Люди с криками ринулись к выходу, но толпа полицейских тут же оттеснила их назад. Что до Саманты, то она просто ошарашенно сидела на полу и глядела перед собой невидящими глазами, несмотря на бедлам, творившийся в нескольких метрах от нее. Наконец какая-то женщина схватила ее за руку, подняла, поставила на ноги и потащила к выходу. Она что-то кричала, но ее слова сознания Саманты не достигали. Мозг едва фиксировал состояние приглушенной тревоги. В холле она соскользнула на пол и почувствовала, что щека уперлась в коленку. Хотя боли не было, она упала навзничь на черно-белый пол из сицилийского мрамора и растерянно уставилась на богато украшенный купол в шестидесяти семи футах над головой: статуи, витражи и фрески.

Когда толпа пробежала мимо, спасительница вновь рывком подняла ее на ноги, подвела к выходу, до последнего времени неизменно закрытому, а сама ринулась обратно в зал судебных заседаний. Огромные деревянные двери и черные ворота были распахнуты, снаружи манило затянутое облаками небо. Оставшись одна, Саманта, пошатываясь, вышла на улицу.

Даже позируя, она не вышла бы на фотографии лучше: прекрасная раненая молодая женщина, член жюри присяжных, в белом, забрызганном кровью платье, под каменными скульптурами Духа, Истины и Писаря Божьего, грозного Ангела Метатрона, — облаченного в тяжелую накидку, символизирующего собой смерть, готового передать на небеса бесконечный список человеческих грехов.

Саманта повернулась спиной к толпе жадных до новостей журналистов и их слепящих осветительных приборов. В проблесках фотовспышек тысячи репортеров ей в глаза бросились слова, высеченные на камне высоко вверху на перемычке между четырьмя колоннами, которым будто судьбой было предназначено нести на себе их метафорический вес:

Защищать детей от бедности, наказывать преступников

Прочитав их, женщина испытала такое чувство, будто совершила ошибку. Разве могла она искренне сказать, что так же уверена в невиновности Халида, как детектив Коукс уверен в обратном? Когда ее взгляд вновь случайно упал на каменного ангела в накидке, Саманта поняла, что внесла сегодня еще один пункт в перечень собственных грехов и ей только что определили наказание.

Суббота, 28 июня 2014 года

3 часа 50 минут ночи

Волк попытался нащупать телефон, который вибрировал и пытался уползти от него по ламинированному полу. Темнота постепенно рассеялась и уступила место незнакомым очертаниям его новой квартиры. Когда он сполз с матраса и потянулся к трубке, мокрая от пота рубашка прилипла к телу. Он нажал кнопку ответа, назойливое жужжание прекратилось, и от этого стало немного легче.

— Волк, — сказал он, нащупывая на стене выключатель.

— Это Симмонс.

Он включил свет, а когда желтоватое неоновое сияние напомнило ему о суровой реальности, тяжело вздохнул — настолько жгучим было желание тут же его выключить. Его крохотная спальня состояла из четырех стен, видавшего виды двойного матраса на полу и одинокой лампочки под потолком. В этой коробке, способной вызвать приступ клаустрофобии, было невыносимо душно и благодарить за это следовало домовладельца, до сих пор бегавшего за предыдущим нанимателем, который не вернул ему ключ от окна. Обычно в Лондоне жары не бывает, но Волку «посчастливилось» совместить переезд с одним из редких для Англии периодов зноя, продолжавшимся вот уже почти две недели.

— Только не говори, что ты рад, — сказал Симмонс.

— Который час? — зевнул Волк.

— Без десяти четыре.

— У меня выходной. Сегодня же суббота.

— Забудь. Я жду тебя на месте преступления.

— За рабочим столом? — полушутя спросил Волк, до этого ни разу не видевший, чтобы шеф покидал офис.

— Смешно. На этот раз я позволил себе немного проветриться.

— Что, совсем плохо, да?

На другом конце провода повисло молчание, потом Симмонс ответил:

— Дело дрянь. Ручка есть?

Волк порылся в одной из коробок, наваленных у двери, нашел шариковую ручку и приготовился писать на тыльной стороне ладони.

— Говори.

Уголком глаза он заметил на кухонном шкафчике какое-то мерцание.

