Уже на свадебных торжествах, в соборе Нотр-Дам де Шартр, Боэмунд «став на ступенях перед алтарем Пресвятой Девы Марии (…) призвал всех рожденных для ношения оружия присоединиться к нему в его походе против императора, обещая предоставить большие и малые города тем рыцарям, которые проявят должную храбрость»[929]. Данным в Шартре обещанием раздачи ромейских городов западным нобилям Боэмунд почти на столетие предвосхитил рождение Латинской Романии, когда на осколках европейских владений империи действительно возникнут государства латинян: королевство Фессалоникийское, герцогство Афинское, княжество Ахейское, Латинская империя Константинополя, герцогство Архипелага. В том же 1106 г. в Пуатье был созван собор прелатов, клира, баронов и рыцарства, на котором князь Боэмунд I Антиохийский и папский легат — Бруно Астийский призывали к паломничеству на Восток[930]. По словам аббата Сугерия, бывшего очевидцем и участником собора, кардинал Бруно «провел торжественный собор, на котором я присутствовал, ибо уже закончил свое обучение; там он принимал участие в различных синодальных делах, но прежде всего уделил внимание пути в Иерусалим, покуда рвение к этому великому предприятию не охладилось. И сам он, и Боэмунд сподвигли многих к этому пути»[931]. Сугерий говорит о «пути в Иерусалим» (Hierosolymitana itinere), но, как известно, эти слова часто обозначали «вооруженное паломничество» как таковое, то есть саму идею принятия креста и отбытия на Восток, для битв за Христа и его Церковь. Если же принять во внимание, что Боэмунд собрал там «великое множество рыцарей» (multo multaque militia) для своего похода на Балканы, совершенно очевидно, что на соборе в Пуатье проповедовали «itinere» как в Иерусалим, так ив Константинополь. Данное утверждение вполне согласуется со словами современника этих событий, Ордерика Виталия, описывавшего балканский поход Боэмунда I Антиохийского именно как третье вооруженное паломничество, как третий, после Первого и «арьергардного», поход западного рыцарства на Восток. Дословно: «В то время начался третий поход народов Запада в Иерусалим (tertio profectio occidentalium in Jerusalem), и огромное, многотысячное скопление народа вступило во Фракию, угрожая попрать византийскую династию»[932]. Стоит обратить особое внимание на то, что среди обвинений, выдвинутых Боэмундом против Алексея I Комнина, было и обвинение в узурпации престола. Для этих целей из Южной Италии был приглашен грек-самозванец, выдававший себя за императора Михаила VII Дуку еще при Роберте Гвискаре. По словам Ордерика Виталия, Боэмунда «сопровождал сын императора Диогена[933] и прочие знатные мужи из Романии и Фракии. Их обвинения против императора Алексея, обвинения в вероломной узурпации наследственных прав на престол, возбудили ярость у неистовых франков»[934]. Впоследствии, сходным обвинениям — в предательстве и вероломном свержении законного императора, суждено будет вновь прозвучать в стане крестоносцев, у стен осажденного Константинополя, в 1203–1204 гг.[935].

