Итак, в годы Первого крестового похода имели место словно бы две противоположные стадии латинских взаимоотношений с восточными христианами, в равной степени способствовавшие формированию франкских государств в Леванте. С одной стороны, и  Ромейская держава, и восточно-христианское население Леванта оказали посильную поддержку крестоносцам, что позволило последним сравнительно малыми силами занять города и земли равнинной Киликии и северной Сирии. Но одновременно, в период борьбы за Антиохию, василевс отказался от похода в Сирию, возбудив ярость крестоносцев и дав им повод, в свою очередь, отказаться от условий константинопольского оммажа. Таким образом, сравнительно легкое завоевание, в значительной мере обеспеченное поддержкой местного населения, в сочетании с последующим отречением от обязательств перед империей, породили среди крестоносцев идею перманентного удержания покорившихся им восточных территорий «iure belli».

К исходу 1098 г. франки уже достаточно свободно ориентировались на просторах Сирии и Киликии, и, к тому же, обладали весьма ценным опытом правления сирийскими городами и поселениями. О том, насколько свободно крестоносцы могли передвигаться по территории Сирии, свидетельствует приведенный в «Истории…» Раймонда Ажилльского рассказ знаменитого провансальского провидца Петра-Варфоломея, открывшего впоследствии «Святое копье» в Антиохии. Рассказывая о повторяющихся чудесных явлениях апостола Андрея, Петр-Варфоломей упоминает о своих странствиях в период антиохийской осады; по словам провансальца, явления апостола заставали его то в Эдессе, то в Мамистре, то в гавани Св. Симеона (куда он направлялся в составе небольших отрядов, собиравших провиант) и, наконец, в самой Антиохии, где он участвовал в битве 28 июня 1098 г.[742]. Обычно этот отрывок приводится исключительно в рамках рассмотрения истории о «Святом копье»; мы же видим в этом тексте весьма ценное свидетельство того, что франки (очевидно — опираясь на поддержку восточно-христианских поселений и проводников) могли, в первые же месяцы своего пребывания в Леванте, свободно ориентироваться на просторах Сирии.

Что касается полученного франками опыта «удержания» и правления городами Сирии, то Рауль Канский, а также некоторые другие латинские авторы, такие как Альберт Аахенский, оставляют описания того, как предводители крестоносного войска разделили между собой сирийские земли в период «стояния» в Антиохии. Боэмунд держал саму Антиохию и близлежащую долину Дафни; его племянник Танкред — города Харим и Имм на восточном берегу Оронта. Роберт Нормандский ушел, по приглашению ромеев и местного мелькитского населения, к Латакии. Роберт Фландрский занял долину Балан, близ отрогов Аманоса и перевала «Сирийских врат». Раймонд Сен-Жилльский (оставив часть своих войск в южном квартале Антиохии) отвел свои войска на юг — к Ругии. Готфрид Бульонский, напротив, отправился на северо-восток, в пределы основанного его братом — Бодуэном графства Эдесского, где Бодуэн временно передал ему Турбессель[743]. Естественно, это было не долгосрочное, но временное разделение территорий, с целью «кормления» своих войск. Однако это разделение оказалось настолько привлекательным для принявших крест баронов и рыцарей, что потребовалось полномасштабное восстание простых пилигримов и сожжение ими сирийского города Маарат ан-Нумана (бывшего яблоком раздора между Боэмундом Тарентским и Раймондом Сен-Жилльским), дабы цвет крестоносного рыцарства вспомнил о походе к Святому граду[744]. Так или иначе, когда зимой 1098–1099 гг. сильно поредевшая армия Первого крестового похода наконец продолжила свой марш на юг — к Иерусалиму, значительная часть «принявших крест» франков предпочла остаться на землях византийской Сирии, где уже начиналось становление независимых франкских государств, формировавшихся под началом Боэмунда Тарентского в Антиохии и графа Бодуэна в Эдессе.

