В молодости Козимо вместе с отцом и братом часто путешествовали по Европе по делам банка. После Констанцского собора, во время которого Козимо познакомился с крупными банкирами Европы, он снова отправился в поездку по Франции и Германии. Потом Козимо поехал в Брюгге и Лондон, открыл там филиалы банка Медичи. В Брюгге тогда вовсю торговали траттами – переводными векселями, которые содержат ничем не обусловленное предложение векселедателя оговоренному в векселе плательщику уплатить определенную денежную сумму векселедержателю. Происходило это на маленькой площади напротив постоялого двора семьи Ван дер Берсе. Отсюда происхождение слова: борса – фондовая биржа. Возможно, уже тогда во время поездки Козимо покупал редкие манускрипты, которые положат начало крупнейшей в мире коллекции книг.

Вернувшись во Флоренцию в 1415 году, Козимо женился на Контессине де Барди, девушке из той самой династии банкиров, которые обанкротились в середине XIV века вместе с Перуцци. Имя Контессина переводится как «маленькая графиня», или «графинюшка». Ее отец Алессандро де Барди назвал дочь в честь последней графини Тосканы Матильды Каносской. Правда, не именем Матильда, а титулом Контессина. Барди после банкротства обеднели, но выжили. Они продолжали вкладывать оставшиеся деньги в земельные участки и недвижимость, таким образом держались на плаву. Но хорошее приданое дочери обеспечить не могли. В лучшие времена представитель старинного благородного рода Барди ни за что не выдал бы дочь за безродного, хоть и богатого выскочку Медичи. Но тут особого выбора не было: или замуж за Козимо, или в монастырь. Поэтому когда Джованни ди Биччи обратился к Алессандро де Барди с предложением о браке своего сына с его дочерью, тот с тяжелым сердцем согласился. Приданое невесты не интересовало ни Джованни ди Биччи, ни Козимо, денег у них было достаточно. А вот породниться с благородным флорентийским родом было престижно.

Кое-что все же у невесты было в качестве приданого: старый семейный дом, где молодожены поселились после свадьбы. Район, где они жили, находится на другой стороне реки Арно, сразу за Старым мостом. Сейчас эта улица называется по их фамилии: Барди. Там стояли не только дома этой семьи, но и их церковь, которая давно разрушена. С этой церковью связана забавная история: снаружи здания, на фасаде, был саркофаг одного из членов этой семьи Андреа де Барди. Однажды ночью внутрь саркофага забрался вор, который искал добычу. Он провозился до раннего утра, пока не появился вестник муниципалитета и начал оглашать какое-то важное известие. От неожиданности вор выскочил из саркофага и убежал, крича от страха, что его поймают. Но и вестник перепугался не на шутку и убежал с криками «Чур меня, чур меня». Он подумал, что мертвец ожил и сейчас убьет его.

С женой Козимо повезло: веселая, милая Контессина была на год младше его. Она любила мужа, была хорошей хозяйкой и заботилась о доме и детях. На следующий год родился их старший сын Пьеро, еще через пять лет появился на свет второй, Джованни. Кроме родных сыновей Контессина приняла в дом и воспитывала внебрачного сына Козимо Карло Медичи. Мальчик родился в 1430 году от черкесской рабыни – служанки по имени Магдалина, купленной в Венеции. Работорговля тогда процветала во всей Европе, и это не считалось чем-то позорным. Рабов доставляли с берегов Леванта и Черного моря, среди них были славяне, татары, кавказцы, черкесы, турки. Мужчины были слугами и поварами, если они умели готовить. Девушек использовали как домашнюю прислугу. Иногда они проживали в доме хозяев всю свою жизнь, можно было их продать или подарить. Портрет Карло Медичи работы художника Андреа Мантенья тоже есть в галерее Уффици, на нем изображен молодой человек со смуглой кожей и голубыми глазами. Возможно, такие глаза Карло унаследовал от матери. Еще один его портрет, идеализированный, можно увидеть на упомянутой выше фреске «Поклонение волхвов». Для Карло его отец выбрал церковную карьеру: он был аббатом монастыря Святого Спасителя в Вайано, затем протоиереем города Прато, потом папа Пий II назначил его апостольским протонотарием. Карло прожил 62 года, умер во Флоренции в 1492 году и похоронен в Прато. Через 70 лет его дальний родственник герцог Козимо I Медичи закажет скульптору Винченцо Данти похоронный монумент Карло, который до сих пор можно увидеть в соборе Святого Стефана в Прато.