Здесь, конечно же, нельзя не обратить внимание и на то, какую популярность среди латинских христиан завоевала не просто идея вооруженного паломничества в Святую землю, но и проповедуемый Боэмундом и нормандцами путь на Восток для войны с Византией. Автор «Истории священной войны», писавший в 1130-х гг. в монастыре Монтекассино, говорит о том, что народ стекался к Боэмунду, «желая увидеть его, словно самого Христа»[936]. Ордерик Виталий говорит о том, что: «многие рыцари из разных стран с нетерпением ждали переправы через море, желая сразиться с императором под знаменами герцога», и что Боэмунд «на протяжении двух лет содержал такое количество войск, что совершенно истощил свою казну»[937]. Аналогичное описание оставляет и Анна Комнина: «Боэмунд собрал отовсюду многотысячную армию, вызвал из всех областей и городов графов вместе с их войсками и ускорил переправу в Иллирик»[938]. Очевидно, армия, набранная князем Боэмундом I Антиохийским в Италии и Франции, вызывала изумление, ужас и восхищение современников, что и привело к многократному преувеличению ее численности в латинских хрониках. Даже Альберт Аахенский, хронист, известный своей похвальной склонностью к правдоподобным цифрам, явно впадает в преувеличение, когда говорит о том, что армия Боэмунда I Антиохийского состояла из «12.000 конных воинов и 60.000 пехотинцев»[939]. Фульхерий Шартрский говорит о 5.000 конных и 60.000 пеших воинах[940]. Несколько более правдоподобна цифра, приведенная в хронике Гильома Тирского: «5.000 всадников и 40.000 пеших воинов»[941]. Еще большее доверие вызывает численность, данная в Анонимной хронике Бари: 34.000 пеших иконных воинов[942]. Для перевозки армии был построен флот, состоявший, если верить анонимному хронисту из Бари, из 30 больших галер и 200 прочих кораблей[943]. Корабли и экипажи были предоставлены подвластными нормандцам портовыми городами Южной Италии (Амальфи, Бари, Бриндизи), но также и могущественной Генуей, которую князь Антиохийский и его супруга посещали в 1106 г.[944].

К сентябрю 1107 г. франко-итальянская армия князя Боэмунда была собрана в его европейских владениях, в Апулии, стягиваясь к Бриндизи и Бари. Перед отбытием в кафедральном соборе Бари — в возведенной и опекаемой Боэмундом базилике Св. Николая — была отслужена торжественная литургия, на которой присутствовал Антиохийский князь с супругой, а также бароны и рыцари, отправлявшиеся в поход против ромеев[945]. В числе старших соратников Боэмунда были как французские бароны (Роберт де Монфор, Гуго де Пюисет), так и его итало-нормандские сородичи, в частности его младший брат Ги де Отвилль, герцог Амальфи, и прибывший из Антиохии Ричард Салернский[946]. В качестве капеллана, Антиохийского князя сопровождал поступивший к нему на службу высокообразованный нормандский каноник Рауль Канский — автор, на которого мы уже неоднократно ссылались в ходе данной работы[947].

В начале октября 1107 г. армия князя Антиохийского высадилась на западе Балканского полуострова, в Авлоне. Согласно описаниям Гильома Тирского, Боэмунд «в седьмой день октября высадился на землях вышеупомянутого императора, и в скором времени отвоевал практически все прибрежные города и занял весь Эпир. Вначале он разорил все вышеназванные области, а затем осадил Диррахий, митрополию Эпира, предав огню окрестные земли. Так, он направил свою волю и все свои силы на то, чтобы отплатить за притеснения латинян и, с помощью Божьей, готовился довести свои войска до дальних рубежей империи»[948]. Очевидно, Боэмунд собирался повторить и, на этот раз, победоносно завершить вторжение, впервые инициированное его отцом — Робертом Гвискаром. Но, если во время той, первой войны, войска латинян, шедших к Константинополю возглавлял энергичный, двадцатипятилетний рыцарь Боэмунд, то в 1107 армию французских, нормандских и итальянских крестоносцев на Балканы привел уже умудренный опытом и многими битвами муж, князь Антиохийский, которому шел уже шестой десяток лет. Парадоксально, но во время этого второго нормандского похода Боэмунд совершенно не принял во внимание ни своего главного противника — Алексея I Комнина, ни общего состояния Ромейской державы. Еще при первом вторжении изможденная гражданскими войнами и сельджукскими завоеваниями империя, при поддержке Венеции, смогла выдержать натиск Гвискара и вытеснить нормандцев с Балкан. В 1107–1108 гг. крестоносцам Боэмунда суждено было столкнуться уже с совершенно иной, окрепшей империей, которая входила в эпоху «комниновского возрождения».