— Я внутри, — едва слышно пробормотал он, — подозреваемых от тридцати пяти до пятидесяти.
Он углядел в конце ряда свободное место и стал протискиваться боком, повернувшись лицом к залу. Как только он добрался до своего кресла, все присутствовавшие встали, и он увидел перед собой море лиц.
Ему сразу же захотелось броситься из этого зала прочь, хотя он и понимал, что бежать особенно некуда, но уже в следующую секунду присутствующие разразились громом восторженных аплодисментов.
На сцене стоял Алексей Грин.
Руш повернулся и посмотрел на длинноволосого мужчину, который махал рукой, приветствуя экзальтированную аудиторию. Чтобы его явление стало поистине незабываемым, он надел элегантный синий костюм с отливом и сделал еще один, возможно, куда более эффектный жест: приказал вывести на экран у него за спиной огромную фотографию трупа Банкира, подвешенного на фоне нью-йоркских небоскребов.
Руш тоже захлопал в ладоши, отдавая себе отчет в том, что где-то на этой фотографии был и он сам — в неразличимой толпе представителей экстренных служб, взиравших на тело с безопасного настила моста.
— Вижу Грина, — ему пришлось чуть ли не кричать, чтобы перекрыть аплодисменты, ставшие еще громче, когда на экране появился другой снимок: на смену Банкиру пришла смятая полицейская машина, зад которой торчал из стены 33-го полицейского участка, словно рукоять ножа.
Руш вспомнил, как смотрел в морге на останки полицейского Кеннеди, прекрасного во всех отношениях человека. Вспомнил грязную веревку на правом запястье, с помощью которой его привязали к капоту собственной патрульной машины, чтобы размазать о стену здания, где работали его друзья и коллеги.
И захлопал громче.
— Всем группам: выдвигаемся на позиции, — приказал по рации Чейз.
— В зале от тридцати пяти до пятидесяти человек, — сообщила ему Бакстер.
— Три-пять-тире-пять-ноль нарушителей в зале, — любезно перевел на американский Чейз.
Бакстер отошла от передвижного наблюдательного пункта ФБР и возобновила разговор с другим собеседником:
— Эдмундс, эвакуируй вестибюль. Они на подходе.
Алекс озабоченно оглядел людный холл.
— Понял… Без проблем.
— Тебе нужна помощь? — спросила Эмили.
— Нет, сам справлюсь. У меня тут Фи…
Финли, присоединившийся к Эдмундсу несколько мгновений назад, покачал головой.
— В общем, все под контролем, — поправился Алекс и нажал кнопку отбоя.
— Ей только лишнее беспокойство, если она будет знать про меня, — объяснил Финли, — давай-ка лучше уводить людей. Не рассказывай ей.
Эдмундс кивнул. Они разделились и, стараясь производить как можно меньше шума, стали эвакуировать постояльцев отеля через одну дверь, в то время как в другую уже устремились вооруженные оперативники.
Руш рискнул окинуть взглядом зал, надеясь, что Чейз с его людьми вот-вот появятся. Всего в нем было три выхода — два по бокам от сцены плюс массивные двери, через которые он сюда попал. Он сообщил Бакстер, что каждый из них охраняла пара секьюрити-любителей, ни один из которых, по-видимому, не засек приближения групп захвата, затаившихся от них всего в нескольких сантиметрах за деревянными перегородками.
Потом вновь сосредоточился на Грине. Психиатр спустился со сцены, чтобы оказаться ближе к своим последователям. Его пышные волосы удерживала на месте гарнитура с наушниками и микрофоном. Руш вынужден был отдать ему должное — Грин был харизматичный человек и обаятельный оратор, обладал притягательной индивидуальностью, способной впечатлить даже самых бесчувственных.
— Мы очень, очень гордимся нашими братьями и сестрами, — страстно обратился он к собравшимся срывающимся от волнения голосом.
Грин принялся расхаживать по проходу, вероятно, задавшись целью заглянуть каждому из присутствующих в глаза. Какая-то женщина, сидевшая с краю, при его приближении вскочила, обняла его и в экзальтации расплакалась. Руш заметил, что один из охранников двинулся от двери к Грину, но тот махнул ему рукой, давая понять, что с ним все в порядке. Грин погладил даму по голове, взял ее за подбородок и сказал:
— А мы, в свою очередь, тоже заслужим их уважение.
