Этот исход Тга Васила и его сторонников в Константинополь вновь подтверждает связь княжества Евфратес с Ромейской державой. Потомки Тга Васила — Кокковасилии (патроним, производный от «Гох Васила») остались на службе у ромейских василевсов и заняли свое место среди военно-аристократического сословия комниновской империи[1093]. С поглощением княжества Тга Васила завершился процесс франкского завоевания территорий византийской Сирии и Киликии, в т. ч. и армянских княжеств и городов, сохранивших христианское правление со времен Филарета Варажнуни и состоявших в номинальной зависимости от державы ромеев.

Отдельной, не менее важной темой в истории столкновений латинских и восточных (в т. ч. византийских, православных) христиан в Сирии являются и периодически возникавшие прецеденты притеснений восточно-христианского населения со стороны франко-нормандских и провансальских государей. Конечно же, в рамках данного исследования, ограниченного темой соприкосновения латинских и византийских христиан, невозможно дать полного описания франкских столкновений с армянами и сиро-яковитами, т. к. они заслуживают отдельного, полноценного рассмотрения[1094]. Нас же, в первую очередь, интересует то, как латинское господство, и тем более — франко-нормандские войны с ромеями, отразились на положении византийских христиан Леванта. Поэтому мы будем рассматривать либо те прецеденты, которые касались в равной степени всех восточных христиан (без четкого указания конфессии), либо те немногие случаи, когда подобные столкновения почти наверняка касались непосредственно византийских, православных христиан (греков, мелькитов, армян-халкидонитов).

В пределах графства Эдесского византийские христиане (мелькиты, армяне-халкидониты, греки) сильно уступали по численности как мусульманам, так и своим собратьям — миафизитам. Так что если эдесские франки и чувствовали необходимость в карательных акциях против восточно-христианского населения, то они были направлены против армян и сиро-яковитов. Граф Бодуэн II де Бург несколько раз достаточно жестоко преследовал знатных армянских горожан Эдессы[1095]; имели место и случаи посягательства эдесских графов на богатства сиро-яковитских монастырей[1096]. Совершенно иное положение можно было наблюдать на территории княжества Антиохийского, государи которого были вовлечены в войны с Ромейской державой, в то же самое время держа под своей властью территории, сохранившие большие анклавы греков и мелькитов. Опять же стоит подчеркнуть, что комплексу греко-латинского соприкосновения в сферах церковной, торгово-экономической, культурной жизни будет посвящена фактически вся вторая часть книги. Сейчас же нас интересуют именно прецеденты открытых столкновений между латинскими и византийскими христианами. Конечно же, положение подпавших под франко-нормандское правление восточных христиан оставалось весьма противоречивым. Антиохийские князья и бароны, защищая греческих, сирийских и армянских горожан, купцов, «вилланов» и монахов от сельджукских набегов и разорений, в то же самое время относились к ним исключительно как к подданным, от которых любыми путями следовало добиваться покорности и выплаты податей, и на верность которых отнюдь не приходилось полагаться. Недоверию и ожесточению способствовала и уязвимость едва осевших на Востоке франков, вызванная их малочисленностью среди чуждого по языку и культуре населения.

Во второй главе мы подробно говорили о восстаниях армян, греков и сирийских мелькитов, обратившихся против мусульман и выступивших на стороне франков в годы Первого крестового похода. Но если в начале подобные восстания дали импульс для кратковременного сближения восточных христиан и франков в борьбе с сельджуками, то впоследствии эта демонстрация восточно-христианской готовности к перемене правителей породила настоящую «фобию предательства» среди латинян. Тем более что армяне, греки или мелькиты, охотно встречая франков как освобождающих «паломников», явно не стремились принять их как перманентных правителей. В пределах иерусалимского королевства единственной альтернативой франкскому правлению было установление власти фатимидских халифов или сельджукских эмиров Дамаска. Эта перспектива явно не прельщала византийских христиан Палестины, что делало возможным сближение франков и мелькитов[1097]. Нона землях княжества Антиохийского, впервые годы его существования, из-за постоянных войн перед восточно-христианским населением открывались перспективы перехода под правление ромейского василевса, обособленных армянских князей или даже, на худой конец, отдельных сирийских эмиров. И эти перспективы, очевидно, казались все более заманчивыми, по мере того как нормандские князья и бароны проявляли отрицательные стороны своего правления.

Чтобы лучше понять происходившее на землях византийской Сирии и Киликии на заре XII в., достаточно взглянуть на то, как в предшествующие десятилетия проходило нормандское завоевание и колонизация Южной Италии. Вспомним слова латинского автора XI в. Гвиберта Тульского о том, что нормандцы прибыли как помощники и защитники от чужеземных народов, но затем проявили себя как «жестокие тираны и разорители нашей страны». Эти слова могут быть в равной степени отнесены как к итальянским, так и к сирийским землям[1098]. Гоффредо Малатерра откровенно пишет о качествах и склонностях нормандцев и их знати. «Они народ коварный, быстрый на мщение, жаждущий обогащения за счет других, а не от родных полей. Они жаждут и алчут богатства и власти; они двуличны и склонны к обману почти во всем. Но между мотовством и алчностью они избирают средний путь. Хотя их князья могут быть избыточно щедрыми, когда ищут народной славы. Они знают, как льстить, и привержены воспитанию красноречия (…) И если их не сдержать под ярмом правосудия, они становятся неуправляемым народом. Когда того требуют обстоятельства, они готовы претерпеть великие труды, голод и холод; но они так же страстно привязаны к охоте и сокольничеству, и они находят величайшую радость в роскошных одеяниях, в искусно сделанных сбруях для своих коней, и в украшении своего оружия»[1099]. Данная характеристика имеет особое значение, поскольку основателями Антиохийского княжества стали выходцы из тех самых нормандских семей, о которых пишет Малатерра[1100]. Гордость, алчность и жестокость, проявленная нормандцами, вполне естественно вызывала отторжение у местного населения и вынуждала армян, греков и сирийцев лавировать между противоборствующими силами в Леванте, в поисках более выгодной смены правителей.

Мы уже приводили пример, когда сирийские христиане и армяне Апамеи первоначально призвали к городу армию князя Антиохийского, но затем, смирившись с правлением ассасинов, отказались выступить на стороне нормандцев, чем вызвали ярость Танкреда. В высшей степени показательными являются два армянских восстания в сирийской Арте, имевшие место в 1097 и 1104 гг. В 1097 г. армянское население Арты восстало против эмира Яги-Сиана и вырезало сельджукский гарнизон, открыв ворота города подступавшим к Антиохии крестоносцам. После семи лет нормандского господства армяне Арты вновь восстали — на этот раз против Антиохийского князя, призвав на помощь сельджуков[1101]. Аналогичное восстание вспыхнуло в 1105–1106 гг. и на дальних, северных рубежах княжества Антиохийского — в Эльбистане, армянское население которого вырезало всех находившихся в городе латинян и признало власть эмира Гази Гюмюштекина[1102]. В 1104 г., после разгрома антиохийских и эдесских франков в битве у Харрана, армянское и греческое население Киликии наглядно продемонстрировало свою неверность, восстав против франко-нормандцев и встретив ромейские войска Иоанна Монастры как освободителей. Как писал Рауль Канский: «Когда весть о поражении франков разнеслась по всем городам, Киликия, Сирия и Финикия возликовали; радовались и те, кто был покорен, и те, кто лишь ожидали завоевания. Последние изгнали страх из своих сердец, первые — сбросили ярмо со своих шей. Таре, Адана и Мамистра вернулись к своему собственному правлению. Они пригласили греков и изгнали наш народ»[1103].