— Что? — воскликнул Эдмундс, поперхнулся и выплюнул глоток купленного за полцены «Совиньон Блан». — Но почему?

Он был единственным, кому Эмили рассказала правду о том, что случилось в день ареста Летаниэла Масса. Они оба не могли знать наверняка, что конкретно запомнил маньяк. Он получил множество травм и чуть не отправился на тот свет, но Эмили всегда боялась, что Масс, сохранись в его памяти что-нибудь лишнее, сможет без труда разрушить ее жизнь, если на то будет воля его больного мозга.

Бакстер рассказала Алексу о разговоре с Ванитой и двумя «специальными» агентами, упомянув и о том, как ее откомандировали осмотреть вместе с ними место преступления в Нью-Йорке.

Эдмундс слушал молча, и чем больше она говорила, тем явственнее на его лице проступало беспокойство.

— Я думал, дело закрыто, — протянул он, когда она закончила.

— Так оно и есть. Просто еще одна имитация Тряпичной куклы.

Судя по виду, Эдмундс в этом был не так уверен.

— У тебя есть какие-то соображения? — спросила Бакстер.

— Ты сказала, что на груди у жертвы вырезали слово «Наживка».

— Ну да.

— «Наживка»… Хотел бы я знать, для кого.

— Хочешь сказать, для меня? — недовольно фыркнула Бакстер, без труда догадавшись по тону Эдмундса, что именно он хотел сказать.

— Парня звали так же, как Волка, а теперь и ты оказалась втянута в это дело, удивительно.

Бакстер тепло улыбнулась другу и добавила:

— Это лишь очередная имитация, не более того. Не волнуйся за меня.

— Я всегда за тебя волнуюсь.

— Кофе? — спросил Томас, стоя в дверном проеме и вытирая руки кухонным полотенцем.

Его слова застали их врасплох.

— Да, если можно, — ответил Эдмундс.

Бакстер отказалась, и Томас вновь исчез на кухне.

— У тебя для меня, случаем, ничего нет? — прошептала она.

Эдмундсу было явно не по себе. Бросив взгляд на открытую дверь кухни, он неохотно вытащил белый конверт из кармана висевшего на спинке стула пиджака.

Но отдавать сразу не стал, положил перед собой на стол и в который раз попытался убедить Бакстер его не брать.

— Тебе это не нужно.

Эмили потянулась, чтобы взять конверт, но Алекс перехватил его.

Бакстер разозлилась.

— Томас хороший человек, — тихо молвил Алекс, — ему можно верить.

— Я доверяю только одному человеку — тебе.

— Если будешь продолжать в том же духе, ничего хорошего у вас с ним не получится.

Они оба посмотрели в сторону кухни — раздался звон фарфоровых чашек. Бакстер вскочила на ноги, выхватила из рук Эдмундса конверт и села — в тот самый момент, когда в гостиную с кофе в руках вошел Томас.

Когда в двенадцатом часу ночи Эдмундс слегка потряс жену за плечо, чтобы разбудить, Тиа бросилась рассыпаться в извинениях. На пороге, пока Томас желал Тиа доброй ночи, Эдмундс обнял Бакстер и прошептал на ухо:

— Не вскрывай его, тебе самой будет лучше.

Эмили сжала его в объятиях, но ничего не сказала.

Когда они ушли, Бакстер допила вино и надела пальто.

— Ты не останешься? — спросил Томас. — Мы с тобой почти не пообщались.

— Надо покормить Эхо, — ответила она, натягивая сапоги.

— Я не смогу тебя отвезти — слишком много выпил.

— Ничего, возьму такси.

— Оставайся.

Она потянулась к нему, твердо решив не сходить в просыревшей обуви с коврика у двери. Томас поцеловал ее и разочарованно улыбнулся.

— Спокойной ночи.

Незадолго до полуночи Бакстер открыла дверь своей квартиры. Затем, не чувствуя даже намека на усталость, взяла бутылку красного, села на диван, включила телевизор, бездумно потыкала пультом, ничего не нашла и обратилась к собранной ею подборке рождественских фильмов.

