– Завтра же расскажу всем, пусть судят, как хотят!

Напуганный Цзя Жуй стал кланяться ему до земли. Цзя Цян сделал вид, что хочет уладить дело миром, и уговорил Цзя Жуя написать и на имя Цзя Жуна расписку на пятьдесят лян серебра. На этом все и кончилось.

Затем Цзя Цян обратился к Цзя Жую:

– Я буду виноват, если отпущу тебя. Ворота, ведущие на сторону старой госпожи, давно уже заперты, а в гостиной старый господин рассматривает недавно привезенные из Нанкина вещи, так что и той дорогой пройти невозможно. Лучше всего тебе пройти через заднюю калитку, но и там сейчас кто-нибудь может встретиться. Придется немного подождать, я посмотрю, а потом проведу тебя. Здесь оставаться нельзя, того и гляди, могут нагрянуть. Постой, сейчас я найду место!

С этими словами он погасил свечу и, увлекая за собой Цзя Жуя, вышел во двор. Они ощупью добрались до крыльца, и Цзя Цян сказал:

– Сядь под крыльцом и подожди моего возвращения. Только смотри, ни звука!

Цзя Цян и Цзя Жун удалились. Цзя Жую, который совсем лишился присутствия духа, не оставалось ничего иного, как забраться под крыльцо. Он начал обдумывать свое положение, как вдруг наверху послышался шум, и кто-то выплеснул ведро нечистот, да так ловко, что Цзя Жуй оказался облитым с головы до ног. Он невольно охнул, но тут же спохватился и зажал себе рот рукой. Облитый мочой, он всем телом дрожал от холода. Потом прибежал Цзя Цян.

– Идем, идем скорее!

Цзя Жуй кое-как выбрался из-под крыльца и опрометью бросился домой. Это было уже во время третьей стражи, и ему пришлось кричать, чтобы открыли дверь.

– Что случилось? – спрашивали люди, увидев Цзя Жуя в таком состоянии.

– Было очень темно, – солгал он, – я оступился и упал в отхожее место.

Добравшись до своей комнаты, Цзя Жуй умылся и переоделся. Только теперь он понял, что все это время Фын-цзе лишь играла с ним, и его охватила ярость. Но, вновь и вновь вспоминая красоту Фын-цзе, он чувствовал досаду, что не может заключить ее в свои объятия, и всю ночь не сомкнул глаз. Хотя он не мог забыть Фын-цзе, однако больше не осмеливался ходить во дворец Жунго.

Цзя Жун и Цзя Цян чуть не каждый день приходили к нему требовать деньги, и Цзя Жуй боялся, как бы дед не узнал о его похождениях. Страсть к Фын-цзе по-прежнему пылала в нем, а тут еще прибавились долги. И при всем том ему целыми днями приходилось усиленно заниматься.

Несмотря на свои двадцать лет, Цзя Жуй все еще не был женат, и мысль о том, что Фын-цзе так и не попала в его руки, извела его настолько, что у него, как говорят, «ломота в пальцах появилась». Вдобавок ему пришлось дрогнуть на морозе и потом спасаться бегством. В результате он заболел. Внутри у него все горело, он лишился аппетита, ноги стали какими-то слабыми, в глазах рябило, по ночам подымался жар, днем он чувствовал постоянное недомогание, появилось недержание мочи, кровохарканье… Все это вспыхнуло у него менее чем за месяц. Он уже был не в состоянии держаться на ногах и лежал в постели; когда закрывал глаза, мысли его путались, он начинал болтать всякие глупости, чего-то страшно пугался. Его осматривали врачи, прописывали лекарства. Он принял несколько десятков цзиней циннамона, аконита, вытяжки из черепашьего щита, корня майдун, купены, но все оставалось по-прежнему.

Год кончался, приближалась весна, и болезнь Цзя Жуя еще более обострилась. Цзя Дай-жу сбился с ног, приглашая врачей, но все было напрасно. Оставалось одно средство – пить настойку женьшеня. Но разве у Дай-жу были на это деньги? Пришлось отправиться на поклон во дворец Жунго. Госпожа Ван приказала Фын-цзе отвесить два ляна женьшеня и дать ему.

– Мы ведь недавно приготовляли лекарство для старой госпожи, – сказала ей в ответ Фын-цзе. – Оставшийся целый женьшень послали супруге военного губернатора Яна. Я еще вчера велела его отнести.

