С этими словами она позвала девочку-служанку, велела ей принести мокрую тряпку и вытереть пол в том месте, где стояла мать Чжуй-эр. Мать Чжуй-эр ничего не могла ответить Шэ-юэ, а задерживаться здесь она больше не осмелилась, поэтому, сдержав свое возмущение, она ушла, уводя с собой дочь.
– Вот теперь и я поняла, что ты не знаешь правил приличия! – останавливая ее, сказала мамка Сун. – Твоя дочка служила в комнатах господина вместе с другими, и тебе должно быть известно, что перед уходом она должна поклониться своим бывшим товаркам! Подарков подносить не требуется, да им это и не в диковинку, но долг вежливости все же выполнить нужно! Как так: только тебе сказали уходить, и ты ушла?
Услышав это, Чжуй-эр вынуждена была вернуться. Она поклонилась Цин-вэнь и Шэ-юэ, а затем попрощалась с Цю-вэнь и остальными служанками. Но те даже не посмотрели в ее сторону. Мать Чжуй-эр видела все это, однако не смела возмущаться вслух и ушла, скрывая свое недовольство.
Что же касается Цин-вэнь, то после вспышки гнева она почувствовала себя еще хуже, металась в жару до самого вечера и успокоилась, лишь когда наступило время зажигать лампы. Но тут возвратился Бао-юй, который был чем-то расстроен и все время охал и вздыхал.
Шэ-юэ стала расспрашивать, что случилось.
– Сегодня утром бабушка с таким великодушием подарила мне плащ, а я по неосторожности прожег его сзади! – признался Бао-юй. – Хорошо еще, что темно и бабушка с матушкой не заметили!
Он снял плащ и отдал его Шэ-юэ. Та внимательно осмотрела его и обнаружила дырку, в которую свободно проходил палец.
– Это, наверно, от грелки для рук! – выразила предположение она. – Но ничего, отнесем плащ портному, и он заштопает.
С этими словами она завязала плащ в узел и велела одной из мамок отнести портному.
– Пусть сделает до утра, – наказывала она, – но смотри, чтобы старая госпожа и госпожа не узнали.
Женщина ушла, однако спустя долгое время она возвратилась с плащом и сказала:
– Я была у ткачей, у портных, у вышивальщиц и кружевниц, но никто из них не знает, что это за ткань, и поэтому не решается взять плащ в починку.
– Что же делать?! – встревожилась Шэ-юэ. – Придется завтра плащ не надевать.
– Скоро первый день Нового года, и бабушка с матушкой велели мне на праздник надеть этот плащ! – в отчаянии проговорил Бао-юй. – А я, как назло, не успел надеть – и уже прожег! Как тут не расстраиваться?
Цин-вэнь долго слушала, но в конце концов не вытерпела, повернулась в сторону Бао-юя и сказала:
– Дайте мне посмотреть! Если я ничего не смогу сделать, значит конец!
Бао-юй передал плащ Цин-вэнь. Она придвинула лампу, внимательно осмотрела прожженное место и проговорила:
– Это золотая нить из павлиньего пуха. Найдем точно такие же нити и заштопаем дыру так, что будет совершенно незаметно.
– Нитки из павлиньего пуха у нас есть, но кто, кроме тебя, может заштопать? – улыбнулась Шэ-юэ.
– Рассуждать тут не приходится, – ответила Цин-вэнь. – Придется мне собраться с силами!
– Что ты! – запротестовал Бао-юй. – Едва почувствовала облегчение и уже за дела?
– Нечего болтать зря, я знаю что делаю! – ответила Цин-вэнь.
Она села на постели, поправила волосы, накинула одежду, но тут же почувствовала, что голова у нее тяжелая, будто налитая свинцом, а тело легкое, как пушинка, и в глазах идут круги. Она насилу сдерживала себя, чтобы снова не лечь. Ей не хотелось ничего делать, но она боялась огорчить Бао-юя и поэтому, стиснув зубы, приказала Шэ-юэ помогать ей сучить нитки.
Взяв в руку одну нитку, Цин-вэнь сравнила ее с тканью и с улыбкой сказала:
– Подходит, но не совсем. Однако, если заштопать, будет почти незаметно.
– Вот и прекрасно! – обрадовался Бао-юй. – Разве сейчас найдешь где-нибудь русского портного?
