— Ты говоришь об отношениях с бойцами разных национальностей, — прервал Шаблия Андрей. — Что ты имеешь в виду?
— А то, что национальный вопрос сейчас — один из самых сложных. Это надо хорошо осознать командирам и комиссарам наших отрядов. Пойми: вы будете действовать как бы в «котле»: фашистские оккупанты, жандармерия, местная полиция, советские партизанские отряды и подполье, отряды украинских и польских националистов, команды власовцев, исламских легионеров, созданные гитлеровцами из бывших военнопленных, местное украинское и польское население… Тысячи людей, обманутых врагом! Этих людей не надо путать с верхушкой националистов, которые всегда были и есть наймитами иноземного империализма.
— Ты так говоришь, отец, будто собираешься послать меня в штаб атамана Тараса, а не в польский отряд, — развел руками Андрей.
— Ты, сынок, неправильно меня понял. Дело в том, что кое-кто из тамошних людей подался к атаману Тарасу, потому что тот назвал себя партизаном и сказал, что воюет против Гитлера. Взвесь: Советская власть в том краю существовала лишь полтора года! Какое сознание у рядовых атамана Тараса, вчерашних затурканных селян?.. Им надо объяснить их ошибку, которую еще не поздно исправить. Вот такая, Андрей, точка зрения Центрального Комитета партии…
— К вам можно, пан генерал?
Стоколос и Шаблий оглянулись.
В кабинет вошел среднего роста мужчина с орденом Красного Знамени и медалью «Партизану Великой Отечественной войны» на груди. Обут он был, как и большинство офицеров партизанского штаба, в оленьи унты.
— Чернявый. С ямочкой на подбородке. Глаза зоркие, мечтательные. Китель и орден — советские, а сам поляк! — улыбнулся Андрей. — Рад вас видеть, пан Микольский, в столице Украины! Как там «Червона ружа»?..
— «Бялый квят…» — продолжил Микольский. — Не забыли мою песню?
— Нет. Польские и украинские песни мелодичные, кое в чем даже похожи.
— Помню, как вы под телегой писали свой «Дневник». Вы журналист?
— Нет, я писал одиссею генерала Шаблия в партизанских отрядах.
— Одиссея… Гм… Я преклоняюсь перед настоящими произведениями композиторов, живописцев, литераторов, тех, что волнуют сердца и через века. Ведь сердце у человека не изменилось и за десяток тысяч лет. Правда? — Не дождавшись ответа, Микольский добавил: — Поэтому мне и понятны, и близки старинные картины, древние греческие драмы… Да, чуть не забыл, вам привет от медсестры из московского госпиталя.
— Лида? Как она поживает? — встрепенулся Андрей.
— Вышла замуж за минера Якимчука. В день женитьбы он стал Героем Советского Союза. Свадебный подарок!
— Он заслужил это звание еще в сорок втором, — сказал генерал Шаблий.
— Жизнь идет. А я женился на Гале. Вы ее знаете… Хотелось бы немного перекусить и с глазу на глаз поговорить.
— Квартиры у меня нет, — пожал плечами Шаблий. — В кабинете и ночую. Можно и здесь…
Вечером окна кабинета генерала Шаблия были плотно закрыты шторами, чтобы не пробивался свет на улицу. По ночам в погожие часы вражеская авиация осуществляла налеты на Киев. Фельдмаршал Манштейн не смирился с потерей столицы Украины. Из-под Житомира его дивизии начали контрнаступление. Им удалось временно захватить Житомир, Коростышев. Обстановка на Житомирском шоссе была очень напряженной. Да и южнее Киева, в Белой Церкви, находились еще вражеские войска.
Побродив по улицам Киева, Стоколос вернулся в кабинет Шаблия (генерала не было), сел за стол, пододвинул к себе стопку газет, стал их просматривать.
