2 часа 22 минуты дня

— …А мир попросту жил дальше, будто ничего не произошло, — сказал Лукас, погрузившись в свои мысли, — у меня больше ничего не осталось. Каждый вечер я возвращаюсь в пустой дом, превратившийся в мавзолей. Выбросить какие-то их вещи не поднимается рука, кроме них, у меня ничего нет, каждый раз, переступая порог, я погружаюсь в воспоминания… и до сих пор чувствую аромат духов жены… с вами все в порядке?

Грин вскочил и налил себе стакан воды.

— Да. Все… хорошо… — сказал он и вдруг заплакал, некрасиво сморщив лицо. — Простите. Это непрофессионально. Всего секунду, я сейчас соберусь.

— Это из-за моих слов? — озабоченно спросил Лукас, глядя, как Грин пытается успокоиться.

Дождь, шедший с самого утра, полил еще сильнее.

— Наверное, это была не самая блестящая идея, — сказал Лукас, вставая, — в последнее время… от меня всем одни огорчения.

— Вы здесь ни при чем, Лукас, — быстро сказал Грин, — это мои собственные проблемы.

— Но почему? — с невинным видом спросил Лукас. — Неужели… неужели вы тоже кого-то потеряли?

— Давайте лучше поговорим о вас.

— Но вы можете мне сказать.

— Нет, — решительно ответил Грин, — не могу.

Китон встал и направился к двери.

— Лукас!

— Чушь это все! Я дважды в неделю изливаю вам душу, но между нами до сих пор нет и тени доверия! — обиженно сказал тот.

— Лукас, подождите! — сказал Грин. — Ну хорошо. Хорошо! Вы правы. Простите меня. Насчет доверия вы зря, оно между нами есть. И я… я действительно потерял очень, очень близкого человека.

Китон закрыл глаза, вздохнул, смахнул с лица торжествующую улыбку и вернулся на кушетку. Но по пути немного задержался, наблюдая за тем, как психиатр, этот спокойный, всегда собранный человек, наконец сломался.

Он протянул руку, взял со стола пачку салфеток, склонился над ним и сказал:

— Расскажите мне о ней… пожалуйста.

Блейк быстро пролистал страницы и добрался до последней — одиннадцатого сеанса лечения Лукаса Китона у Алексея Грина.

Четверг, 10 июля 2014 года,

6 часов 10 минут вечера

— Какого черта наказание понесли только мы одни? — спросил Китон, расхаживая по комнате и поглядывая на внимавшего ему Грина. — Почему страдаем до сих пор? Мы же хорошие люди — моя семья, ваша прекрасная Эбби были хорошими людьми!

Он тяжело вздохнул и посмотрел в окно, подставив лицо теплым лучам предвечернего солнца.

— Все эти убийства, прозванные делом Тряпичной куклы… — небрежно бросил Китон. — Полагаю, вы слышали о них?

— Кто же о них не слышал? — ответил Грин, до крайности утомленный этим разговором.

Ему уже целую неделю не удавалось толком выспаться.

— Вы можете назвать поименно жертв? Хотя нет, давайте немного усложним задачу. Вы можете назвать их по порядку?

— Зачем, Лукас?

— Просто чтобы… подбодрить меня.

Грин в отчаянии застонал.

— Ну хорошо. Так, первый, конечно же, мэр Тернбл, затем брат Халида. Потом… какой-то Рэна?.. Ах да, Виджей Рэна. Джерред Гэрланд, а после него Эндрю Форд… Послушайте, зачем вам это нужно?

— Они все себя обессмертили: прожженный политик; брат серийного убийцы, лишавшего жизни детей; жадный, не упускающий ни одной возможности журналист; и, наконец, отвратительный алкоголик, подонок общества. Их никчемные имена стали достоянием истории только потому, что их смерть «позабавила» публику.

— Я устал, Лукас. К чему вы клоните?

— Мне нужно кое в чем вам признаться, — объявил Китон, не поворачиваясь к собеседнику, — я навел некоторые справки о терактах в Осло и на острове Утейа.

