Восстания армян, греков и сирийцев, описания которых можно найти как у латинских, так и у арабских авторов, служат явным доказательством того, что в годы Первого крестового похода восточные христиане отнюдь не были лишь пассивными наблюдателями, покорно (или даже — подневольно) перешедшими из-под исламского правления под власть крестоносцев. Их восстания стали важнейшим фактором, благодаря которому территории равнинной Киликии, северной Сирии и даже предместья самого Иерусалима (Вифлеем) смогли без упорных и кровопролитных боев перейти от сельджуков и фатимидов к франкам. К сожалению, это участие далеко не всегда получает должное рассмотрение в исследованиях, так или иначе затрагивающих историю Ближнего Востока эпохи крестовых походов[667]. Конечно же, нельзя не задаться вопросом о мотивах, побудивших христиан Востока вырезать сельджуков и помогать крестоносцам. Важнейшим стимулом здесь следует считать неприятие в достаточной мере хаотичного и сопровождавшегося эксцессами сельджукского правления, о котором уже было сказано выше. При этом восстания восточных христиан отнюдь не были продиктованы желанием греков, сирийцев или армян сменить тюркское правление на франкское. Армянские князья видели в крестоносцах единственных потенциальных союзников в борьбе с окрестными сельджукскими эмирами. Византийские христиане (греки, сирийские мелькиты, армяне-халкидониты), отталкиваясь от опыта предшествующих десятилетий, воспринимали франков скорее как союзников или наемников ромейского василевса, власть которого должна была восстановиться над Сирией с окончанием крестового похода[668].

Казалось бы, стремительное продвижение императорской армии и флота вглубь западной Малой Азии, обращенные против сельджуков восстания христиан Сирии и Киликии, и, наконец, имперские поставки провианта, кормившие войска «вооруженных паломников», должны были укрепить союз крестоносцев и византийских христиан. Однако именно в период антиохийской осады (октябрь 1097 — июнь 1098 гг.) произошел фактический разрыв между крестоносцами и империей, повлиявший на весь дальнейший комплекс греко-латинских отношений как в Леванте, так и далеко за его пределами. Вне всякого сомнения, жизнеспособный и продуктивный союз между крестоносцами и Ромейской державой мог существовать, покуда обе стороны держались условий договора, заключенного в Константинополе (1097 г.). Крестоносцы — признавали бы сюзеренитет василевса и его права на восточные (малоазийские, киликийские и сирийские) земли; император Алексей I Комнин — оказывал бы и экономическую, и военную поддержку своим новоявленным латинским вассалам. Однако союз крестоносцев и ромеев распался в период «стояния в Антиохии», что неминуемо приводит нас к вопросам о причинах этого распада.

Авторы, писавшие об этих событиях с «византийской перспективы» (от Анны Комниной до Аристидиса Пападакиса), предпочитают акцентировать внимание на том, что многие крестоносцы изначально не собирались соблюдать условий константинопольского оммажа и лишь искали повод для начала завоеваний византийских территорий[669]. Конечно же, бессмысленно пытаться опровергнуть то, что устремления латинских (и в особенности — нормандских) феодалов к господству над богатыми городами Востока вошли бы в свои права при первой возможности. Но, при этом, попытки свести причины распада союза крестоносцев и империи исключительно к хищническим амбициям Боэмунда или других вождей крестоносного войска, на наш взгляд, необоснованны. Ущербность повторения аргументов Анны Комниной заключается в том, что дочь василевса отнюдь не стремилась к полноценной, всесторонней оценке действий своего отца. Между тем, если отвлечься от заимствованных из «Алексиады» сказаний о коварных планах Боэмунда и обратиться к хронологической последовательности событий 1097–1098 гг., то в качестве гораздо более действенного, внешнего импульса к разрыву союза крестоносцев и империи предстает отказ василевса Алексея I от совместных боевых действий в Сирии.

