– Как я мог оказаться таким глупцом! – воскликнул Цзя Цян. – Я истратил на эту птицу почти два ляна серебра исключительно ради того, чтобы как-нибудь тебя развлечь, мне и в голову не пришло, что ты так истолкуешь мой поступок! Ну ладно! Я выпущу ее на волю, только не сердись!

С этими словами он выпустил птичку, а клетку сломал.

– Птица – не человек, но и у нее есть свое родное гнездышко, – разве можно из птицы делать глупое развлечение? Сегодня я опять кашляла кровью, и госпожа велела, чтоб ты позвал доктора и расспросил, что делать дальше, а ты пропал. И куда? Бегал за этой ерундой, чтобы надо мной же посмеяться! Никому я здесь не нужна, никто обо мне не заботится! Я даже рада, что заболела!

– Ведь я недавно советовался с доктором! – оправдывался Цзя Цян. – Он сказал, что ничего серьезного у тебя нет, нужно раза два принять лекарство, и все пройдет. Кто же мог предполагать, что у тебя снова начнется кашель кровью? Я сейчас же сбегаю и позову доктора!

Цзя Цян бросился к двери.

– Постой, постой! – окликнула его Лин-гуань. – Если ты разгоряченный будешь бегать по такой жаре и с тобой что-нибудь случится, тогда и мне не нужен будет доктор!

Цзя Цян остановился.

Бао-юй, до сих пор молча наблюдавший за происходящим, был ошеломлен – только теперь ему стал понятен смысл иероглифа «цян» – «роза», который Лин-гуань чертила на песке. Он почувствовал, что больше не может оставаться здесь, и бросился прочь.

Занятый всецело Лин-гуань, Цзя Цян не заметил ухода Бао-юя, но девочки проводили его.

Охваченный размышлениями и терзаемый сомнениями, Бао-юй возвратился во «двор Наслаждения розами», где увидел Дай-юй, которая о чем-то беседовала с Си-жэнь.

– Все, что я говорил тебе вчера вечером, было вздором, – едва переступив порог, сказал он Си-жэнь. – Неудивительно, что отец считает меня дураком и тупицей! И самое нелепое – это мое желание утонуть в ваших слезах! Сейчас я вижу, что ваши слезы принадлежат не мне, а вам самим, так что плачьте о ком хотите!

Си-жэнь восприняла весь вчерашний разговор как шутку и уже успела позабыть о нем. И теперь, когда Бао-юй так неожиданно о нем напомнил, она рассмеялась.

– Да ты и в самом деле сошел с ума!

Бао-юй промолчал. Только сейчас ему стало ясно, что каждого человека заботит своя судьба, и поэтому отныне он все время сокрушенно вздыхал и думал:

«Кто же окропит слезами мою могилу?»

А теперь расскажем о том, как Дай-юй, увидев Бао-юя в таком настроении, решила, что он снова попал под какое-то наваждение, и не стала его ни о чем расспрашивать.

– Я только что была у твоей матушки и узнала, что завтра день рождения тетушки Сюэ, – сказала она как ни в чем не бывало. – Мне велели спросить, пойдешь ли ты к ней в гости. Если пойдешь, предупреди матушку!

– Я не ходил даже на день рождения старшего господина Цзя Шэ, зачем же я пойду туда? – возразил Бао-юй. – Что будет, если меня кто-нибудь увидит? Да и в такую жару надевать выходной костюм? Нет, ни за что не пойду! Думаю, тетушка на меня не рассердится.

– Что ты говоришь? – вскричала Си-жэнь. – Тетушку нельзя сравнивать со старшим господином – она и живет от нас недалеко, и по родству тебе ближе. Ведь если ты не поздравишь ее, это произведет на нее нехорошее впечатление. Если ты так боишься жары, встань пораньше, пойди поздравь ее, выпей там чаю и возвращайся домой! Мне кажется, это лучше, чем совсем не пойти.

– Да, да! – со смехом воскликнула Дай-юй, не давая Бао-юю даже раскрыть рот. – Тебе непременно надо навестить сестру Бао-чай, хотя бы за то, что она отгоняла от тебя комаров.

– Каких комаров? – спросил изумленный Бао-юй.

Си-жэнь рассказала ему, как он вчера днем уснул, а возле него никого не было, и она попросила барышню Бао-чай немного побыть с ним.