Зал встретил эти слова бурной овацией.
— А один счастливчик, который прямо сейчас сидит в этом зале, сделает это немного раньше остальных, — улыбнулся Грин, наконец отстраняясь от женщины.
После этого комментария все стали смотреть по сторонам и вглядываться в лица соседей, пытаясь определить неназванного избранника. Руш воспользовался ситуацией, чтобы еще раз осмотреть зал. А когда повернулся обратно, увидел, что Грин совсем близко. Их разделяло всего два человека. Не больше двух метров.
Полиция могла ворваться в любую секунду.
Руш на мгновение задумался, удалось ли бы ему до него дотянуться.
Грин, видимо, почувствовал на себе взгляд Дамьена и посмотрел на него в упор. Потом опустил глаза на окровавленную рубашку, но даже не запнулся:
— Два дня, друзья мои. Ждать осталось всего два дня! — крикнул он, до крайности воодушевив аудиторию, под шквал рукоплесканий дальше по проходу и через мгновение оказался вне зоны досягаемости.
Глядя на светившиеся обожанием лица, Руш понял, почему Грин пошел на риск и созвал это последнее собрание: эти люди ему поклонялись. Чтобы заслужить его одобрение, они могли сделать все что угодно, даже умереть, взамен требуя только одного — чтобы их тоже любили. Им было жизненно необходимо напоследок его увидеть.
Теперь они были полностью в его власти.
— Штурм не начинать. Штурм не начинать, — пробормотал Руш, надеясь, что Бакстер его все еще слушает.
Добровольный рассказ Грина о своих планах был куда более надежным источником информации, чем вызывающее молчание или продиктованная инстинктом самосохранения полуправда на допросах.
— Повторяю: штурм… не… начинать, — немного громче повторил Дамьен.
Шелест обрушивавшегося на стеклянную крышу дождя вдруг сменился барабанным боем градин, который дополнил собой аплодисменты.
— Каждому из присутствующих хорошо известно, чего от вас ждут, — сказал Грин, на этот раз совершенно серьезно, — но вы должны знать и другое: когда внимание всего мира будет приковано к площади Пикадилли, когда люди воочию увидят нашу славную победу, когда власти поднимут на поверхность, а потом сосчитают убитых, вот тогда нас, наконец, заметят. Тогда все, наконец, поймут, что мы не «ущербные». Что мы не «одержимые». Что мы не «слабые».
Грин театрально покачал головой, воздел к потолку руки и воскликнул:
— Вместе… мы… сильны!
Зал опять вскочил на ноги и оглушительно заревел.
Чейз с горсткой агентов заняли позиции у двух выходов, примыкавших к сцене, а значит, ближайших к Грину. Чейз злобным шепотом пререкался с Бакстер.
— Чейз, ради бога, дайте ему еще буквально минуту, — сказала она.
— Отклоняю, — ответил Чейз, немного повысив голос, когда в зале грянул очередной гром аплодисментов, — он видел Грина. Мы идем внутрь.
— Но Руш сказал штурм не начинать!
— Бакстер, черт бы вас побрал, освободите эту частоту! — рявкнул агент. — Мы начинаем операцию. Внимание всем группам. Внимание всем группам. Начинаем штурм! Вперед! Вперед!
Когда три двойные двери неистово задрожали под напором тех, кто ринулся вышибать их железные замки, аплодисменты тут же стихли. Первым отреагировал Грин, попятившись к сцене, где вскочили на ноги его перепуганные коллеги. Страх на лицах предводителей распространился по залу, как чума. Едва Руш встал с места и направился к проходу, главная дверь не выдержала натиска и распахнулась.
Толпа собравшихся пришла в движение.
Его в мгновение ока пригвоздили к стене те, кто сидел в конце каждого ряда. Они двигались, как единый организм. Когда Грин подошел к сцене, двери по обе ее стороны тоже, наконец, капитулировали.
— ФБР! На пол! Всем на пол!
