Костер потушили, и рыцарь сошел вниз. С ним было два десятка человек — латники и женщины, в числе последних — мать ок-Вейспа. Пленный колдун уже рассказал, что всем в поместье заправляет эта дама, а сынок — хоть и храбрый рыцарь, но во всем слушает старуху. И план-то с убийством графа тоже придумала она.

Хозяйка Вейспа, коренастая, широкая в кости тетка, с обидой стала выговаривать Эрствину, что неблагородно и недостойно, дескать, нападать с такой огромной толпой на одного рыцаря. Это не война!

— Война? — Эрствин изо всех сил изобразил высокомерное удивление. — Верно, мадам, это не война. Это правосудие. И чем скорей окрестные господа уразумеют разницу, тем лучше будет для них. Передайте мои слова соседям, когда станете жаловаться на произвол графа Ливдинского.

На обратном пути небо стало хмуриться, ветер принес со стороны моря тяжелые тучи, пошел дождь, но настроение победителям погода не испортила. Подвыпившие ополченцы горланили песни.

Даже когда разразилась гроза с громом и молнией — и тогда ополченцы шагали бодро. Они возвращались домой, возвращались с победой. Давно не случалось им, ливдинцам, этак-то утереть нос окрестным сеньорчикам. Эх, и славный же граф у них!

Эрствин был доволен больше всех.

— Ну, как я ответил этой старой ведьме? — осведомился он, утирая дождевую воду с глаз и широко улыбаясь.

— Ты был великолепен! — серьезно кивнул Хромой.

— Это ведь был ответ не барона Леверкойского, а графа Ливдинского, верно? Хороший я теперь граф?

— Друг мой, не расстраивайся, но каков ты граф — будет видно лет этак через двадцать. Начал ты отлично. Держись теперь, не упусти достигнутого!

Гром пророкотал, перекрывая слова менялы, рев испуганной скотины и песню, которую орали ополченцы.

«Держись, малыш, — подумал Хромой, — не сдавайся. Сейчас ты уверен, что убил своего дракона, что теперь ты победитель повсюду — и как благородный барон, и как мужественный справедливый граф… Пока что у тебя все получается слишком легко, удача плывет в руки сама, и кажется: тебе по плечу сразить любого дракона. Любого, пусть только сунется! Пусть покажется на глаза, каков бы он ни был… На самом-то деле ты убил очень маленького дракона, твоя жизнь только начинается…»

Оставим теперь Хромого. Над ним сверкают молнии, грохочут растревоженные небеса. Эта гроза предвещает многое — не раз Мир содрогнется под ударами свыше, и случится это скоро. А хромой меняла едет во главе колонны радостных вояк, под струями дождя — и мечтает. Пусть помечтает… О чем? Неважно. О победах и соблазнах… о походах и поединках… о странной девушке Лериане, которая, оказывается, умеет улыбаться. Меняле есть, о чем мечтать.

А небеса пусть гремят и сверкают, они не в силах помешать мечтам.

Солнечные блики играли на зеленых океанских волнах, и казалось, что вода должна быть по-летнему теплой, но здесь, в открытом море, жары не чувствовалось. Сырой соленый ветерок нес прохладу, морщил гладкие бока волн, срывал с гребней пену… и надувал паруса «Одады». Барка, переваливаясь на пологих валах, двигалась вдоль берега, где поросшие серым вереском дюны — словно застывшее море, словно продолжение океанского простора. После того, как Лотрик выкрикнул в лицо бывшему сеньору слова о сыне, сразу сделалось тихо. И плеск волн в сырые склизкие борта стал глуше, и парус перестал хлопать под порывами ветра, и даже чайки, пронзительно горланившие над головой, вдруг исчезли, разлетелись в стороны… и, тем более, тише стало на палубе — все, кто плыл на «Одаде» примолкли и, будто по команде, отвернулись. Как если бы всех разом заинтересовала игра солнечных бликов в зеленых волнах и серый пейзаж по правому борту. Моряки и пассажиры замерли, воцарилось молчание. Время тянулось, безмолвное и серое, как дюны на легонтском берегу…

Наконец тишину нарушил Лотрик — шкипер звучно рыгнул, выдыхая кислые пивные пары. Потом покачнулся и взялся за поручень, чтоб устоять на ногах. Ожидая неминуемой смерти, он успел выдуть изрядное количество хмельного напитка, и теперь его наконец-то разобрало.

