Мона грустно улыбнулась.

— Я тоже как раз подумала об этом. Ты спросил, сколько стоит провести со мною ночь? А я кинула в тебя подсвечником и случайно сбила банки… Ты еще дал мне понюхать из розовой склянки, чтобы я пришла в себя, верно? Из этой?

— Мона, пойми…

— Подожди не перебивай.

Девушка подошла к Петеру и обняла его за плечи. Колдун крепко прижал ее к себе.

Она поцеловала мага и тут же быстро, как змея, выскользнула из его объятий.

— Ты обещал, что отомстишь за моего отца, — решительно сказала Мона, — и я поверила, осталась у тебя.

— Я сделаю все, что ты скажешь, — взволнованно начал Петер и вдруг замолчал, запнувшись на полуслове.

Раздался стук в дверь.

Петер с Моной переглянулись. Колдун взял в левую руку жезл, в правую — нож и поднялся, заслоняя Мону.

— Кто там? — спросил он враз пересохшим ртом.

— Мастер Петер! — окликнули из-за двери.

Надтреснутый голос принадлежал пожилому человеку и был магу смутно знаком. В любом случае он не имел ничего общего с глубоким баритоном Марольда. Да и не стал бы знаменитый разбойник, только накануне выломавший стену Бэрова дома, скрестись в хлипкую дверь.

— Мастер Петер, идемте! Сержант Свен велел вас кликнуть! Это я, Ленден! Ленден из городской стражи! Наши все собираются… Марольда ловить будем…

— Да, я сейчас…

Петер отодвинул засов и распахнул дверь. На пороге топталась темная фигура. Мона сделала шаг к Петеру, поднимая свечу повыше. Теплый свет выхватил из мрака морщинистое лицо стражника Лендена… Он приоткрыл рот, собираясь что-то добавить… Свеча в руках Моны погасла. Ленден взвыл, оседая на порог. Позади него в кромешной тьме угадывался другой силуэт. Петер крикнул: «Прячься! На пол!» — и, пригнувшись, метнулся к выходу. Тьму прорезала молния, позади Петера — там, куда угодил магический выстрел Марольда — громыхнуло. Со звоном посыпались оконные стекла. Петер выкрикнул заклинание, направляя собственный магический огонь в противника. Тот не стал пытаться уйти от удара, а лишь рассмеялся, когда посланное Петером пламя рассыпалось безвредными искрами о его грудь. Шагнул навстречу. Молодой маг почувствовал, как его обливает холодный мрак, сжимает руки, перехватывает горло…

В доме, позади, снова зазвенело стекло, что-то покатилось по полу, промелькнула мысль: «Это Марна! Проклятая Марна пролезла в окно!» Петер рванулся из последних сил, отшвырнул бесполезный жезл… Холодные объятия Марольдовой магии держали прочно, как стальные тиски… но вдруг ослабли. Мрак стал прозрачным, улетучился, развеялся. Колдун понял, что снова различает искорки звезд на темно-синем небе, видит темные контуры домов… И луна, огромная полная луна… Петер бросился на Марольда и изо всех сил взмахнул ножом — что-то с треском разорвалось под лезвием, руку залило теплым. Противник с воем отскочил. В тусклом свете звезд блеснуло лезвие меча, просвистело перед лицом Петера. И лишенный магии, Марольд оставался грозным противником, меч он держал уверенно, размахивал им быстро и ловко. Сами собой всплыли в памяти уроки Свена — Петер, пригибаясь, бросился на разбойника, в последний миг рухнул наземь, пропуская удар над головой, — и прыгнул на грудь Марольду, вонзая короткий клинок в неподатливую плоть.

Противники повалились на мостовую. Петер, оказавшийся сверху, что есть силы продолжал наносить удары. Вонзал, с натугой вытягивал нож и снова бил, не замечая теплых брызг, взлетающих при каждом взмахе, не слушая стихающих воплей Марольда.

Наконец Петер почувствовал, что больше не может вытащить намертво засевший клинок. Колдун сполз с неподвижного тела и, по-прежнему стоя на четвереньках, помотал головой, стряхивая дурман. Перед глазами плыли разноцветные пятна, сердце колотилось так, словно готово было разбить ребра и вырваться наружу… Петер подполз к стене… встал, опираясь о дверной косяк, и заглянул в проем… Луна светила в разбитое окно, заливая серебряным светом опрокинутый стол, разбитую выстрелом Марольда скамью… груды черепков под стеной… и стелющийся над полом ядовитый туман тоже был серебристым в лунном свете.

Мона лежала в стороне от двери, бледная, будто вылепленная из воска статуя. Пол вокруг был усыпан порошками, вяло источающими дымок. Петер кинулся к ней, подхватил на руки, поволок к выходу, на воздух… Девушка открыла глаза.