В феврале 1098 г. осаду Антиохии покинул ромейский контингент Татикия, что было расценено крестоносцами как предательство[670]. Как писала Анна Комнина: «Татикий, видя что начался сильный голод (…) отчаялся взять Антиохию, снялся с лагеря, погрузил войско на ромейские корабли, стоявшие в порту Суди (гавани Св. Симеона. — С. Б.) и переправился на Кипр»[671]. Более деструктивным для франко-византийского союза стал отказ самого императора Алексея I Комнина от похода в Сирию. И Анна Комнина, и Альберт Аахенский подтверждают, что летом 1098 г. василевс, укрепившись на прибрежных землях западной Малой Азии, выступил на восток, намереваясь привести свою армию к Антиохии. Однако в анатолийском городке Филомелиум он был встречен бежавшими из Сирии франками (Петром Аульпским и графом Этьенном Блуасским), которые в самых мрачных тонах описали положение «вооруженных паломников». Василевс узнал о том, что крестоносцы, покорившие после тяжелейшей восьмимесячной осады Антиохию, сами оказались осажденными огромной сельджукской армией эмира Мосульского Кербоги. Армия Кербоги, включавшая аскары Мосула, Алеппо, Дамаска, тюркские отряды Сокмана ибн Артука и арабские войска Вахаба ибн Махмуда[672], встала лагерем у стен Антиохии 5 июня, т. е. на следующий день после взятия города крестоносцами. Франки и христиане Антиохии были осаждены в едва покоренном городе, без должных запасов провианта, имея перед собой многотысячную сельджукскую армию, а в ближайшем тылу — непокоренную цитадель, где укрывались уцелевшие антиохийские тюрки и вошедшие туда отряды Кербоги. Положение крестоносцев было безнадежным. Не желая рисковать своей армией и положением отвоеванных территорий в Малой Азии, император отдал приказ прекратить поход и отступить на запад[673]. Отступая, императорская армия создала полосу выжженной земли, уничтожая источники и запасы провианта, эвакуируя ромейское население и разрушая укрепления[674]. Этот шаг василевса, оправданный с точки зрения стратегии[675], был воспринят крестоносцами как предательство, перечеркнувшее условия константинопольского оммажа. Фактически, и самих крестоносцев, и христианское население северной Сирии, запятнавшее себя резней сельджуков, принесли в жертву ради византийских интересов в Малой Азии. Как об этом писал Альберт Аахенский, «Ужасные известия об отступлении императора и о рассеянии его войска мгновенно распространились по стенам Антиохии и повергли в великую скорбь сердца пилигримов…»[676]. Преодолевая голод, эпидемии и постоянные атаки со стороны тюрок, крестоносцы вынуждены были самостоятельно бороться как за Антиохию и Сирию, так и за собственное выживание.

Исход этой борьбы определила решающая битва у стен Антиохии, 28 июня 1098 г. Не видя иного выхода из сложившегося положения, осажденные крестоносцы вышли из города в канун праздника свв. апостолов Петра и Павла, чтобы дать генеральное сражение многократно превосходящим силам сельджуков. В связи с тем, что большая часть лошадей была перебита или пала от бескормицы, впереди шли тесно сплоченные отряды пилигримов, сержантов и спешенных рыцарей, за рядами которых укрывались сохранившие коней всадники, выжидавшие решающего удара. Разделенные на шесть отрядов[677], крестоносцы медленно подступали к высотам, на которых располагались основные силы эмира Кербоги. Все попытки тюрок окружить и рассредоточить ряды франков встречали стойкое сопротивление, в особенности со стороны войск Боэмунда, державших фланги, резерв и арьергард. Крестоносцы шли вперед, побуждаемые чудесными видениями небесного воинства, спустившегося с небес на белоснежных конях, во главе со свв. мучениками Георгием, Димитрием и Меркурием, чтобы принять участие в истреблении сарацин[678].