А что делать?

Встречаться с таинственным Поэтом почему-то совсем не хотелось. То, как говорили о нем конвоиры, навивало неприятные мысли, причем отнюдь не стихотворного толка.

Так и не придумав других способов выбраться наружу, Никаниэль решил рискнуть.

Дождавшись пока стражник завершит очередной обход и повернется спиной к камере, Ник с легкостью начертал перед мысленным взором необходимый магический узор, зачерпнул из воздуха побольше маны и уже готовился влить ее в плетение, как вдруг дверь в коридор распахнулась, и ему пришлось срочно развеивать незавершенное колдовство.

— Он! Мужики, это точно он! — кричал мужчина, указывая на Ника забинтованной рукой. — Тварь, ты теперь за все ответишь! Меня из стражи уволят, как мне семью кормить, ублюдок?!

Принц наверное впервые пожалел, что сохранил кому-то жизнь.

Столь не вовремя явившиеся тюремщики привели с собой того самого солдата, что Никаниэль не стал убивать в логове Цирюльника, и теперь он, брызжа слюной, обвинял Ника во всех возможных преступлениях и даже придумывал на ходу новые.

— Каюк котенку. — мстительно прокомментировал все еще лежавший на полу заключенный, баюкая отбитое принцем достоинство.

И был определенно прав.

Стражники налетели как коршуны. Они, не церемонясь, связали Ника и принялись молча его избивать, самозабвенно впечатывая носки ботинок в беззащитную плоть. Особенно усердствовал подранок, но и остальные не жалели сил, ведь на месте его и других павших товарищей запросто мог оказаться любой из них.

И вновь Никаниэль был вынужден терпеть боль и унижение, не в силах сделать хоть что-нибудь. Он крепко сжал зубы, чтобы ни единый стон не вырвался из его рта, стоически перенося совсем не шуточные удары. И не на краткий миг ему не пришла в голову мысль, что, может быть, он все это заслужил. Лишь кипящая слепая ярость бурлила в его теле, застилая разум и царапая сердце острыми когтями ненависти.

Имей он сейчас возможность, и голыми руками порвал бы своих мучителей, зубами выгрызая им глотки. Но все что он мог — это пытаться считать пинки, сбиваться и начинать заново, чтобы через несколько секунд снова сбиться.

Наконец стражники устали и отошли в сторону, тяжело дыша. Они позволили пленнику сделать робкий вдох и выкашлять несколько сгустков крови, после чего запихали ему в рот кляп и, подняв, потащили прочь, волоча ногами по шершавой утоптанной земле.

В спину Нику неслись проклятья пощаженного им солдата, но он мог только пытаться заглушить гуляющие по телу волны боли и изо всех сил сдерживать рвотные позывы. Вряд ли кто-то соизволил бы освободить ему рот и спасти от угрозы захлебнуться собственной кровью.

Мол, простите, сдох. Ничего не могли поделать. Туда этой мрази и дорога.

Вскоре Никаниэля занесли в темное, лишенное окон помещение. Сквозь красную пелену перед глазами в тусклом свете единственного факела он сумел разглядеть лишь смутные силуэты окружающих объектов. А потом почувствовал впивающиеся в кожу вершины металлических пирамидок, которые покрывали всю поверхность его нового трона. Они были не достаточно остры, чтобы проткнуть кожу, но от этого доставляли ничуть не меньше страданий.

Пристегнув пленника, стражники плюнули в него напоследок и ушли, забрав с собой единственный факел.

Натужно скрипнул ключ в замочной скважине, и наступила тьма…

Время замерло для Ника. В этой непроглядной тьме само существование света теряло всякий смысл. Ни блика, ни отблеска, ни малейшего тусклого луча не проникало в его скорбную обитель. Он не мог даже понять с открытыми глазами он сидит, или они давно слиплись от засохшей крови. А может он и вовсе ослеп.

Боль от ушибов ушла на второй план, уступив место демоническому творению извращенного разума. Спина, ноги, руки — все что соприкасалось с покрытым металлическими пирамидками сидением, испытывало страдание с сотни раз сильнее, чем отбитые мышцы и сломанные ребра. А хуже все всего то, что любая попытка хоть немного изменить положение тела вызывала лишь еще большую волну мучений.