Сообщение ТАСС о выступлении Черчилля на банкете, устроенном мэром Лондона:
«…Я рад заявить, что выдающимся событием этого знаменательного года было славное наступление русской армии от Волги на запад, через Днепр, в результате которого, как сообщил нам маршал Сталин, освобождено от захватчиков две трети оккупированной русской земли. В процессе этого наступления Красная Армия нанесла страшный удар по самой жизненной основе и системе немецкого военного могущества. Эта некогда страшная колесница немецкого могущества и тирании разбита, сломана, превзойдена в бою, в маневре русской доблестью, искусством командования и наукой, и вполне может оказаться, что она разбита смертельно. Мы и наши американские союзники делаем все, что в наших силах, чтобы поскорее перебросить наши войска через моря и океаны и ввести их в действие против врага. Здесь, в Лондоне, на нашем традиционном торжестве мы приветствуем советские войска…»
— Даже не верится, что это слова Черчилля, — пожал плечами Андрей. — Говорит про второй фронт… Впрочем, о нем Черчилль намекал еще в сорок втором, потом в сорок третьем. На пороге уже сорок четвертый… Наверно, только когда мы перейдем границу, фронт наконец-то откроют…
«События в Югославии. 8 декабря. Агентство Рейтер сообщает, что на днях на освобожденной территории страны проведены собрания представителей всех районов, на которых был создан Национальный комитет освобождения со всеми правами и функциями временного правительства Югославии…»
«Сенатор Меррей в заявлении корреспонденту ТАСС заявил: «Американский народ приветствует Декларацию трех великих лидеров союзных правительств, которая является одним из самых больших событий в истории человечества и знаменует собой начало новой эры международного сотрудничества. Декларация трех великих держав — веха для угнетенных народов всего мира…»
«Это вы так говорите, пока президент у вас Франклин Рузвельт. Американский империализм был всегда одним из самых хищных», — подумал Андрей и снова склонился над подшивкой.
«Тегеранская встреча принесла радость широким массам народа, который надеется на прочный мир. Тирания и угнетение будут ликвидированы. Тегеранская встреча должна стать исчерпывающим ответом тем, кто колебался относительно России. Длительный мир невозможен без сотрудничества трех великих держав…»
«Что ж, красиво говорит сенатор-демократ Лукас! Если бы так было и на самом деле. Если бы…» — Андрей развернул еще одну газету.
«Сообщение из Польши. Офицеры и солдаты 3-й пехотной дивизии готовятся к принятию присяги. Среди бойцов 3-й пехотной дивизии немало бывших участников нелегальных организаций, созданных лондонским эмигрантским правительством. Однако эти люди не могли примириться с тем положением, в которое они были поставлены своими руководителями. Они не могли спокойно наблюдать, как немецкие захватчики подвергают мукам и уничтожению польский народ. Покинув свои дома, они ушли в партизанские отряды и с оружием в руках сражались против немецко-фашистских захватчиков, пока не пришли советские войска. Теперь они имеют возможность вступить в ряды своей родной Польской армии…»
Андрей перевернул страницу.
«Сообщение «Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров». Комиссия установила, что до захвата немецкими оккупантами Смоленска в западных районах области работали на ремонте шоссейных дорог польские военнопленные офицеры и солдаты. Их лагеря были в 25 и 45 километрах на запад от Смоленска. Свидетели показали, что после начала военных действий, в силу сложившихся обстоятельств, лагеря не могли быть своевременно эвакуированы и все военнопленные поляки, а также часть охраны попали в плен к немцам… В августе и сентябре оккупанты проводили многочисленные облавы на военнопленных, бежавших из тех лагерей, и тайно уничтожали польских офицеров и солдат. Это осуществляло учреждение, имевшее вывеску «Штаб 534-го строительного батальона», которое размещалось в «Козьих Горах» Катынского леса.
Свидетель Алексеева, бывшая жительница с. Борок Катынского сельсовета, направленная старостой для обслуживания «Штаба», свидетельствует: «В конце августа и в первой половине 1941 года на дачу в «Козьи Горы» почти ежедневно приезжало несколько грузовых машин. Сначала я не обращала на это внимания, но потом заметила: всякий раз, перед тем как въехать на территорию дачи, эти машины на полчаса, а то и на час останавливались где-то на проселочной дороге, что ведет от шоссе к даче. Шум машин затихал, и начиналась одиночная стрельба. Выстрелы раздавались через короткие, но приблизительно одинаковые промежутки времени. Потом стрельба стихала, и машины подъезжали к даче. Из них выходили немецкие офицеры и унтер-офицеры. Громко разговаривая между собой, они шли мыться в баню, после чего пьянствовали. Баня в эти дни всегда топилась…»
Другой раз Алексеева видела под конвоем группу военнопленных поляков, а потом, услышав выстрелы, поняла, что поляков расстреляли…
Зимой 1942—1943 годов, когда немецко-фашистская армия под Сталинградом и на Северном Кавказе потерпела поражение, когда единство СССР с союзниками стало крепнуть, немцы решили пойти на провокацию. Они использовали для этой цели злодеяния, учиненные ими в Катынском лесу, приписав их органам НКВД Советского Союза. Этим они рассчитывали поссорить русских с поляками и замести следы своего преступления…»