Карикан уставился на бывшего оруженосца, как будто хотел прочесть в мутных глазах что-то, чего шкипер не произнес вслух. Кулаки графа Геведского то сжимались так, что белели костяшки пальцев, то медленно разжимались. Лотрик отвел взгляд.

— У меня есть сын.

Фраза прозвучала не вопросительно, Счастливчик просто произнес вслух то, что вертелось в голове. Он верил и не верил.

— У меня есть сын. Сейчас ему двадцать с небольшим… двадцать три?.. Двадцать два?

— А мне почем знать, — буркнул Корель и снова рыгнул. Шкипера качнуло, хотя волнение моря было вовсе не сильным. Лотрик переступил тяжелыми башмаками, грязные доски скрипнули под ним. — В Ливде он живет, в том самом домике, который я твоей жене купил.

— У меня есть сын.

— Все мы божьи пасынки, — вдруг звонко отчеканил Аньг и улыбнулся.

Карикан смерил блондина задумчивым взглядом и обернулся к демону.

— Ваше величество, мне необходимо в Ливду.

— Величество? — Лотрик стал наливаться багровым румянцем. — Эй, во что вы меня втравили? Величество? Этот чародей — величество? Опять какая-то тайна! Ну все… Теперь вы меня точно убьете…

— Но, скорей всего, не сразу, — ухмыльнувшись, успокоил Ингви. — А ты что, собирался жить вечно?

— Величество… — Шкипер сполз на палубу и привалился к лееру, стоптанные грязные каблуки его обувки прочертил длинные полосы в грязи, покрывающей настил. — Ох, Гилфинг, убереги…

— Молись лучше Гангмару, — покровительственным тоном посоветовала Ннаонна, — скорей поможет. Проверено.

— Ох, барышня, — забеспокоился Тонвер, — не дело ты, прошу прощения, молвила. Не всегда следует искать быстрой выгоды. Гангмар-то проклятый непременно обманывает, не к добру его милости! Блаженные подвижники, с коих пример берем — те лишь Пресветлого молили о заступничестве, за то им и милость его выходила. И в конце концов — достойная награда…

— Ага, особливо мученикам, — поддакнул Дунт.

Лотрик ошалело переводил взгляд с одного болтуна на другого, он уже ничего не соображал. Наконец опустил голову и длинно, с подвыванием, вздохнул…

— Эк, слышь-ка, его развезло, бедолагу, — засуетился Никлис. — Гляди, и на ногах не стоит! Пойду-ка проверю, есть ли еще пиво на этой посудине. Если есть, шкиперу боле наливать не станем, плохо ему от пива-то. Приберу остаток, слышь-ка, от греха, не то совсем от пива расхворается, бедняга.

Лотриковы моряки держались в стороне и не решались вставить и слово, чтобы не привлекать к себе внимания опасных пассажиров. Только кормчий, стоявший на крыше надстройки на юте, и потому избегший участия в разговоре, крикнул неразборчивую фразу.

— Чего? — спросил Никлис.

— Он говорит, Семь Башен показались, — пояснил моряк в грязной рубахе — и тут же юркнул за спины приятелей.

Все оглянулись — вдалеке над ровными грядами дюн горбились неровные очертания разрушенных укреплений. Отсюда было невозможно определить, семь ли башен высятся над берегом, или иное число. Путешественники уже знали, что и приблизившись к руинам, невозможно будет счесть, но Ннаонна принялась считать, громко называя:

— Раз, два… три? Или это вторая так развалилась неровно? Ну, пусть три… четыре…

Все, кто был на палубе, невольно вглядывались в темный силуэт, считая башни вслед за девушкой.

— У меня есть сын…

Одному лишь Кари не было дела до крепости Черного Ворона Меннегерна.

Ветер сменил направление, и кормчий переложил руль, забирая круче к берегу. В борт «Одады» ударила волна, ворох брызг взметнулся над палубой и окатил сидящего Кореля. Шкипер засопел, утер мокрое лицо рукавом и тяжело поднялся.