— С ним все в порядке? Что случилось?

Бакстер вкратце рассказала Эдмундсу о событиях минувшей ночи и о найденной утром на шоссе девушке.

— Мешком сейчас занимаются криминалисты, но бригада «скорой», прибыв на место, обнаружила на ноге пострадавшей вот эту штуковину.

Бакстер протянула Эдмундсу небольшой пластиковый пакет для вещественных доказательств, в котором лежала бирка наподобие тех, которые прикрепляют к пальцу ноги покойникам в морге.

— Адресовано детективу-сержанту Вильяму Коуксу, — прочитал Эдмундс. — Он уже в курсе?

— Нет, — ответила напарница, — Волк и Финли провели всю ночь на ногах, и их до конца дня отпустили по домам отсыпаться.

Час спустя женщина-полицейский ввела в напоминавший муравейник отдел перепуганную до смерти блондинку. Ее увезли прямо из больницы, даже забыв отмыть от грязи. Лицо и руки покрывали порезы и синяки, а спутанные волосы обнаруживали целую гамму оттенков — от пергидрольно-белого до черного. От любого резкого звука или незнакомого голоса девушка в испуге шарахалась, как от чумы.

То, что она оказалась Джорджиной Тейт, дочерью Элизабет, в отделе уже было не новостью. Она два дня не появлялась на работе, и мать от ее имени звонила начальству, объясняя ее отсутствие причинами личного свойства. Заявление о пропаже человека в полицию не поступало. Даже из этих скупых обрывков информации можно было сложить мозаику и понять, что произошло, и Бакстер была не на шутку удручена тем, что женщину, которую она знала как человека сильного, благоразумного и высокоморального, оказалось так легко сподвигнуть на убийство.

— Она еще ничего не знает, — мрачно изрекла детектив, когда Джорджину Тейт проводили в отремонтированную допросную комнату.

— О матери? — спросил Эдмундс.

— Она не похожа на человека, готового выслушать что-то подобное, правда?

Бакстер стала собирать вещи.

— Мы куда-нибудь едем?

— Мы — нет, я еду одна, — ответила женщина. — Угадай, кому в отсутствие Волка и Финли поручено разгребать все их дерьмо вдобавок к моему собственному? Кто у нас в списке идет под четвертым номером?

— Эндрю Форд, охранник, — произнес Эдмундс, немного удивившись, что Бакстер его об этом спросила.

— Полнейший идиот. Алкаш недоделанный. Вчера вечером взялся крушить все вокруг и умудрился выбить женщине-полицейскому зуб, когда та попыталась его угомонить.

— Я поеду с вами.

— Нет, там я и сама справлюсь. Потом у меня назначена встреча с Джерредом Гэрландом, который должен умереть через… — Бакстер сосчитала на пальцах, — …через три дня. Последнюю неделю своей жизни он решил потратить на то, чтобы показать всем, какие мы все никчемные и каково это — попасть в список серийного убийцы. Меня попросили «успокоить» и «ободрить» его.

— Вас? — недоверчиво протянул Эдмундс.

К счастью, Бакстер восприняла его скептицизм как комплимент.

— А чем займешься ты?

— Выясню, не запомнила ли Джорджина Тейт чего-либо интересного и полезного. Займусь кольцом, нам нужно выяснить, для кого оно было сделано. Позвоню медикам, может, у них для нас есть что-нибудь новое, а потом покопаюсь в телефоне Элизабет, когда эксперты его отдадут.

Бакстер вышла из отдела, и Эдмундс вдруг вспомнил, что ничего не сказал ей о лаке. Он поставил флакон на стол, чувствуя себя полным идиотом, что так радовался этой банальной находке, в то время как Волк гонялся в Саутхолле за подневольными убийцами, разговаривал по телефону с преступниками, и притаскивал в отдел похищенных женщин. Это все, конечно же, было ужасно, но он был вынужден признать, что испытывает в душе зависть.

— Прекрасно, — взволнованно улыбнулся Элайджа, когда фотографию, только что купленную им за две тысячи фунтов стерлингов, спроецировали на стену конференц-зала, — да-да, именно так, прекрасно!

