— Вот Гангмар! Как же так? Как же я без такой охраны? Мне, Керт, спокойней, когда я тебя вижу.

— Ну и что? Ты верь, что я поблизости. Вера — великая сила. Кто мне это говорил? Не припомню никак.

— Чудеса. Все, с кем я ни поговорю хотя бы раз-другой, становятся остроумными насмешниками. Или я — настолько удачная мишень для острот?

— Это как знаешь. А если серьезно, у нас говорят, что эти господа, папаши сидельцев из Большого дома, от тебя отстанут. Смирились, не хотят графа злить. Так что поживешь еще покуда. Ну, бывай!

Шпик нырнул в подворотню и словно растаял в полумраке. Мастер! Хромой зашагал дальше в одиночестве. Было тепло, солнечно и спокойно. Весна, хорошо…

Перед Большим домом, как обычно, сновали люди. Старинное здание — средоточие жизни городских верхов. Хромой подошел к центральному входу, раздумывая, чтобы соврать имперцам — но те уже приветствовали кивками. Так даже неинтересно, скучно. И внутри менялу будто ждали — стоило появиться в просторном холле, тут же, откуда ни возьмись, гремя оружием, подскочил серо-лиловый латник из охраны Леверкоя. Его светлость ожидает мастера Хромого в комнате с попугаем. Ожидает.

Меняла поднялся по лестнице, кивнул солдатам у двери на втором этаже. Этих тоже предупредили… Коридор оказался хорошо освещен. Когда Эрствин в отлучке, и хозяйничать остается мадам Лериана, этот коридор погружается в таинственный сумрак, но сейчас лампы на местах — горят огоньки. Фитили не потрескивают — значит, хорошее масло.

Хромой постучал в знакомую дверь, вошел. Эрствин вскочил. Мальчик расположился в привычном кресле у камина. Поскольку дни стояли теплые, в камине огня не разводили, но кресло, которое его светлость облюбовал зимой, так и осталось на прежнем месте.

— Хромой, я… ты заходи, садись.

Едва слышно скрипнула дверь, в комнату скользнула Лериана. Улыбнулась и села на стул.

Меняла отвесил поклон девушке, затем обернулся к Эрствину.

— Ваша светлость, я не могу сесть в вашем присутствии, — оба сели. — Что случилось, друг мой? Почему ок-Ренг был вынужден тащиться к Восточным воротам?

— Хромой, я… понимаешь, я подумал, Ланка подумала… что мы… — Эрствину никак не удавалось выдавить из себя нужные слова. — Что мы тебя обидели… чем-то. Я хочу сказать, что ты… Ты не обиделся?

— Разумеется, нет. Эрствин, — Хромой обернулся, — мадам… Я просто соскучился по прежней жизни. Я здесь, а там — старые друзья, новые сплетни…

— Да? — мальчик все еще выглядел напряженным. — Я боялся.

— Это я ему велела, — тихо, едва ли не шепотом, молвила Лериана.

И снова замолчала. Какая странная девица!

— Да нет же! — Хромой постарался, чтобы фраза прозвучала как можно веселей. — Просто… ну… Ну, как-то не по себе становится в этом доме. Захотелось… чего-то. Кстати, я за один лишь день узнал новостей больше, чем за неделю топтания в коридорах Большого дома. Эрствин, ты не представляешь, как много можно узнать на улицах…

— Расскажете нам новости, мастер Хромой? — подала голос Лериана.

Сегодня девушка был на редкость разговорчива — две фразы в течение пяти минут!

— Мадам, — Хромой встал. — Могу ли я просить вас занять место рядом с Эрствином? Прошу прощения, вы сидите там, у двери, в тени, а мне так хотелось бы видеть вас получше. Пожалуйста, здесь будет светлей.

Видимо, нынче был день чудес — Лериана снова улыбнулась и переплыла к холодному камину, в кресло. Напряжение ушло, все почувствовали себя свободней.

— А новости, — Хромой снова сел, теперь собеседники расположились так, что он находился лицом к обоим, — удивительны… хотя, с другой стороны, даже не знаю, покажутся ли они интересными здесь, в Большом доме. На улицах-то это кажется весьма занятным! Скажи, Эрствин, в императорское войско уже записываются молодцы, верно?

— Да, — мальчик кивнул. — Правда, я надеялся, их будет больше.