Пока был жив отец, Козимо в политику не лез. Он был послушным сыном, всегда следовал советам Джованни и очень скучал по нему после его смерти. Как и отец, Козимо занимался меценатством и впоследствии его превзошел. Джованни ди Биччи только в конце жизни начал понимать, что есть нечто большее, чем деньги. Деньги приходят и уходят, а искусство вечно. И свое имя можно сделать бессмертным, если вкладывать в него деньги. Ведь помнят не только талантливых художников, скульпторов, архитекторов и поэтов, но и их покровителей. Если у самого нет таланта к творчеству – можно стать меценатом, пожертвовать солидную сумму на крупнейший проект – и твое имя будет увековечено навсегда.

Главным позором Флоренции в те времена был огромный храм без купола длиной 153 метра и шириной трансепта 90 метров. Во время службы внутри могут спокойно поместиться 30 000 человек, это было все население города после эпидемии чумы 1348 года. Чудо красоты, смесь итальянской готики и разноцветного мрамора – белого из Каррары – зеленого из Прато и розового из Мареммы – стояло посреди площади и вызывало смешанные эмоции. С одной стороны – гордость, ведь это был самый большой и красивый собор Европы. С другой стороны – разочарование, так как проблему купола не могли решить уже почти 20 лет. Только в 1418 году был объявлен конкурс на лучшую модель свода, который выиграл уже знакомый нам Филиппо Брунеллески.

Перед тем, как писать о куполе флорентийского собора, я хочу процитировать одну фразу режиссера Франко Дзеффирелли, автора фильмов «Чай с Муссолини», «Укрощение строптивой», «Ромео и Джульетта», «Травиата», «Каллас навсегда» и многих других: «Когда я чувствую, что депрессия одолевает меня, я возвращаюсь во Флоренцию, чтобы посмотреть на купол Брунеллески: если гений человека зашел так далеко, то я тоже могу и должен пытаться творить, действовать, жить».

Но на строительство свода нужны были деньги, а у гильдии производителей шерсти уже не хватало средств на такое грандиозное предприятие. Сначала Джованни ди Биччи выступил спонсором, а потом уже Козимо Старший перечислял периодически крупные суммы на строительство купола и поддерживал «подозрительные» идеи Брунеллески. Они действительно казались подозрительными: Филиппо ни за что не хотел объяснять, как он собирается построить такую громадину без опор и лесов. Характер у зодчего был ужасный, он наотрез отказался давать объяснения, и дело почти дошло до ссоры. Конфликт взялся урегулировать Козимо. Благодаря своему врожденному обаянию и тактичности Козимо удалось уговорить строптивого архитектора хоть немного растолковать, как он собирается строить свод. Была снова собрана комиссия, и Брунеллески предложил ее членам поставить яйцо вертикально тупым концом вниз так, чтобы оно не упало. «Когда вам это удастся, – сказал он, – тогда вы сами все поймете». Мужчины попробовали все, один за другим, но ни у кого ничего не получилось. Тогда попросили Филиппо показать, как он это делает. Архитектор разбил тупой конец яйца – и оно встало. Члены комиссии запротестовали: «Но ведь это слишком просто, и мы могли додуматься». «Вот именно, – ответил Брунеллески, – но ведь не додумались». Какие точно были произнесены слова – уже никто не знает, но примерно было так. Только вот незадача: главным условием комиссии было то, что Брунеллески должен работать вместе с Лоренцо Гиберти. Когда Филиппо это услышал – он пришел в такую ярость, что пришлось вызвать стражников, которые вышвырнули его вон вместе с его чертежами. Потом он все-таки избавился от своего давнего соперника, опозорил его перед всеми рабочими. Дело было так: строительство купола началось только через два года после конкурса, в 1420 году. Детали проекта знал один Брунеллески, но он никому ничего не объяснял. Зодчий выходил утром на стройку и руководил всеми работами. Мало того, он сам спроектировал подъемные краны, с помощью которых рабочих, материалы, еду и вино с водой на обед поднимали на высоту почти 55 метров от земли. Рабочие, по распоряжению Филиппо, не спускались вниз во время обеда. Они обедали прямо наверху, чтобы не терять время. Без вина итальянцы не могут обойтись, они его пьют и на обед, и на ужин. Но тогда это было молодое, только что перебродившее вино крепостью не более 5°. Для рабочих его разбавляли водой, как для беременных женщин: 1 часть вина на 2 части воды.