— С какой целью? — спросил Грин. — Не понимаю, зачем вам…

— В основном я опирался на газетные публикации, — продолжал Китон, окончательно взяв в свои руки ход беседы, — «семьдесят семь погибших», «невосполнимая потеря», «много жертв». Хотите я скажу вам, сколько раз Эбби назвали по имени?

Грин ничего не ответил.

— Ни разу! Ни разу никто так и не удосужился написать, что у вас отняли невесту.

Грин начал тихо плакать. Китон подошел и сел рядом.

— Все эти люди продолжают жить своей жизнью, в то время как наши пошли под откос… им нет никакого дела до имен жертв! — страстно выкрикнул Китон, и по его щекам тоже покатились слезы. — Ни один из них не страдал так, как мы… Ни один.

Китон на секунду умолк, пытаясь расшифровать выражение лица Грина.

— Да, Алексей, я знаю, что не представляю собой ничего особенного. Я многого добился, но, когда я говорю, меня никто не слушает. Не слушает по-настоящему. И никакие приготовления, никакие манипуляции на всем белом свете не заставят окружающих делать то, чего хочу я. А я хочу, чтобы они всецело служили мне… мне и нашему делу.

— Куклы? — спросил Грин и поднял глаза, вспомнив их предыдущий разговор о том, насколько глупо считать неодушевленный предмет ответственным за свои действия.

— Да, Куклы, — одобрительно кивнул Китон. — Мне нужен человек, способный их вдохновить, приглядеть за ними и повести за собой… Мне нужны вы.

— Что вы такое говорите? — спросил Грин.

Китон положил ему на плечо руку:

— Я говорю, а что, если можно все исправить? Что если можно заставить эти эгоистичные массы понять, что с нами случилось, чтобы каждый вонючий житель этой планеты помнил наизусть имена членов моей семьи, знал в лицо вашу красавицу Эбби и понимал, что она для вас значила?

Повисла долгая пауза — Грин переваривал услышанное.

Потом медленно накрыл руку Китона своей ладонью, посмотрел в глаза и произнес:

— Я отвечу: говорите дальше.

Вторник, 22 декабря 2015 года,

4 часа 14 минут дня

С Эмили связались по рации и попросили вернуться на командный пункт, заодно служивший полицейским комнатой отдыха. Когда она переступила порог, ей протянули телефон.

— Бакстер, — ответила она.

— Это Ванита. Звоню исключительно из вежливости, чтобы поделиться последней информацией. Примерно час назад эксперты из группы обработки изображений вычленили одно лицо из записей в Скай-Гарден и сопоставили с кадрами из Нью-Йорка.

— А почему я узнаю об этом только сейчас? — спросила Бакстер.

— Потому что на данный момент вас должно интересовать только то, что происходит на вверенной вам станции метро. МИ5 и СО15 осведомлены во всех подробностях. Как уже было сказано, звоню вам исключительно из вежливости. Я послала Блейка…

— Погодите, я выведу вас на громкую связь… — перебила ее Бакстер, увидев, что в комнату вошел Руш. — Так куда вы послали Блейка?

— На выезд, — продолжала Ванита, — и он подтвердил: Лукас Теодор Китон, сорок восемь лет. Сейчас пришлю вам детали. Приготовьтесь, они вряд ли приведут вас в восторг… Знакомьтесь, леди и джентльмены, наш Азазель.

Один из техников открыл электронное письмо, и все сгрудились вокруг компьютера. С экрана на них смотрело ничем не примечательное лицо, высококлассная стрижка соседствовала с залысинами, чья протяженность была обычной для мужчин такого возраста.

— Это он? — спросила Бакстер.

— Это он. Сообщения-самоубийцы проходили через сервера его компании, которая к тому же поставляла и «доработанные» телефоны. В истекшем году много раз летал в Нью-Йорк, причем все чаще и чаще, — многозначительно добавила Ванита.

Зазвонил еще один телефон. Руш поспешно ответил и что-то зашептал в трубку.

— По совету Блейка спецслужбы первым делом взяли под контроль объекты, так или иначе связанные с религией. По всей видимости, у Китона есть собственные соображения в вопросах веры, чем и объясняется то, что в Нью-Йорке он выбрал именно церковь, — сказала коммандер.

— Понятно, — рассеянно ответила Бакстер.