Голос то становился громче, то снижался до шепота, и в нем слышались подавленные рыдания. Та, которая плакала и скорбела, не имела ни малейшего представления, что кто-то слушает ее и потрясен до глубины души.
Если вы хотите знать, кто это пел, прочтите следующую главу.
Глава двадцать восьмая, в которой рассказывается о том, как Цзян Юй-хань в знак дружбы подарил Бао-юю пояс, присланный из страны Цяньсян, и как Бао-чай смутилась, показывая четки из благовонного дерева
Вы помните, что Дай-юй, которую накануне вечером Цин-вэнь не впустила во «двор Наслаждения розами», ошибочно заподозрила, что все было сделано с ведома Бао-юя. Поэтому на следующий день во время проводов Духа цветов она была грустна, не зная, куда излить накопившуюся в сердце печаль, а думы об уходящей весне еще более усугубляли ее и без того невыносимую тоску. Она собрала опавшие лепестки цветов и отправилась их хоронить. Но вид увядших цветов расстроил ее, она невольно всплакнула и прочла первые, пришедшие ей на память стихи.
Она и не представляла себе, что Бао-юй стоит за склоном горы. А тот, слушая, только вздыхал и кивал головой.
Но вот слуха его коснулись слова:
Сегодня пришла я над кем-то другим
свершить похоронный обряд
И знать не могу я, когда надо мной
такой же обряд совершат.
Однажды с рассветом проходит весна,
румянец со щек исчезает;
Цветок облетит и умрет человек,
когда – они оба не знают.
Бао-юй больше не мог выдержать и опустился на склон холма. Лепестки цветов, которые он держал в руках, рассыпались по земле. Он представил себе, что настанет время, когда увянет несравненная красота Дай-юй, а сама она уйдет навсегда из этого мира, и при мысли об этом острая боль пронзила его сердце. Затем он подумал, что если уйдет Дай-юй, то следом за нею должны уйти Бао-чай, Сян-лин, Си-жэнь. А где в то время будет находиться он сам, кому будут принадлежать этот сад, эти цветы, эти ивы? Он не находил ответа. Печальные мысли тянулись непрерывной чередою, одна влекла за собой другую, и Бао-юй не знал, как от них отделаться, как рассеять охватившую его тоску.
Поистине:
Тени цветочные не отпускают,
слева легли и справа;
Пение птичье в уши летит
с запада и с востока.
Вдруг Дай-юй, предававшаяся своей скорби, услышала стон.
«Все смеются надо мной, будто я глупа, – подумала она. – Неужели нашелся еще такой же глупец?»
Она встала и огляделась. Увидев Бао-юя, она не могла удержаться, чтобы не выругаться:
– Тьфу! Я-то думала – кто это может быть, оказывается, этот изверг… Ах, чтоб ты пропал…
Но едва слова «чтоб ты пропал» слетели с ее уст, как она спохватилась и поспешила зажать себе рот рукой. Она тяжело вздохнула и зашагала прочь.
Бао-юй понял, что она его избегает. Ему стало не по себе, он поднялся, отряхнулся, спустился с холма и в унынии побрел во «двор Наслаждения розами». Но неожиданно недалеко впереди себя он заметил Дай-юй. Бао-юй ускорил шаги и догнал девушку.
– Погоди, сестрица! – сказал он. – Я знаю, что ты избегаешь встречи со мной, но все же позволь мне сказать тебе одно слово, а потом можешь никогда больше не обращать на меня внимания.
Снова увидев Бао-юя, девушка хотела убежать, но когда услышала, что он просит разрешения сказать только «одно слово», она повернулась к нему и произнесла:
– Что ж, говори!..
– А если я произнесу два, – с улыбкой спросил Бао-юй, – ты меня выслушаешь?
Дай-юй круто повернулась и направилась дальше.
Бао-юй остановился, с грустью поглядел ей вслед и вздохнул:
– Неужели все прежние отношения между нами нужны были для того, чтобы мы пришли к такому печальному концу?
При этих словах Дай-юй застыла на месте и спросила с удивлением:
– А что такого было между нами? Что случилось теперь?
