Женщины-служанки вышли передать приказание, а Цинь Чжун встал и начал прощаться.

– Кого послали провожатым? – осведомилась госпожа Ю у служанок.

– Хотели послать Цзяо Да, – ответили те, – да он напился и обругал нас!

– Ну зачем вы его беспокоили? – с укором произнесли госпожа Ю и госпожа Цинь. – Этого чудака никуда нельзя посылать! Вечно вы его задираете!

– Все говорят, что вы слишком уступчивы, – не выдержала Фын-цзе. – Разве полагается так распускать слуг?

– Неужели ты не знаешь этого Цзяо Да? – изумилась госпожа Ю. – Даже господин Цзя Чжэн прощает ему многое, и твой старший брат Цзя Чжэнь все ему спускает. Ведь Цзяо Да в молодости четырежды бывал в походах с самим Нинго-гуном, на плечах вынес его с поля боя, вытащив из кучи убитых, и этим самым спас ему жизнь. Цзяо Да голодал, но где-то добывал пищу и приносил ее своему господину. Два дня у них не было воды, и он достал полчашки для господина, а сам пил конскую мочу. За эти заслуги ему так и благоволят. Когда жив был Нинго-гун, он относился к Цзяо Да с особым вниманием, кто же из нас теперь захочет обижать его?! Да и сам он уже старик, не заботится о своем добром имени, знай себе пьет вино, а как напьется, начинает ругать всех без разбору. Я давно говорила управляющему, чтобы его больше ни с какими поручениями не посылали – пусть спокойно доживает свой век. А вы опять вздумали посылать его!

– Почему же я не знаю этого Цзяо Да? – удивленно спросила Фын-цзе. – По-моему, у вас просто не хватает решимости. Почему вы не отправите его куда-нибудь подальше в деревню? – И затем обратилась к служанке: – Наша коляска готова?

– Ждет вас, – был ответ.

Фын-цзе встала, попрощалась с хозяевами и вышла, держа Бао-юя за руку.

Госпожа Ю и остальные проводили их до большого зала. Всюду ярко пылали светильники, на красном парадном крыльце в ожидании стояла прислуга.

Цзяо Да, воспользовавшись отсутствием Цзя Чжэня, успел напиться и первым делом принялся на чем свет стоит ругать и поносить главного управляющего Лай Эра:

– Мошенник! Злодей! Слабых обижаешь, а сильных боишься! С хорошими поручениями других посылаешь, а как только среди ночи кого-нибудь проводить, суешь меня! Ублюдок! Черепашье отродье! Горе-управитель! Не на свое место ты сел! Ты же мне, господину Цзяо Да, в подметки не годишься! С кем за последние двадцать лет считался господин Цзяо Да? Уж конечно, не с такими выродками, как все вы тут!

Когда Цзя Жун вышел проводить Фын-цзе к коляске, Цзяо Да бранился особенно яростно, и никто не мог его унять. Цзя Жун не вытерпел, несколько раз прикрикнул на него и, когда это не подействовало, коротко приказал:

– Связать! Завтра протрезвится, тогда спросим, какого черта он лез на рожон!

Какое там! Что стоил Цзя Жун в глазах Цзяо Да? Цзяо Да еще бросился к Цзя Жуну с возгласами:

– Братец Цзя Жун! Брось свои барские замашки! О таких молокососах, как ты, и говорить нечего, когда даже твой отец и дед не задирали нос перед Цзяо Да! Кого вы должны благодарить, что стали чиновниками, пользуетесь славой и богатством? Цзяо Да! Твой предок, положивший начало вашему роду, только благодаря мне когда-то остался в живых, а вы сейчас, вместо того чтобы благодарить меня за доброту, вздумали передо мной изображать хозяев! Лучше молчи, а то скажешь слово, и мой белый нож покраснеет от твоей крови!

Фын-цзе, уже сидевшая в коляске, с возмущением сказала Цзя Жуну:

– Почему вы не расстанетесь с этим дебоширом? Как вы его терпите? Ведь если узнают родные, друзья, они станут смеяться над вами и говорить, что у вас в доме нет никакого порядка.

– Совершенно верно, – поддакнул Цзя Жун.

Видя, что Цзяо Да уж слишком разбушевался, несколько слуг набросились на него, свалили с ног, связали веревкой и хотели тащить на конюшню. Цзяо Да разъярился еще больше, помянул крепким словом самого Цзя Чжэня, а затем стал кричать, что пойдет в храм предков оплакивать своего господина – Нинго-гуна.