Цин-вэнь отпорола у плаща подкладку, подставила бамбуковые пяльцы величиной с чайную чашку, растеребила края прожженной дыры, затем вдела в иглу нитку и, наметив основу, стала наносить на ней узор, такой же, как и на плаще. Цин-вэнь была так слаба, что, сделав пять-шесть стежков, ложилась передохнуть.
Все это время Бао-юй стоял рядом. Он то спрашивал Цин-вэнь, не желает ли она выпить кипяченой воды, не хочет ли отдохнуть, то заботливо укрывал ее беличьим плащом, то подбивал ей подушку.
– Лучше шли бы спать, – рассердилась Цин-вэнь. – Если вы сейчас не ляжете, а завтра от бессонной ночи у вас ввалятся глаза, каково будет нам?!
Заметив, что Цин-вэнь взволнована не на шутку, Бао-юй не стал возражать и улегся, хотя заснуть все равно не мог.
Вскоре часы пробили четыре раза. Цин-вэнь уже успела окончить работу и маленькой щеточкой осторожно подправляла торчавший на месте штопки пушок.
– Как замечательно ты заштопала! – воскликнула Шэ-юэ. – Если не присмотреться внимательно, совершенно незаметно!
Бао-юй тоже не вытерпел и потребовал плащ.
– Право, совсем как было! – восхищенно вскричал он.
Цин-вэнь, которой эта работа стоила неимоверных усилий, закашлялась, но потом сделала над собой усилие и сказала:
– Починить-то починила, но все же, мне кажется, плохо… Больше я не могу!..
В тот же момент она охнула и в изнеможении упала на подушку.
Но если вы хотите узнать о том, что произошло дальше, прочтите следующую главу!
Глава пятьдесят третья, в которой пойдет речь о том, как во дворце Нинго перед Новым годом совершили жертвоприношения предкам и как во дворце Жунго во время праздника фонарей был устроен пир на всю ночь
Между тем Бао-юй, заметив, что Цин-вэнь сильно утомилась, приказал девочкам-служанкам растирать ей спину.
Не прошло и времени, достаточного для того, чтобы пообедать, как уже рассвело. Раньше, чем выйти из дому, Бао-юй велел пригласить доктора. Доктор Ван явился очень быстро. Он пощупал пульс больной и сказал:
– Ведь вчера ей было лучше! Почему же сейчас состояние ухудшилось? Может быть, она поела больше, чем следует? Или слишком переволновалась? Однако, как бы там ни было, признаки простуды уменьшились, поэтому, после того как она пропотела, нужно хорошенько наблюдать за больной, а то дело может кончиться плохо.
С этими словами доктор Ван вышел. Вскоре принесли прописанный им рецепт. Посмотрев рецепт, Бао-юй убедился, что в нем уже нет снадобий против простуды, как в предыдущем, зато появились новые лекарственные растения – гриб фулин, ретания, зоря и другие снадобья, употребляемые для повышения деятельности всего организма.
Бао-юй приказал приготовить лекарство в соответствии с рецептом, но тут же вздохнул:
– Что же это такое? Если произойдет несчастье, виноват буду я!
– Дорогой мой господин! – отвечала ему Цин-вэнь, бессильно лежавшая на подушке. – Разве я чахоткой заболела?
Бао-юю ничего не оставалось, как уйти. Однако в полдень, сославшись на нездоровье, он снова вернулся к себе. Хотя Цин-вэнь была тяжело больна, к счастью, она всегда занималась физическим, а не умственным трудом, да, кроме того, никогда не ела и не пила чрезмерно; голода ей тоже не приходилось терпеть, и это помогло ей сохранить крепкое здоровье.
Во дворце Жунго существовал неписаный закон: если кто-либо из хозяев или слуг простуживался и начинал кашлять, первым средством лечения считался голод, а лекарства – лишь второстепенным. Поэтому лекарства начинали принимать обычно после двух-трех дней голодания. Точно так же лечилась и Цин-вэнь, но поскольку ее организм был очень утомлен, ей пришлось еще некоторое время набираться сил, прежде чем она совершенно поправилась. Выздоровлению Цин-вэнь способствовало и то, что в последние дни девушки, жившие в «саду Роскошных зрелищ», ели отдельно от взрослых и Бао-юй мог беспрепятственно заказывать для Цин-вэнь то отвары, то соусы. Но об этом мы рассказывать не будем.