— Здесь была эта монашка, — тихо проговорила Мона.

— О, Гилфинг, — прошептал колдун. — Эта женщина ради Марольда готова на все!

Мона печально улыбнулась.

— Я оказалась хитрей. Когда Марна попыталась влезть в окно, высыпала из банки порошки, и она потеряла сознание… Марольду не помогла ее любовь. Но я тоже, кажется, уснула…

Тут только Петер понял, что не может больше держать девушку на руках, и осторожно поставил ее. Мона уже пришла в себя настолько, что могла стоять. Она, чуть пошатываясь, сделала несколько шагов.

— Когда Марна появилась в окне, мне стало страшно. Но я высыпала порошки, пошел дым. Она сунулась внутрь, схватила меня… я тоже вцепилась в ее одежду, мы боролись и… Петер, смотри! Марна выронила его, смотри! — громко воскликнула Мона и, быстро нагнувшись, выпрямилась во весь рост. Потом подошла к колдуну и протянула огромный каплевидный алмаз, который в лунном свете сверкал, переливался всеми красками, разбрасывал радужные искры. Чародей неуверенно взял камень. Драгоценность — чистая, холодная, немыслимо правильной формы — казалась чужой на грязной окровавленной ладони Петера.

— Это?..

— Слеза Гунгиллы! — подтвердила Мона. — А Марольд?

— Мертв.

Скрипнула дверь дома напротив, улицу залил теплый оранжевый свет лампы.

— Петер!.. — осторожно позвал сосед. — Петер, это ты?

— Я, дядя Керт! — Маг постарался, чтобы слова прозвучали уверенно, но голос предательски дрогнул. — Дядя Керт, Марольд мертв, нечего бояться. Сходите позовите стражу, а я здесь постерегу.

К удивлению Петера, сосед коротко кивнул, захлопнул дверь и отправился к кордегардии. Совсем не похоже на болтливого трусоватого старину Керта…

А вскоре улица заполнилась топотом, криками, огнями факелов и бряцанием оружия — подоспел Свен с оравой стражников. Несколько минут царила суматоха. Сержант, едва выслушав сбивчивый рассказ Петера, тут же послал двоих солдат за телегой, остальных отрядил искать Марну. Керт убрался сам — и у тела разбойника остались лишь Петер с Моной да Свен. Стражник деловито, не боясь выпачкаться в крови, перевернул труп, наскоро обыскал и стащил с покойника тяжелый широкий пояс. Вспорол ножом плотную ткань и высыпал на ладонь пяток золотых монет. Потом нащупал руку Петера и вложил в нее золото, шепча:

— На, держи, это целое состояние! Только когда спросят, станешь говорить, что действовал по моему приказу. Что мы подготовили Марольду засаду, ловушку… ты меня понимаешь? Смотри, рыжий, я теперь в Пинеде начальником стражи… Хозяином города стану. Сечешь, а? И тебе со мной хорошо будет. Ну, слышишь, чего говорю? Ты — мне, я — тебе! Ты только подтверди, что Марольда по моему приказу… по моему плану…

Загрохотали колеса, появилась телега. Стражники, ворча, принялись грузить трупы разбойника и старого солдата.

Свен громко добавил:

— И вот еще что, рыжий! Ты сможешь тело Марольда так зачаровать, чтобы его тлен не брал? Думаю, господин казначей будет не прочь полюбоваться нашим покойничком! И победителей наградить. Да и его священство тоже пожелает небось глянуть.

Петер кивнул, буркнул: «Ладно!», сунул золото в карман и побрел за отъехавшей телегой. Потом обернулся, махнул рукой Моне и попросил:

— Ты уж подожди меня, ладно? Не уходи больше…

На следующий день Пинед бурлил. Весть о смерти знаменитого разбойника облетела город в мгновение ока. Тело выставили для всеобщего обозрения, цеха объявили день нерабочим (хотя и был четверг), горожане толпами валили поглядеть на мертвого Марольда. Конечно, многим хотелось бы швырнуть камнем, ударить или хотя бы плюнуть в покойника, но приказ нового начальника стражи был строг — солдаты не подпускали никого к телу. Свен собирался демонстрировать труп гонзорским вельможам, которым Марольд успел нанести оскорбления — а таких набралось порядочно. Специально назначенные глашатаи, сменяя друг дружку, непрерывно зачитывали перечень преступлений покойника. Не последнее место в списке занимал злонамеренный оговор честного художника по имени Лукас… А жители Пинеда шли и шли, чтобы по второму и третьему разу полюбоваться трупом.