— Квартира сто восемь… — начал Симмонс.

Когда Волк вошел в крохотную, плохо оборудованную кухоньку, его буквально ослепило стробоскопическое голубоватое сияние, врывавшееся через небольшое окно.

— …Тринити Тауэрс… — продолжал Симмонс.

Волк выглянул из окна, посмотрел вниз и увидел у многоэтажного дома напротив столпотворение полицейских автомобилей, журналистов и эвакуированных жителей.

— Хиббард-роуд, Кентиш-таун? — перебил его Волк.

— Хмм… Как, черт возьми, ты узнал?

— Я же детектив.

— В таком случае будешь подозреваемым номер один. Давай спускайся.

— Хорошо. Я только… — Волк умолк на полуслове, услышав, что Симмонс уже повесил трубку.

В промежутке между непрекращающимися проблесками полицейских маячков он увидел на стиральной машине постоянно горевший оранжевый огонек и вспомнил, что вечером, перед тем как ложиться спать, засунул в нее одежду, в которой обычно ходил на работу. После чего озадаченно оглядел нескончаемый ряд абсолютно одинаковых картонных коробок, выстроившихся вдоль стены.

— Твою мать…

Пять минут спустя Волк уже прокладывал путь в толпе собравшихся перед домом зевак. Он подошел к полицейскому и сунул ему под нос удостоверение личности, надеясь беспрепятственно миновать кордон, но юный констебль выхватил карточку из рук Волка, внимательно ее изучил и окинул скептическим взглядом импозантную фигуру в пляжных шортах и выцветшей футболке с надписью «’93 Bon Jovi: Keep the Faith».

— Детектив Лейтон-Коукс? — с сомнением в голосе спросил он.

— Да, детектив-сержант Коукс. — От звука своего претенциозного имени Волк вздрогнул.

— Тот самый Коукс… что устроил бойню в суде?

— Мое имя произносится «Вильям»… Вы позволите? — Волк махнул рукой на дом.

Парень отдал детективу удостоверение личности, поднял ленту ограждения и пропустил его.

— Вас проводить? — спросил он.

Волк посмотрел на свои цветастые шорты, голые коленки и парадные туфли.

— Да нет, думаю, я и сам дойду.

Полицейский ухмыльнулся.

— Четвертый этаж, — сказал он Волку, — поднимаясь наверх, будьте осторожны, район здесь полное дерьмо.

Волк еще раз тяжело вздохнул и пошел дальше, взмахнув над головой полицейской карточкой, хотя и сам не понимал, зачем ему понадобился этот жест. Миновав пропахший отбеливателем холл, он вошел в лифт. Кнопок второго и пятого этажей не хватало, остальные покрывало засохшее коричневое пятно. Призвав на помощь все свои дедуктивные способности, он определил, что это в равной степени может быть дерьмо, ржавчина и кока-кола, сунул руку под футболку и нажал кнопку, через ткань уткнувшись пальцем в лицо гитариста Ричи Самбора.

В свое время он перевидал сотни подобных, совершенно одинаковых лифтов: безликих железных коробок, устанавливаемых муниципалитетами по всей стране. Ни покрытий на полу, ни зеркал, ни фурнитуры, одни лишь лампочки, да и те забраны толстым стеклом. Что-то украсть или сломать в такой кабинке, делавшей жизнь неимущих обитателей дома чуточку богаче, было нельзя, поэтому они ограничивались лишь тем, что разрисовывали из распылителей стены всякими непристойностями. Перед тем как двери разъехались в стороны на четвертом этаже, Волк успел лишь прочесть, что Джонни Рэтклифф, с одной стороны, «педик», с другой — «магазинный воришка».

В притихшем коридоре скопилось человек десять. Большинство из них выглядели потрясенными и на прикид Волка смотрели с явным неодобрением. Исключение составил лишь мужчина с бейджиком эксперта — завидев детектива, он одобрительно кивнул и поднял вверх большой палец. Слабый, но знакомый запах по мере приближения к открытой двери в конце холла становился все сильнее. Дух смерти. Его не спутаешь ни с чем другим, и те, кто с ним непосредственно сталкивается, быстро привыкают к этому смрадному букету из спертого воздуха, дерьма, мочи и разлагающейся плоти.