– Он, наверное, и не представлял себе, что могут народиться такие скоты! Воры, снохачи распроклятые! Ваши бабы ваших же малолетних братьев «подкармливают»! Думаете, я не знаю? Только если «сломалась рука, вы прячете ее в рукаве»!

Тут уж он стал выражаться совсем неприлично, и перепуганные до смерти слуги поспешили туже затянуть на нем веревки, а чтобы заставить его замолчать, набили ему в рот земли и конского навоза.

Фын-цзе и Цзя Жуну все было прекрасно слышно, но они делали вид, будто ничего не слышат. И только Бао-юй, сидевший в коляске рядом с Фын-цзе, не вытерпел и спросил:

– Сестра, ты слышала, он говорил «снохачи»? Что это такое?

– Не болтай глупостей! – прикрикнула на него Фын-цзе. – Старый хрыч напился и несет всякую околесицу, а ты не только прислушиваешься к его словам, но еще начинаешь расспрашивать, что да как! Вот погоди, расскажу матушке, посмотрим, погладит ли она тебя по головке!

Перепуганный Бао-юй стал упрашивать ее молчать.

– Дорогая сестра, я больше никогда не произнесу этого слова, – пообещал он.

– Вот и хорошо, – смягчилась Фын-цзе и, чтобы окончательно успокоить Бао-юя, добавила: – Когда вернемся домой, сразу расскажем бабушке, что мы пригласили Цинь Чжуна учиться у нас в школе – пусть она пошлет кого-нибудь сообщить об этом учителю. Для нас сейчас это самое главное.

Пока они разговаривали, коляска уже вкатилась в ворота дворца Жунго.

Кто хочет знать, что было дальше, пусть прочтет следующую главу.

Между тем Бао-юй и Фын-цзе возвратились домой, навестили старших, а затем Бао-юй рассказал матушке Цзя, как ему хотелось бы устроить Цинь Чжуна в домашнюю школу, ибо тогда у него появился бы друг и товарищ по учению, который ему подавал бы пример. Он искренне восхищался характером и манерами Цинь Чжуна, который, по его мнению, вполне заслуживал того, чтобы его любили и жалели.

Фын-цзе, со своей стороны, желая помочь Бао-юю, добавила:

– Цинь Чжун как-нибудь придет вам поклониться, бабушка!

Матушка Цзя осталась очень довольной этим. Фын-цзе воспользовалась моментом и пригласила ее пойти посмотреть спектакль, так как матушка Цзя, несмотря на свой преклонный возраст, увлекалась театром.

Через день госпожа Ю тоже пришла приглашать матушку Цзя, и та, взяв с собою госпожу Ван, Дай-юй и Бао-юя, отправилась во дворец Нинго смотреть представление.

В полдень матушка Цзя вернулась домой отдыхать. Госпожа Ван, любившая покой и тишину, не преминула последовать ее примеру. После их ухода Фын-цзе заняла место на главной циновке и, ничем больше не стесненная, от всей души веселилась до самого вечера.

Бао-юй, проводив матушку Цзя домой и дождавшись, когда она легла спать, вышел от нее и хотел снова пойти смотреть спектакль, но ему казалось неудобным беспокоить госпожу Цинь. Вспомнив, что Бао-чай больна и в последние дни вынуждена сидеть дома, Бао-юй решил навестить сестру, так как все это время не видел ее.

Идти из дома прямо к ней через небольшую калитку в задней стене он не решался, ибо опасался, что кто-нибудь попадется ему на пути и начнет докучать, или же встретится отец, что еще более некстати. Пришлось идти окольным путем.

Мамки и няньки, сопровождавшие Бао-юя, думали, что он будет переодеваться, но совершенно неожиданно для них он появился в прежнем наряде и направился ко вторым воротам. Мамки и няньки бросились за ним, решив, что он снова отправится во дворец Нинго смотреть спектакль. Однако Бао-юй, дойдя до проходного зала, неожиданно свернул на северо-восток, обогнул сзади главный зал и скрылся. Тут, как назло, навстречу ему попались два молодых повесы из приживальщиков их дома. Одного звали Чжань Гуан, другого – Шань Пинь-жэнь. Увидев Бао-юя, они со смехом бросились к нему. Один обхватил его за талию, другой потащил за руки.