– Если нет у нас, спроси у своей свекрови, – приказала ей госпожа Ван. – Может быть, и у Цзя Чжэня есть. Собери немного и дай человеку – пусть лечится. Если ты спасешь человеку жизнь, тебе это зачтется!

Фын-цзе пообещала, но сама и не думала никуда посылать людей. Собрав несколько цяней крошек женьшеня, она велела отнести их Цзя Дай-жу и передать, будто это прислала госпожа и что, мол, больше нет.

А после этого она отправилась к госпоже Ван и сказала ей:

– Я искала женьшень повсюду, собрала больше двух лян и все отослала.

Цзя Жуй в это время находился в полном отчаянии, он перепробовал все средства, но ничего не помогало и только напрасно тратились деньги.

И вдруг однажды у ворот дома появился хромой даосский монах, просивший милостыню; он заявил, что лечит болезни, ниспосланные на человека как возмездие за грехи.

– Скорее зовите этого святого, – закричал Цзя Жуй, как только услышал об этом, – пусть он спасет мне жизнь!

Он вскочил на постели, стал низко кланяться и биться головой о подушку. Слугам не оставалось ничего иного, как привести даоса.

– Милосердный Бодисатва, спаси меня! – умолял Цзя Жуй, уцепившись за рукав монаха.

– Твою болезнь никакими лекарствами не излечить! – со вздохом произнес даос. – Но я дам тебе одно сокровище, и если ты будешь каждый день смотреться в него, жизнь твоя спасена.

С этими словами он вытащил из сумы небольшое зеркальце. На оборотной стороне его было нацарапано «Драгоценное зеркало любви». Подавая зеркальце Цзя Жую, даос пояснил:

– Это зеркальце из храма Кунлин, который находится в «Области Небесных грез», его сделала бессмертная Цзин-хуань. Оно излечивает от болезней, вызванных грешными мыслями и безумными поступками, оно обладает способностью наставлять человека на путь истины и сохранять ему жизнь. Я принес его в этот мир для того, чтобы в него смотрелись умные и талантливые люди из знатных семей. Но предупреждаю тебя, никогда не смотрись в лицевую сторону зеркальца, а только в его оборотную сторону. В этом самое главное! В этом самое главное! Когда через три дня я приду за зеркальцем, ты будешь здоров!

И он ушел, несмотря на то что Цзя Жуй уговаривал его остаться.

Цзя Жуй взял зеркальце и подумал:

«Интересный этот даос! Почему бы мне не попробовать посмотреться?»

С этой мыслью Цзя Жуй поднял «драгоценное зеркало», посмотрелся в его оборотную сторону и увидел перед собой скелет. Он быстро опустил зеркальце и обругал монаха:

– Негодяй! Еще вздумал пугать меня! Посмотрюсь-ка я в лицевую сторону – что будет там?

Он перевернул зеркальце и увидел Фын-цзе, которая манила его рукой. Цзя Жуя охватила безумная радость. Вдруг ему почудилось, что он сам входит в это зеркальце, соединяется с Фын-цзе, а потом Фын-цзе выводит его обратно. Но едва он добрался до своей кровати, как зеркальце перевернулось и перед ним стоял скелет. Цзя Жуй почувствовал, что весь покрыт холодным потом. Однако душа его не удовлетворилась, он снова повернул зеркальце лицевой стороной и увидел, что Фын-цзе опять манит его. Так повторялось три или четыре раза. В последний раз, когда он хотел выйти из зеркала, перед ним появились два человека, которые надели на него железные цепи и куда-то потащили.

– Постойте, я возьму зеркальце! – истошно закричал Цзя Жуй.

Больше он не мог произнести ни слова.

Люди, которые за ним ухаживали, видели, как он упал навзничь, но по-прежнему широко раскрытыми глазами продолжал смотреть в руку, из которой давно выпало зеркальце и покатилось по полу.

Когда к нему подбежали, он уже не дышал; под ним была только холодная клейкая лужа. Его поспешно одели и положили на кровать.

Цзя Дай-жу и его жена рыдали навзрыд и на чем свет стоит проклинали даоса:

– Это злой волшебник!

Цзя Дай-жу даже приказал развести огонь и бросить в него зеркальце. Но тут же услышал голос:

– А кто велел ему смотреться в лицевую сторону и принимать ложное за действительное?! Зачем же жечь мое зеркальце?