— Ничего, как только состоится первая выплата жалования, и отважные добровольцы спустят ее в кабаках, ты удивишься, сколько патриотического духа в груди ливдинских обывателей! После первой же выплаты…

— А, отличная идея, Хромой! — Эрствин оживился. — Я велю, чтобы заплатили, не дожидаясь срока.

— В казне много денег?

— Нет, просто пока что мало добровольцев.

— Однако я хотел рассказать не об этом. Вот скажи, друг мой, во что оденут твою отважную пехоту?

— Ну… в красное и желтое, как положено. Ты к чему это?

— А кто получил заказ на пошив плащей, портков и рубах?

— Не думал даже. Кто получает обычно такие заказы, портные, — мальчик пожал плечами и развернулся в кресле боком, так, чтоб удобно разместить ноги на сундуке. Он готовился к новой забавной истории из жизни Ливды, — а что ты об этом знаешь?

— Хо! Я знаю, что плащи великолепной пехоте его величества пошьют из гнилой дерюги; что покрасят их в красное и желтое так, что цвета полиняют после первого же дождя или попросту после того, как вояки в первый раз пропотеют; что сапоги окажутся из пересушенной кожи; что пуговицы для курток куплены у старьевщика; что…

— Погоди, Хромой, ты хочешь сказать, что меня обкрадывают?

— А ты хочешь сказать, что не знал этого?

Лериана хихикнула. Хромой не верил своим глазам — сегодня она казалась совершенно нормальной девушкой. Даже не так — сегодня она казалась самой прекрасной девушкой в Мире. Только у самой прекрасной девушки с Мире могут быть такие глаза. Меняла смутился.

Эрствин поглядел на кузину, потом на менялу. Хромому показалось, что мальчик не слишком удивлен поведением Лерианы. Возможно, при нем она всегда ведет себя по-человечески? Во всяком случае, юный граф воспринял смешок как должное. Хотя и обиделся, наверное. Во всяком случае, парнишка сконфузился еще больше.

— Нет, Хромой, ты все же объясни. Ну, я понимаю, что казенные поставки — выгодное дельце, потому что заплатят наверняка. Но ты говоришь о таких вещах… таких явных! Ведь легко проверить, что сапоги гнилые, а пуговицы от старьевщика… Гангмар бы взял эти пуговицы, вот еще морока!

— Именно, друг мой, именно. Для тебя это морока. Поэтому, хотя проверить легко, но ты не станешь проверять. Да! Я еще не сказал, что кормить непобедимую армейскую пехоту будут тухлятиной. Но это потом, после. Сперва их обрядят в обноски, которые сошьют не городские ткачи, а вредные тетки из вдовьего сестринства при монастыре Ателиты.

— Вот, значит, как… — мальчик стиснул губы. Он что-то обдумывал. Не исключено, над кем-то из ливдинских чиновников уже начинает собираться грозовая туча.

— Да уж, Эрствин, именно так! Но не спеши рубить головы изменникам. Как ты думаешь, почему твои бездельники кроят плащи солдатам из гнилой ткани? И пуговицы с помойки — почему?

— Что ты имеешь в виду?

— Разграблен обоз с костью и поделочным камнем, ты слыхал? А ткани, заказанные Кутоками в северных городах, захватили морские разбойники. Цех резчиков заказал поделочный материал, поскольку имел казенный договор. То же самое — портные. Небось, уже успели часть денег передать поставщикам авансом. Что им теперь остается, как не выкручиваться самыми дрянными средствами? Они тоже жить хотят… в общем, не тебе бы с них спрашивать, друг мой.

— А я тут при чем? Почему должны страдать имперские солдаты?

— При том. Ты — при том, что кость, заказанную и оплаченную ливдинским цехом резчиков, прихватил один из дворян, которые частенько навещают тебя в Большом доме, поздравляют с победой над разбойниками ок-Рейселя. А северяне безнаказанно бесчинствуют там, где им могли бы помешать галеры. А галеры — в порту, пока матросы сторожат Леверкой. Ты не знал о том, что северяне разбойничают в море? И о том, как твои замечательные дружки, сантлакские рыцари, грабят караваны? Так погляди в сундуке! Да, в том самом, на который так удобно ставить сапоги. Я думаю, там немало жалоб, на которые ты никогда не ответишь.

Эрствин совсем приуныл и торопливо убрал ноги с упомянутого сундука.