Есть редкая возможность прочитать то, что писал о полководческих промахах государей Антиохии и Триполи их собрат и современник — король Амори I Иерусалимский. В своем послании, обращенном к королю Людовику VII Молодому, Амори I говорит о том, что, «не удовлетворившись великой Божией милостью (т. е. отступлением армии Нур-ад-Дина от осажденного Харима. — С. Б.), князь и граф самонадеянно преследовали врага, дойдя до местности, которую сама природа сделала неприступной; и там они были пленены. Вся армия была либо пленена, либо перебита»[1570]. По словам тамплиера Жоффруа Фульхерия, «12 августа они атаковали и обратили в бегство врагов Креста, но те, в силу своей многочисленности, продолжали сопротивляться; они остановили нас и прорвали наши ряды. Они пленили князя и графа, хотя многие при этом и пали от меча»[1571]. Согласно «Истории атабеков Мосула» Ибн аль-Асира, увлеченная преследованием «христианская кавалерия, не решаясь продвигаться слишком далеко, повернула, чтобы защитить свою пехоту; но когда они прибыли на место, рыцари увидели, что их пехота распростерта на земле и уже купается в собственной крови. Пораженные этим зрелищем, рыцари повесили головы и утратили былую гордость. Когда они оправились, мусульмане, которые до этого отступали, повернули и напали с новой силой. Враги оказались зажатыми между двумя частями аскара, окруженными со всех сторон. Бой становился все жарче; предводители и подчиненные, все уже принимали участие в сражении. Франки сражались как люди, которые, невзирая на храбрость, не рассчитывают уже на свое спасение. Они бились, как мужи, отчаявшиеся и простившиеся с жизнью. Бой был настолько яростным и сдавленным, что копья оказались бесполезными и дело было предоставлено мечам. Войска Ислама обрушились на франков, как соколы на добычу, разрывая их на части и бросая, как растерзанные лохмотья»[1572].

Армия христианских государей Сирии и Киликии была частью пленена, но большей частью — перебита. Ибн аль-Асир говорит о том, что на поле боя осталось до 10.000 убитых франков и румов[1573]. Жоффруа Фульхерий, в своем послании к королю Людовику VII, с горестью констатировал, что «из шести сотен рыцарей и двенадцати тысяч пехотинцев практически никто не вернулся»[1574]. Среди пленных, попавших в руки Нур-ад-Дина и доставленных в цитадель Алеппо, был сам князь Боэмунд III Антиохийский, а также граф Раймонд III Триполийский, дука Константин Коломан, графы Гуго VIII де Лузиньян и Жослен III Эдесский[1575]. Единственными военачальниками, избежавшими пленения, были Торос II и его брат Млех, не участвовавшие в преследовании и потому успевшие вовремя прорваться с поля боя.

Битва при Хариме может по праву считаться поражением, столь же катастрофическим для княжества Антиохийского, сколь битва при Хаттине (1187 г.) оказалась для королевства Иерусалимского. В 1164 г. Антиохийское княжество оказалось без своего князя и рыцарства перед неуклонно возраставшей мощью Нур-ад-Дина. Но если в 1187 г. потерявшее своего монарха и армии Иерусалимское королевство пало под натиском армии Салах-ад-Дина, то в 1164 г. оказавшаяся в аналогичном положении франкская Антиохия была спасена мощью своего сюзерена — Ромейской державы. В 1149 г., после разгрома антиохийских франков, гибели князя Раймонда де Пуатье и Рено Марашского в битве при Инабе, Нур-ад-Дин пересек Оронт, осадил Антиохию и дотла разорил центральные земли княжества (в том числе Лавру Св. Симеона и другие обители Дивной горы). Тогда положение княжества было спасено лишь своевременным прибытием армии короля Бодуэна III Иерусалимского. В 1164 г., когда княжество Антиохийское уже прочно связало свою судьбу с Византией, Нур-ад-Дин наотрез отказался штурмовать фактически беззащитную Антиохию, ограничившись завоеванием Харима и последних христианских оплотов на восточном берегу Оронта; направленная им тюркская конница совершила лишь несколько дальних рейдов по предместьям франкской столицы, гавани Св. Симеона и Латакии, после чего вернулась на Восток[1576].

