дочь больна, в доме приносят жертвы богине, и тебе следовало бы денька два воздержаться. Зачем ты оскверняешь свое тело? Уходи!
Стараясь изо всех сил, Цзя Лянь отвечал ей прерывающимся голосом:
– Какая там богиня! Моя богиня – ты!
Женщина стала еще больше изощряться, да и Цзя Лянь стремился показать, на что он способен.
Когда все было окончено, они принялись без конца клясться друг другу в любви и никак не могли расстаться. Отныне между ними установились самые близкие отношения.
Двенадцать дней пролетело незаметно. Да-цзе постепенно стала поправляться, и все приносили благодарственные жертвы небу и предкам, воскуривали благовония, согласно данному обету, принимали поздравления, раздавали подарки. Цзя Ляню снова пришлось перебраться в спальню. Но как только он встретился с Фын-цзе, то сразу почувствовал, как верна пословица: «Новая жена хуже старой, с которой долго не виделся»! Незачем рассказывать, каким ласкам и наслаждениям предавались они в ту ночь.
На следующее утро, когда Фын-цзе отправилась к матушке Цзя, Пин-эр занялась уборкой одежды и постели Цзя Ляня и неожиданно обнаружила в подушке прядь черных волос. Она сразу поняла, в чем дело, спрятала волосы в рукав и вошла в комнату, где находился Цзя Лянь.
– Что это такое? – осведомилась она, показывая ему волосы.
Смущенный Цзя Лянь бросился к ней, намереваясь отнять волосы, но Пин-эр попятилась к двери. Цзя Лянь настиг ее, повалил на кан и начал отнимать.
– Эх ты бессовестный! – засмеялась Пин-эр. – Ведь я их специально спрятала, чтобы никто не заметил, и пришла тебя спросить, а ты рассердился! Вот погоди, пожалуюсь твоей жене!
Цзя Лянь засмеялся и стал просить прощения:
– Извини, дорогая, я больше не буду!
Не успел он произнести эти слова, как послышался голос Фын-цзе. Цзя Лянь понял, что отнять волосы ему не удастся, но и отпускать Пин-эр нельзя было, и он только торопливо прошептал:
– Милая, не рассказывай ей!
Пин-эр встала с кана. В этот момент вошла Фын-цзе и приказала ей:
– Принеси шкатулку с образцами узоров, они понадобились старой госпоже.
Пин-эр кивнула и занялась поисками шкатулки. Фын-цзе, заметив Цзя Ляня, спросила у нее:
– Ты все вещи принесла из кабинета?
– Все, – ответила Пин-эр.
– Ничего не потерялось?
– Ничего. Я внимательно проверила.
– Может быть, нашла что-нибудь лишнее? – поинтересовалась Фын-цзе.
– Нет. Откуда может быть лишнее?
– В последние дни трудно было поддерживать порядок в доме, – улыбнулась Фын-цзе. – Кто-нибудь из друзей мог забыть платок или какое-нибудь кольцо.
Лицо Цзя Ляня, стоявшего за спиной Фын-цзе, от волнения пожелтело. Он бросал на Пин-эр умоляющие, полные отчаяния взгляды. Однако Пин-эр притворялась, что ничего не замечает, и, улыбаясь, говорила Фын-цзе:
– Вот удивительно! Ведь я подумала то же самое, что и вы, госпожа! Мне тоже показалось, что так может случиться, и я тщательно осмотрела все, но не обнаружила абсолютно ничего. Если вы, госпожа, не верите мне, можете поискать сами!
– Глупая ты! – засмеялась Фын-цзе. – Даже если у него что-нибудь и есть, разве он положит в такое место, где мы могли бы найти?
С этими словами она взяла из рук Пин-эр шкатулку с образцами узоров и вышла из комнаты. Пин-эр, коснувшись пальцами своего лица, как бы стыдя Цзя Ляня, покачала головой:
– Чем ты отблагодаришь меня за то, что я для тебя сделала? Отвечай!
На лице Цзя Ляня засияла радостная улыбка, он заключил Пин-эр в объятия, восклицая при этом:
– Ах ты моя милая, дорогая плутовка!..
Не выпуская из руки волосы, Пин-эр с улыбкой продолжала:
– Твоя судьба в моих руках! Будет между нами все хорошо – ладно! Плохо – сразу покажу!
– Спрячь получше, чтобы она не увидела! – умолял Цзя Лянь.
Разговаривая таким образом, Цзя Лянь улучил момент, когда внимание Пин-эр было ослаблено, выхватил у нее из рук волосы и с улыбкой проговорил:
– Все же нехорошо, если они будут находиться у тебя. Лучше я их сожгу, и делу конец.