Изнывая от пароксизма боли, Никаниэль отчаянно пытался сосредоточиться на чем угодно кроме собственных ощущений. Невообразимым усилием воли ему удалось разделить сознание на две части и запереть одну из них в темном чулане разума, оставаясь при этом во второй — лишенной доступа к любым внешним раздражителям.

Нечто похожее он делал, работая над магическими каналами. Не имей Ник такого опыта, и сейчас он вопил бы, умоляя избавить его от этой пытки. Или просил смилостивься и лишить жизни. А может и вовсе уже свихнулся бы и сидел, пуская кровавые слюни из-под неплотно прижатого кляпа.

Неизвестно сколько времени он провел в таком состоянии, отчаянно пытаясь найти способ хотя бы облегчить свою участь, не говоря уже о побеге, но вдруг его лишенный света и звуков мир взорвался оглушительным скрежетом открывающейся двери.

Насвистывая веселую мелодию, в комнату зашел грузный лысый мужчина с ослепительно яркой лампой в правой руке. В левой же он держал чудовищных размеров бутерброд, от которого время от времени лениво отрывал большие куски и заглатывал их, практически не жуя.

Повесив светильник на торчавший из потолка заржавленный крюк, человек принялся по кругу обходить помещение и неспешно зажигать прикрепленные вдоль стен факелы. Закончив, он облизал пальцы и подошел к небольшой клетке в дальнем углу. А когда заметил что в ней никого нет, оглянулся и как будто бы только теперь увидел Ника.

— Кфхановы ослолюбы! — всплеснув руками, произнес мужчина спокойным голосом с легкой хрипотцой. — Сто раз говорил не трогать тут ничего без меня!

Он подошел к принцу и, отстегнув ремни, небрежно сбросил его на пол. После чего осмотрел тело, раздраженно цыкнул и добавил:

— Весь процесс сбили мне.

Кровь медленно начала поступать в затекшие конечности, вызывая одну волну судорог за другой. Будучи не в состоянии пошевелить даже пальцем, Никаниэль мог лишь наблюдать за действиями мужчины, отчаянно пытаясь вытолкнуть остопротививший кляп.

А человек тем временем неспешно разделся догола, аккуратно сложил одежду и убрал ее в выдвижной ящик стола. После чего снял со стены кожаный фартук, сплошь покрытый подозрительными темными пятнами, и нацепил его, завязав на пояснице ровный бантик. Он определенно проделывал все эти действия уже не один десяток раз.

Если до этого еще оставались какие-то сомнения, то теперь они умерли и отпали, как последние листья поздней осенью.

Ник оказался в пыточной.

Неподалеку стояло длинное деревянное ложе с воротами на обоих концах; дальше располагалась жаровня, в которой палач как раз разводил огонь; грудой лежали закопченные металлические пруты, щипцы, клейма и другие подозрительные приспособления, единственной целью существования которых было терзать тело жертвы.

Даже стены, сложенные из грубо подогнанных, шероховатых булыжников, казалось, давили на сознание пленника. Впитав крики и боль, сотен замученных здесь узников, они будто обрели собственное извращенное сознание и теперь источали эманации страдания, добавляя атмосфере еще больше гнетущего ужаса.

Продолжая с вселяющим страх трепетом осматривать всевозможные средства умерщвления плоти, принц предпринял попытку отползти в сторону. У него ничего не вышло, но его конвульсивные подергивания заметил заплечных дел мастер и, подхватив Ника как пушинку, усадил его на новый стул.

Почти самый обычный.

С той лишь разницей, что кроме ремней для фиксации конечностей тот обладал еще и стальным обручем, который мужчина не преминул надеть на голову жертве и тут же подкрутил вентиль. Полоса металла впилась в кожу, словно пасть хищного зверя. Наверное, если затягивать еще туже, то постепенно череп треснет и мозги вытекут наружу.

Никаниэль даже не подозревал о существовании такого великого многообразия пыточных инструментов.

Пока палач усаживал его и лишал последних возможностей двигаться, Ник невольно разглядывал мужчину. Мощные мускулы, позволявшие тому с легкостью использовать все эти массивные предметы, покрывала бледная кожа, усыпанная татуировками, как ночное небо созвездиями.