Андреа поднесла ко рту руку и была благодарна судьбе за то, что никто в этом темном помещении не видел, как по ее щекам катятся слезы. В снимке не было ровным счетом ничего красивого, напротив, он представлял собой самое печальное зрелище, виденное ею в жизни: на черно-белом изображении Волк стоял на коленях в свете одинокого уличного фонаря в лужах и витринах, подобно огням рампы, отражались сверкающие капли дождя и фары машин. За все время их брака она видела Волка плачущим дважды, самое большее трижды, и каждый раз у нее от этого разрывалось сердце.

Теперь все было еще хуже.

Он сидел на залитой водой дороге рядом с изуродованным телом женщины в возрасте, нежно держа ее за окровавленную руку, и глядел в пустоту, на лице его застыло выражение полного краха.

Волк был сломлен.

Андреа посмотрела по сторонам на лица коллег: улыбающихся, аплодирующих, хохочущих. Ее трясло от злости и отвращения. В тот момент она презирала каждого из них, но при этом ей не давала покоя мысль: неужели и она сейчас выглядела бы так же восторженно, если бы когда-то не любила изображенного на фотографии человека? И удрученно признавала, что такое вполне возможно.

— Кто у нас жертва аварии? — спросил Элайджа у присутствовавших, которые в ответ лишь пожали плечами и замотали головами. — Андреа?

Андреа сосредоточенно вгляделась в изображение, стараясь, чтобы другие не увидели ее слез.

— Откуда мне знать, кто эта несчастная?

— Но твой бывший муж, по всей видимости, питает к ней самые теплые чувства, — сказал Элайджа.

— Пожалуй, даже слишком теплые! — выкрикнул к всеобщей радости из угла лысеющий продюсер.

— Полагаю, ты должна ее знать, — довел свою мысль до конца Элайджа.

— Нет, я ее не знаю, — ответила Андреа как можно веселее, но несколько присутствующих все равно обменялись удивленными взглядами.

— Неважно. Как бы там ни было, для телевидения это настоящее сокровище, — сказал Элайджа, у которого ее тон не вызвал никаких эмоций. — Следующий новостной блок мы откроем этой фотографией и отсчетом времени, которое осталось Рэне, или как там его еще. Немного поговорим о его поисках, потом вернемся к фотографии, выдвинем какие-нибудь предположения и не погнушаемся откровенной ложью.

Кроме Андреа, все собравшиеся в конференц-зале засмеялись.

— Ключевые темы выпуска: кто эта женщина? Почему детектив, возглавляющий расследование дела о Тряпичной кукле, вместо того чтобы искать следующую жертву, оказался причастным к транспортному происшествию? Может, это как-то связано с убийствами? Словом, все как обычно. — Элайджа выжидательно обвел взором окружающих. — Я что-нибудь забыл?

— Сейчас в тренде хэштег «#невсписке»! — выкрикнул надоедливый молодой человек, которого Андреа ни разу не видела без телефона в руке. — А наше приложение-часы «Смертельный отсчет» уже скачали больше пятидесяти тысяч человек.

— Чушь собачья, — ответил на это Элайджа. — Продолжайте в том же духе. Что у нас со смайликами в духе «Тряпичной куклы»?

Нервный мужчина осторожно подвинул ему через стол лист бумаги. Элайджа взял его и в замешательстве уставился на рисованные символы.

— С помощью анимации трудно охватить весь размах ужаса, — сказал собеседник в свою защиту.

— Пойдет, — сказал Элайджа, отдавая бумагу обратно, — но сиськи уберите, для ребятишек это чересчур, вы не находите?

Элайджа, совершивший «доброе дело» текущей декады и явно этим довольный, закрыл совещание. Андреа встала и первой вышла из конференц-зала, совершенно не зная, что делать — то ли спуститься вниз в гримерную, то ли направиться прямо к выходу. Несомненным было только одно — ей отчаянно хотелось увидеть Волка.

Симмонс стоял и всматривался в огромный коллаж Тряпичной куклы, висевший на стене совещательной комнаты. На нем была форма, и выглядел он безупречно, если не считать потертости на правом ботинке, замазать кремом которую ему так и не удалось. Кожу он подпортил, когда яростно пинал железный шкаф для хранения документов у себя в отделе через несколько минут после того, как увидел друга — обуглившегося и лежавшего неподвижно на залитом водой полу допросной комнаты. Но сегодня эта метка выглядела вполне уместной, потому как служила символом личной потери на мероприятии, обещавшем стать официальным, безликим и бездушным.