Здесь стоит отметить сходство византийских наступательных кампаний, инициированных императором Алексеем I Комниным в 1104 г. и его внуком — Мануилом I в 1144 г. С военно-стратегической точки зрения, эти экспедиции можно считать наиболее эффективными византийскими кампаниями против франкской Антиохии. Следовательно, именно эти походы были сопряжены с наибольшими потерями для антиохийских франков, столкнувшимся с превосходящим в силах противником, который, как некогда говорил Рауль Канский, «ужасает, наступая с суши и моря»[1341]. Также нельзя не обратить внимания и на жестокость и карательный характер этих кампаний, от которых в равной степени страдало как латинское, так и восточно-христианское население северной Сирии. Сталкиваясь с сопротивлением антиохийских франков, ромейские василевсы вели войну на уничтожение, прибегая к тактике выжженной земли (которая всегда пользовалась успехом в военном искусстве Византии). Параллельные атаки с моря и суши позволяли ромеям наносить максимальный ущерб франкским владениям, т. к. они разоряли наиболее плодородные и богатые территории княжества — окрестности Антиохии, долину Дафни и приморские земли вокруг гавани Св. Симеона и Латакии.

Конечно же, нельзя не обратить внимание на исторический контекст последней полномасштабной войны между Византией и франкской Антиохией и косвенных последствий этого конфликта для сирийских франков. Эта война имела место в 1144 г. — в год падения Эдессы. Хорошо известно, что князь Раймонд де Пуатье не оказал какой-либо поддержки потерявшему свою восточную столицу графу Жослену II. В то время, как королева Мелисанда Иерусалимская направила на север, за несколько сотен километров, армию палестинских баронов, ни один вассал Антиохийского князя не дерзнул совершить намного более короткого перехода в помощь соседнему Эдесскому графству[1342]. Даром что граф Жослен II Эдесский признал себя вассалом князя Антиохийского, в то время как его отношения с Иерусалимским королевством никогда не были четко определены[1343]. Конечно же, свою роль здесь сыграла острая и взаимная неприязнь, ставшая преградой в отношениях Раймонда и Жослена II[1344]. Но, очевидно, что причины этой апатии антиохийских франков стоит искать не только в установившейся между государями Антиохии и Эдессы неприязни. Не менее важным фактором следует считать и нежелание князя Раймонда рисковать своими войсками и вступать в бой с Имад ад-Дином Зенги, когда его собственное, Антиохийское княжество еще не успело оправиться от учиненного ромейскими армиями разорения.

Падение Эдессы стало первой из череды масштабных катастроф, которые в XII–XIII вв. привели к радикальному изменению культурного ландшафта Ближнего Востока и уничтожению великих христианских центров Сирии. Осада города началась в конце ноября, когда войска графа Эдесского отбыли на восток, к берегам Тигра, где тюркский эмир Кара-Арслан Артукид, союзник Жослена II в борьбе с эмиром Зенги, был осажден в своем городе — Хисн-Кайфе (современный Хасанкейф) и молил франков о срочной помощи[1345]. С отбытием графа Жослена II и эдесских баронов к Тигру (по другим сведениям — к Харрану) эмир Имад ад-Дин Зенги внезапно выступил к Эдессе, ведя за собой аскары Алеппо и Мосула, вместе с большим числом местных тюркских кочевников и курдов. Вскоре его армия встала у стен Эдессы, близ Ворот Времени и церкви Св. Исповедников. Для осады были сооружены семь манджаников (требуше). К аскару эмира Зенги присоединились и многочисленные тюркские кочевники, откликнувшиеся на призыв к джихаду. Как повествует Ибн аль-Каланиси, Зенги «отписал племенам туркмен, призывая их оказать помощь (…) и выполнить тем самым их обязательства в отношении священной войны. Огромное войско туркмен присоединилось к нему, они окружили город со всех сторон (…) Даже птица не могла бы пролететь, не рискуя потерять жизнь от метких стрел бдительных воинов, окружавших город»[1346].

Предложение сдаться было отвергнуто жителями города, которые полагались на неприступность укреплений, запасы провианта, силы гарнизона, и, конечно же, на быструю помощь со стороны своего графа — Жослена II и государей Антиохии и Иерусалима[1347]. Оборону города возглавил латинский архиепископ Эдессы — Гуго, или, как его называют армянские и сирийские авторы, «папиос»[1348]. В принципе, защита и последние сражения за Эдессу были делом рук не столько франкского рыцарства, сколько ополчения и духовенства — как латинского, так и восточного (армянского и сирийского). Вместе с латинским архиепископом Гуго обороной руководили армянский архиепископ Эдессы Иоанн и сиро-яковитский митрополит Василий бар Шумана. «Все жители города — старые и молодые, мужчины и женщины, и даже монахи с Горы Эдесской, стояли на стенах и сражались»[1349]. Столкнувшись со столь ожесточенным сопротивлением горожан, Зенги велел, параллельно с обстрелом стен, начать подкоп под крепостную стену. «Люди из Хорасана и Алеппо, знакомые с техникой подкопов, достаточно отважные (…) взялись за дело и вырыли сапы в нескольких местах (…) а когда закончили эту работу, оставалось только все это поджечь»[1350]. При этом, Зенги вновь обратился к жителям, с предложением сдачи: «Сдайте мне город до того, как я возьму его силой. Я хочу, чтобы вы уцелели»[1351]. Когда архиепископ и жители Эдессы отвергли новое предложение сдачи, эмир велел поджечь опорные столбы, державшие подкоп. Две башни и соединявший их участок стен, близ Ворот Времени, обрушились.

Однако защитники города, за несколько дней заметившие работы тюркских и арабских воинов, успели возвести баррикаду примерно напротив места обрушения стен. Когда мусульманские воины «собрались для прорыва (…) жители города, собравшись под началом папиоса и епископов, встали, чтобы отразить нападение. Брешь в стене была завалена множеством трупов — как осажденных, так и осаждавших»[1352]. В то время, как все внимание защитников было приковано к кровавой рукопашной схватке у места обрушения стен, другая часть войска эмира Зенги, при помощи приставных лестниц, овладело укреплениями на другом участке стен. Как пишет Ибн аль-Каланиси, «Мусульмане ворвались в город после того, как огромное число воинов с обеих сторон погибло, сражаясь на руинах»[1353]. Вход воинов эмира в город сломил сопротивление защитников; среди жителей началась паника. Каждый, кто мог, бежал к цитадели, надеясь укрыться в ее стенах. Архиепископ Гуго, предвидя паническое бегство и желая, чтобы цитадель выстояла, велел страже закрыть ворота и не впускать кого-либо внутрь, до его особого распоряжения. Однако в момент прорыва архиепископ сражался у баррикады, и франкские воины, покорные его приказу, не открывали ворот. У стен цитадели началась кровавая давка, в которой погиб и сам отступавший к крепости латинский архиепископ.