С этими словами он сунул волосы за голенище своего сапога.
– Бессовестный! – сквозь зубы процедила Пин-эр. – «Перешел через реку, и мост за собой ломаешь»! Дождешься ты теперь, чтобы я из-за тебя стала лгать!
Она была так очаровательна и прелестна, что Цзя Лянь снова обнял ее и стал домогаться удовлетворения желания. Однако Пин-эр вырвалась и выбежала из комнаты.
– Распутная девка! – с ненавистью пробормотал ей вслед Цзя Лянь. – Зажжет в груди огонь, а сама убежит!
– А кто тебе велит загораться? – хихикнула в ответ Пин-эр. – Не все же время мне заботиться, чтоб тебе было хорошо! Ведь если твоя жена узнает, она меня не простит!
– Тебе нечего ее бояться! – возразил Цзя Лянь. – Разозлюсь как-нибудь и изобью эту бутыль уксуса[93] так, что на ней живого места не останется! Узнает она меня! Сторожит, как разбойника! Сама только и знает, что с мужчинами лясы точить, а мне с женщиной и поговорить нельзя! Стоит мне во время разговора приблизиться к женщине, у нее сразу рождаются подозрения, а сама с дядями и племянниками шутит и смеется! Больше не позволю ей встречаться ни с кем!
– Она права, что стережет тебя, – заметила Пин-эр, – а ты ревнуешь ее зря. Как она будет управлять хозяйством, если не завоюет расположения в доме? Ты же ведешь себя дурно, и не только она, даже я за тебя беспокоюсь!
– Э, ладно, хватит! – перебил ее Цзя Лянь. – У вас всегда так: все, что делаете вы, – хорошо; все, что делаю я, – плохо! Погодите, приберу я вас к рукам!
В это время во двор вошла Фын-цзе и, увидев стоящую под окном Пин-эр, спросила:
– Если вам нужно поговорить, почему не разговариваете в комнате? Зачем ты шумишь под окном?
– Она сама не знает! – сказал Цзя Лянь. – В комнате, наверное, тигр, который хочет ее сожрать!
– В доме никого нет, – ответила Пин-эр, обращаясь к Фын-цзе, – а мне одной что с ним делать?
– Вот и хорошо, если никто не мешает! – засмеялась Фын-цзе.
– Это вы мне, госпожа? – удивилась Пин-эр.
– Тебе, тебе! Кому же еще, – улыбнулась Фын-цзе.
– Лучше не заставляйте меня говорить вам неприятные вещи! – сердито оборвала ее Пин-эр и направилась прочь, даже не отодвинув для Фын-цзе занавеску на дверях.
Фын-цзе сама отодвинула занавеску и вошла в комнату.
– Эта девчонка совсем с ума сошла! – сказала она Цзя Ляню. – Дрянь, хочет, чтобы я ей подчинялась! Ну пусть бережет свою шкуру!
При этих словах Цзя Лянь повалился на кан, захлопал в ладоши и расхохотался:
– Не знал я, что Пин-эр такая отчаянная! Отныне придется мне слушаться ее!
– Это ты ее подстрекаешь! – напустилась на него Фын-цзе. – Я еще за все это с тобой рассчитаюсь!
– Вы между собой ссоритесь, а на мне злость срываете! – огрызнулся Цзя Лянь. – Довольно, мое дело сторона!
– Хотела бы я знать, куда ты от меня спрячешься! – насмешливо сказала Фын-цзе.
– Не беспокойся, убежище себе найду! – ответил Цзя Лянь и собрался уходить.
– Постой, мне надо с тобой посоветоваться, – остановила его Фын-цзе.
Если вам любопытно узнать, о чем она говорила с Цзя Лянем, прочтите следующую главу.
Глава двадцать вторая, в которой рассказывается о том, как, слушая буддийские псалмы, Бао-юй постиг учение созерцательной секты и как в сочиненных загадках Цзя Чжэн увидел дурное предзнаменование
Когда Цзя Лянь услышал, что Фын-цзе хочет с ним посоветоваться, он остановился и спросил у нее, в чем дело.
– Двадцать первого числа день рождения сестры Бао-чай, – сказала Фын-цзе. – Что бы ты по этому поводу предпринял?
– Откуда я знаю, что в таких случаях нужно? – возразил Цзя Лянь. – Неужели ты сама не можешь все устроить? Ведь ты всегда распоряжаешься устройством всяких празднеств и торжеств, и уже не раз устраивала празднования дня рождения для взрослых.