В конце концов она остановила выбор на картине «Один дома — 2», совершенно не заботясь о том, уснет на половине или нет. Если первую часть она тайком считала своим любимым фильмом, то вторая казалась ей безвкусной имитацией, авторы которой попались в старую ловушку, решив, что, если переместить ту же самую историю в Нью-Йорк, из нее получится более качественный и удачный сиквел.

Досмотрев до половины, как Маколей Калкин с легким сердцем пытался совершить убийство, она налила остатки вина в бокал, вспомнила о конверте в кармане пальто и извлекла его на свет. В голове тут же всплыла просьба Эдмундса его не открывать.

Восемь месяцев тот рисковал карьерой и злоупотреблял служебным положением в отделе по борьбе с финансовыми преступлениями. Примерно раз в неделю Алекс предоставлял Бакстер подробный отчет о доходах Томаса, проводя в отношении его счетов стандартные процедуры проверки на предмет подозрительной или мошеннической деятельности.

Она знала, что просит у него слишком многого. Знала, что Эдмундс считал Томаса другом и, таким образом, обманывал его доверие. Но знала и то, почему он делал это для нее сейчас и будет делать впредь: ему очень хотелось, чтобы Бакстер была счастлива. С тех пор, как из ее жизни исчез Волк, ее столько раз обманывали, что она тут же отказалась бы от спокойного будущего с Томасом, если бы Алекс без конца не оценивал для нее степень доверия, которое можно оказывать ее новому бойфренду.

Не распечатывая конверт, она положила его на журнальный столик в ногах дивана и попыталась сосредоточиться на сцене, в которой голова одного из бандитов полыхнула огнем от паяльной лампы. На нее будто пахнуло запахом горелой плоти. Ей вдруг вспомнилось, как быстро обугливается и отмирает ткань, как человек кричит от боли, когда у него обгорают нервные окончания…

Но человек на экране вынул опаленную голову из унитаза и пошел дальше, будто ничего не случилось.

Все это ложь; в жизни никому нельзя верить.

Бакстер в три глотка прикончила бокал и разорвала конверт.

Среда, 9 декабря 2015 года,

8 часов 19 минут утра

За ночь Лондон замерз.

Немощное зимнее солнце казалось далеким и чужим, его безжизненный, холодный свет не мог растопить морозное утро. Пока Бакстер ждала на главной улице Уимблдона, когда за ней приедут, у нее окоченели пальцы. Она посмотрела на часы: уже двадцать минут задержки, и это время она могла провести с чашкой кофе в руках в своей уютной квартире.

Мороз стал покусывать лицо, она начала притоптывать ногами, чтобы согреться. Ей пришлось надеть смешную шерстяную шапочку с помпоном и такие же перчатки — подарок Томаса.

Унылый асфальт искрился серебром; по тротуару ковыляли прохожие, подозревая, что тот всерьез намеревался поломать им ноги. Через оживленную улицу перекрикивались два человека, от их дыхания над головами поднимался пар, напоминавший облачка, в которых в комиксах пишут реплики персонажей.

На перекрестке остановился двухэтажный автобус, и она увидела себя в запотевшем окне, смущенно стянула с головы оранжевую шапочку и сунула ее в карман. Поверх ее собственного отражения на борту машины красовалась знакомая реклама:

Не удовлетворившись славой и богатством, которые через несчастья других свалились на бывшую жену Волка, когда она взяла на себя роль официального представителя СМИ в расследовании дела Тряпичной куклы, она оказалась достаточно высокомерной, чтобы опубликовать автобиографический опус о пережитом.

Когда автобус двинулся дальше, с его заднего окна Бакстер улыбнулся огромный портрет Андреа. Журналистка выглядела моложе и привлекательнее, чем когда-либо, ее удивительные рыжие волосы были коротко подстрижены — очевидно, такая прическа теперь будет у многих. Сама Эмили на такую стрижку никогда не решилась бы. Не дожидаясь, пока элегантное лицо журналистки окажется за пределами досягаемости, Бакстер открыла сумочку, вытащила коробку с ланчем, сняла с помидорного сэндвича основной ингредиент, швырнула его в сторону автобуса, и в ту же секунду на гигантской глупой физиономии гигантской глупой бабы расплылось радостное красное пятно.