– Эх! – сокрушенно произнес Бао-юй. – Разве ты не играла со мной, когда приехала сюда? Ведь если тебе хотелось что-нибудь поесть из того, что я люблю, я сам не ел, а прятал и хранил до твоего прихода. Мы всегда вместе садились за стол, в одно время ложились спать. Если твои служанки не могли сделать тебе что-либо приятное, я делал это вместо них. Мы с детства росли вместе, я думал, что независимо от того, любишь ты меня или нет, ты всегда должна относиться ко мне с учтивостью, чтобы я мог считать тебя лучше других. Но ты становишься все более гордой и заносчивой, почти перестала замечать меня, на уме у тебя только Бао-чай да Фын-цзе. Ведь у меня нет родных братьев и сестер, если не считать брата и сестры от других матерей – и мы с тобой равно одиноки на свете. Поэтому я думал, что ты испытываешь ко мне такие же чувства, как я к тебе. Но все это оказалось не так, ты меня обидела, и мне даже пожаловаться некому!
Слезы покатились из его глаз. Дай-юй сразу почти позабыла свой гнев, глаза ее увлажнились, она опустила голову и молчала.
Заметив состояние Дай-юй, Бао-юй продолжал:
– Я знаю, что поступил плохо, но каким бы я ни был, я никогда не посмею сделать ничего такого, что было бы неприятно тебе. Если я невольно поступаю дурно, то поправь меня, предостереги, а если нужно – обругай или даже побей, – я обижаться не буду. Но ты решила вовсе игнорировать меня, терзаешь меня и заставляешь теряться в догадках. Право, я не знаю, как быть! Если я сейчас даже умру, то сделаюсь неприкаянным духом, меня не смогут спасти молитвы самых праведных и благочестивых буддийских и даосских монахов, и я возрожусь к новой жизни только после того, как ты объяснишь причину моей смерти!
Когда Дай-юй услышала слова Бао-юя, у нее не осталось и следа от раздражения.
– Если так, – спросила она, – то почему вчера вечером ты не велел своим служанкам впускать меня?
– С чего ты это взяла? – воскликнул удивленный Бао-юй. – Провалиться мне на этом месте, если я это сделал!
– Ты с самого утра только и твердишь о смерти, – с укором сказала Дай-юй. – Говори просто, да или нет, к чему эти клятвы?
– Правда, сестрица, я тебя не видел, – заверил ее Бао-юй. – Приходила сестра Бао-чай, посидела немного и ушла.
Дай-юй подумала и с некоторой нерешительностью сказала:
– Возможно, так! Наверное, служанки просто поленились открыть мне. Это бывает!
– Ну, конечно, так! – воскликнул Бао-юй. – Вот погоди, вернусь домой, найду виновницу и хорошенько ее проучу!
– Разумеется, твоих девушек проучить нужно, – согласилась Дай-юй, – но только не мне следовало тебе говорить об этом. То, что меня обидели, пустяки, но если завтра к тебе придет Бао-чай или какая-нибудь другая «драгоценная барышня»[111] и ее обидят, тогда действительно беда будет!
Дай-юй усмехнулась. Бао-юй уловил в ее словах скрытый намек и прикусил язык, но тем не менее улыбнулся. За этим разговором их застали служанки, которые пришли сообщить, что пора обедать. Бао-юй и Дай-юй отправились вместе.
Увидев Дай-юй, госпожа Ван спросила ее:
– Девочка моя, стало тебе легче от лекарства, которое прописал доктор Бао?
– Нет, – ответила Дай-юй. – Поэтому бабушка велела мне пить лекарство доктора Вана.
– Вы, матушка, не знаете, – вмешался в разговор Бао-юй. – Сестра Дай-юй вообще слаба здоровьем и очень боится простуды, а для лечения простуды лучше всего принимать пилюли.
– Недавно доктор говорил мне о каких-то пилюлях, – заметила госпожа Ван, – но, к сожалению, я забыла их название.
– Я знаю, что это за пилюли! – воскликнул Бао-юй. – Не иначе как укрепляющие пилюли из женьшеня.
– Нет, – покачала головой госпожа Ван.