Главной причиной этого нежелания Нур-ад-Дина предпринять решительное наступление против Антиохии и пожать плоды одной из величайших своих побед, был страх возмездия со стороны императора Мануила I Комнина. В «Истории атабеков Мосула» Ибн аль-Асир приводит слова Нур-ад-Дина, данные в ответ на призывы его военачальников идти и штурмовать Антиохию: «Город можно взять, но цитадель выстоит и начнется затяжная осада. Они (т. е. христиане) смогут усилить гарнизон и дождаться подхода константинопольского государя, который освободит город. Я же предпочту, чтобы моим соседом был Боэмунд, а не царь греков»[1577]. Стремление Нур-ад-Дина любой ценой избежать конфронтации с Ромейской державой проявилось и в его крайне «разборчивом» отношении к пленным. Единственными вождями христианской армии, получившими свободу под залог спустя всего несколько месяцев после своего пленения, стали шурин и вассал императора Мануила — князь Боэмунд III Антиохийский, и имперский дука Киликии Константин Коломан. Всех остальных плененных у Харима христианских вождей ожидали намного более длительные сроки заключения; граф Раймонд III Триполийский провел в стенах алеппской цитадели около девяти лет (1164–1173 гг.), граф Жослен III Эдесский — более двенадцати (1164–1176 гг.), а граф Гуго де Лузиньян вообще скончался в плену, так и не увидев свободы. Гильом Тирский, со своей стороны, подтверждает, что в своем отношении к Боэмунду III и антиохийским франкам Нур-ад-Дин руководствовался желанием избежать войны с василевсом. Примечательно, что в своей аргументации латинский архиепископ Тира фактически повторяет уже приведенные нами строки из Ибн аль-Асира: «Странным кажется то, что такой предусмотрительный государь, как Нур-ад-Дин, захватив великое множество наших людей и заточив их в темницы, заковав в цепи стольких наших братьев, в особенности — тех, кто принадлежал к числу нобилитета, получив, благодаря этой победе столь великую славу, невзирая на все это, так скоро отпустил князя Антиохийского, даровав ему свободу. Поразмыслив, мы можем найти лишь два объяснения: либо он боялся, что князь обратится к императору, просьбам которого не мог отказать ни один государь, либо он, видя молодость князя, предпочел иметь его в качестве своего соседа, осознавая, что в противном случае Антиохия перейдет к гораздо более сильному и опасному противнику (т. е. к Мануилу. — С. Б.). Так, в этом деле он показал себя мужем великой мудрости»[1578].

При этом нельзя не сказать и о том, что положение Антиохии — беззащитной перед наступлением Нур-ад-Дина и полностью зависимой от поддержки и защиты Византии — вызывало значительные опасения среди франков. Вновь прозвучали слова об Антиохии как городе, которому одновременно угрожают «греки и турки». Вне всякого сомнения, многие сирийские франки предпочли бы, чтобы в сложившемся положении в дела Заморской земли вмешался бы один из государей Запада (прежде всего — король Франции), что способствовало бы укреплению позиции латинян в Леванте. Подобные настроения совершенно четко выражены в трех посланиях, составленных в Леванте как раз в 1164 г. и отправленных на Запад «королю франков» Людовику VII Молодому. Два послания принадлежат магистру ордена тамплиеров Бертрану де Бланшефору, одно — королю Амори I Иерусалимскому[1579]. Обращаясь к королю Людовику VII, король Амори пишет о том, что «все христиане Востока вместе с нами страшатся того, что император придет и, вне всяких сомнений, возьмет Антиохию, поскольку город ослаблен до предела. Если помощь не придет откуда-либо еще, Антиохия обречена пасть или перед греками, или перед турками»[1580]. Магистр Бертран не менее откровенен: «Антиохия доведена до столь отчаянного и нищенствующего положения, что император уже стал отовсюду собирать войска, желая прийти и подчинить город своей власти. Поистине, многочисленные несчастья довели Антиохию до такой степени зависимости, что город неминуемо капитулирует при первом же натиске бесчеловечных греков или турок. И только к Тебе сейчас обращает свой взор опечаленная мать, Апостольский Престол Антиохии, сломленная горечью и скорбью»[1581]. Эту же мысль магистр Бертран слово в слово повторил и во втором своем послании к королю Людовику VII, составленном в том же 1164 г.[1582]. Вероятно, эти же настроения разделяли не только тамплиеры или король Иерусалима, но и многие антиохийские франки. То же послание короля Амори, обращенное к королю Людовику VII, доставил во Францию латинский архиепископ Мамистры, один из прелатов Антиохийского Патриархата[1583]. Однако король Людовик VII Молодой не мог и помыслить о новом походе на Восток, и дальнейшее развитие событий только укрепило союз франкских государей Заморской земли с Ромейской империей[1584].