Сменив роль пилигримов и наемников на роль господ и завоевателей, осевшие в Сирии франки не могли уже рассчитывать на столь же активную поддержку со стороны восточных христиан. Желание удержать города и земли византийской Сирии и Киликии обрекало франко-нормандских крестоносцев на неминуемое столкновение с империей ромеев. Графы Эдессы, чьи владения также охватывали территории, недавно принадлежавшие Византии, смогли остаться в стороне от открытых конфликтов с империей, сосредоточившись на войнах с сельджукскими эмирами и армянскими князьями. В то же самое время удерживавшие Антиохию, Таре и Мамистру нормандцы с первых дней были вовлечены в ожесточенную войну с ромеями, став первыми крестоносцами, которые поставили знак равенства между войнами с мусульманами и восточными христианами. Вполне естественно, что подобное вовлечение в войну с Ромейской державой требовало переоценки отношений к восточным, в особенности — византийским христианам[745]. Боэмунд, как и его отец, и его итальянские кузены, стремился возвести свое государство на покоренном византийском пространстве. С утверждением Боэмунда в Антиохии, восточные провинции Византии и те земли, на которые претендовала империя, превращались в добычу, в объект для завоевания и обогащения, а населявшие эти земли византийские христиане — в потенциальных противников или подданных, на верность которых полагаться не приходилось.

Экспансия новообразованного княжества Антиохийского в период правления первых двух нормандских князей (Боэмунда I и Танкреда) проходила, во многом, именно за счет византийских территорий. Тенденция эта была заложена уже на заре Боэмунда I, который сразу же проявил готовность вести свои войска как против сельджукских эмиров Сирии, так и против подданных ромейского василевса, в равной степени стремясь к завоеванию как мусульманских, так и христианских владений. В 1099–1100 гг. князь Антиохийский четыре раза вступал в вооруженные столкновения с мусульманами[746] и четырежды — с ромеями (трижды агрессорами выступали нормандцы, один раз — империя). Летом 1099 г. к берегам Сирии прибыла пизанская эскадра, состоявшая из более чем сотни кораблей. Вел ее архиепископ Пизы и новый папский легат на Востоке — архиепископ Даимберт. Встретив корабли в гавани Св. Симеона, Боэмунд заключил союз с пизанским архиепископом и вскоре франко-нормандские войска и итальянские корабли выдвинулись к Латакии, крупнейшему портовому городу Сирии, вновь ставшему частью Ромейской державы.

В годы Первого крестового похода этот населенный преимущественно греками и мелькитами город несколько раз переходил из рук в руки и уже имел сложный опыт отношений с латинянами. Согласно «Алеппской хронике» Кемаль ад-Дина, в августе 1097 г. Латакию отбила у мусульман латинская эскадра, состоявшая из 22 кораблей[747]. Если учесть, что, по словам Кемаль ад-Дина, латиняне не только выбили сельджуков, но и приступили к самочинному разграблению города, можно предположить, что «освобождение» Латакии было делом рук принявших крест фламандских и северофранцузских пиратов Гвинмара Булоньского. Это соответствует версии, изложенной в «Иерусалимской истории» Альберта Аахенского[748]. Очевидно, Латакия недолго находилась во власти фламандских паломников-пиратов, т. к. вскоре в гавань вошли присланные Алексеем I Комниным корабли, на борту которых, помимо ромеев, находились и имперские наемники англосаксы. По словам Альберта Аахенского, когда Гвинмар, «его воины и соратники-пираты наслаждались отдыхом и щедротами города, их преднамеренно атаковали туркополы и воины греческого царя; цитадель города была отвоевана, а Гвинмар брошен под стражу, в темницу»[749]. Крупнейший греко-мелькитский город Сирии вновь перешел под власть василевса, а плененного ромеями Гвинмара впоследствии пришлось выкупать его земляку — герцогу Готфриду Бульонскому[750].