– Не нужно было так делать! – укоризненно покачал головой Бао-юй. – Зачем из-за меня ее так оскорбили? Завтра же непременно пойду к ней.

В то время, когда происходил этот разговор, появилась Сян-юнь и объявила, что пришла прощаться, так как из дому за ней прислали. Бао-юй и Дай-юй вскочили и предложили ей сесть, но она отказалась, и им обоим не оставалось ничего иного, как проводить ее. На глаза Сян-юнь готовы были навернуться слезы, но при людях она не осмеливалась плакать и жаловаться на свою горькую судьбу.

Вскоре подоспела Бао-чай. При виде ее Сян-юнь стало еще тяжелее, и она почувствовала, что никак не может уехать. Однако Бао-чай прекрасно понимала, что, если Сян-юнь будет медлить, служанки расскажут об этом ее тетке и та разгневается, поэтому она стала торопить Сян-юнь с отъездом. Все толпой сопровождали ее до вторых ворот. Бао-юй хотел проводить ее и дальше, но Сян-юнь запротестовала. Она повернулась, подозвала его к себе и шепнула на ухо:

– Если бабушка обо мне не вспомнит сама, напомни ей, пусть она как-нибудь снова пошлет за мной.

Бао-юй кивнул головой, обещая исполнить ее просьбу.

После этого Сян-юнь села в коляску и уехала, а все провожавшие ее возвратились в сад.

Но если вы хотите узнать, что произошло в последующем, прочтите главу тридцать седьмую.

Мы не будем рассказывать, как после возвращения Ши Сян-юнь домой Бао-юй по-прежнему веселился и гулял в саду, увлекался чтением стихов.

Сейчас речь пойдет о Цзя Чжэне. После того как Юань-чунь навестила родных, он стал еще более усердным по службе, стремясь отблагодарить государя за оказанную ему милость.

Государю очень нравилось, что Цзя Чжэн обладает прямым характером и безупречной репутацией. Хотя Цзя Чжэн получил занимаемую ныне должность не путем государственных экзаменов, а по наследству, он был все же высокообразованный человек, и государь назначил его своим полномочным посланцем по экзаменационной части, желая показать, что он заботится о выдвижении честных и способных людей.

Цзя Чжэн благоговейно принял повеление государя и тотчас же гаданием избрал для отъезда двадцатый день восьмого месяца.

В этот день он совершил прощальные жертвоприношения предкам, распрощался с матушкой Цзя и отправился в путь.

О том, как Бао-юй проводил его, и о том, чем занимался Цзя Чжэн во время своей поездки, рассказывать нет никакой надобности.

С тех пор как Цзя Чжэн уехал, Бао-юй почувствовал себя совершенно свободным, целыми днями играл и резвился в «саду Роскошных зрелищ», ничем серьезным не занимался и, как говорится, дни и ночи заполнял пустотой.

Однажды ему вдруг стало невыносимо скучно. Чтобы хоть немного развлечься, он сбегал к матушке Цзя, навестил госпожу Ван, но тоска не проходила. Возвратившись в сад, он начал переодеваться и вдруг увидел Цуй-мо, которая вошла в комнату и подала ему листок цветной бумаги. Это было письмо.

– И как я позабыл навестить сестру Тань-чунь! – воскликнул Бао-юй. – Вот хорошо, что ты пришла! Как себя чувствует твоя барышня? Ей лучше?

– Барышня поправилась, сегодня даже лекарства не принимала, – ответила Цуй-мо. – Оказалось, она лишь слегка простудилась.

Бао-юй развернул письмо и принялся читать.

«Младшая сестра Тань-чунь почтительно сообщает своему второму старшему брату, – говорилось в письме, – что вчера вечером погода прояснилась и луна была на редкость яркая, словно умытая дождем. Трижды успели перевернуть водяные часы, а я все не ложилась спать и бродила у забора под сенью тунговых деревьев, пока мне наконец не стало холодно от ветра и росы.

Недавно вы лично потрудились навестить меня, а затем прислали мне со своей служанкой в подарок плоды личи и письмо, достойное кисти Чжэнь-цина[123]. Разве заслуживаю я таких знаков внимания?!

Вернувшись в комнату и склонившись над столом, я вдруг задумалась над тем, как древние, живя в мире, где все добивались славы и стремились к богатству, приобретали себе землю у подножий высоких и пенящихся водопадов.