— Да, а он сам и Уэллер взяты в плен. Переселенцы свободны.

— Где они?

— В Альмадене, вместе со своими друзьями, воинами юма. Завтра мы все отправимся туда, чтобы отметить праздник трубки мира.

Тогда он возложил свои руки мне на плечи и воскликнул:

— Вы это слышали, краснокожие и белые мужчины? То, что не могло быть совершено многими воинами, Олд Шеттерхэнд сделал в одиночку. Он стоит больше сотни вооруженных мужчин, нет — больше двух сотен!

— Ну, нет! Мне просто повезло, необыкновенно повезло, а то немногое, что я согласен приписать лично себе, надо отнести на счет Виннету, который был моим учителем.

— Пусть мой брат так не говорит. Учитель не смог бы выполнить то, что осуществил ученик.

— Нет, нет! Ты узнаешь, как все произошло, и тогда согласишься со мной, что здесь огромную роль сыграл случай.

Пока мы обменивались этими фразами, всех пленников развязали. Это происходило, конечно, не без шума, который привлек и часовых, которые с полным правом решили, что при подобном гвалте охранять лагерь просто смешно, и смешались со своими соплеменниками.

Так вот случилось, что прибытие мимбренхо и Хитрого Змея заметили только тогда, когда они уже слезли с лошадей. Храброго мальчика окружили наши люди, вождя — воины юма, и тут началась такая кутерьма с криками, вопросами и ответами, что посторонний человек испугался бы при виде этих орущих и толкающихся мужчин.

Я выскользнул из этой толпы, чтобы пойти позаботиться о наших с Виннету лошадях и забрать свое оружие. Потом я подсел к апачу, приглядываясь к веселому оживлению людей, да закусывая, да запивая еду несколькими глотками вина, запасы которого мы обнаружили в фургонах.

Шум не стихал долго, а полное спокойствие восстановилось совсем не скоро, если бы обитатели лагеря не пожелали узнать, как же совершились эти великие события: примирение с юма, а также пленение Мелтона и Уэллера. Мой маленький мимбренхо должен был усесться так, чтобы все могли видеть его в отблесках пламени разгоревшегося костра, а также и слышать его, потому что именно он начал рассказывать обо всем случившемся. Он делал это с величайшим удовлетворением, а Хитрый Змей время от времени прерывал мальчишку, давая необходимые пояснения. Я же сам не говорил ни слова и останавливал рассказчика выразительным жестом только в тех случаях, когда он прилагал чрезмерные усилия, расхваливая меня.

Об одном только человеке я не подумал, потому что не видел его. Только во время рассказа он попался мне на глаза, а прежде он держался в сторонке. Теперь он буквально глядел в рот маленькому мимбренхо. Это был атлет, который, естественно, прежде всего хотел услышать о Юдит. Но мальчик не слышал моей беседы с нею и ее отцом и опустил — по моему знаку — сообщение об условии вождя юма, что Юдит должна стать его скво. Поэтому Геркулес ничего не знал об ударе, который предстояло вынести его любящему сердцу. Но позднее, когда возбуждение спало, а любопытство было удовлетворено, и люди, то тот, то другой, стали подыскивать себе местечко для отдыха и сна, я тоже занялся этим и невольно оказался рядом с Геркулесом. Тот немедленно воспользовался этим, отвел меня в сторону и начал расспрашивать. Я не мог пощадить этого гиганта, если говорить о физической силе, и одновременно карлика, если иметь в виду его добрый характер. Я посчитал за лучшее сказать ему правду в глаза. Может быть, тогда он разом вылечится от своей влюбленности. Я пока умолчал, кто должен стать мужем Юдит, что было вызвано взволнованной, пересыпанной угрозами речью атлета. Ведь новый суженый Юдит — вождь юма — находился среди нас, да еще был нашим гостем. Мы будем отвечать, если с ним что-нибудь приключится в нашем лагере, а ревность гиганта легко могла вывести его из себя.

Позднее воцарился полный, ничем не нарушаемый покой. Мы не выставили никаких постов и в первый раз могли заснуть без опаски. Но атлет метался всю ночь. Мысли о неверной возлюбленной не давали ему уснуть. Зато утро было очень оживленным. Мы стали готовиться к выступлению, и, когда наш отряд пришел в движение, в нем на этот раз не оказалось ни одного связанного человека.

Мы двигались быстрее, чем это можно было ожидать при неповоротливости фургонов, так как многие всадники прицепили к повозкам свои лассо, и лошади тащили фургоны за собой. К этому добавилось еще одно обстоятельство: мы двигались по совершенно ровной пустыне, ни один куст, ни одно дерево не преграждали нам путь. Очень часто мы переводили лошадей в галоп и еще до наступления вечера добрались до лагеря юма у подножия Альмадена, где нас радостно приветствовали и краснокожие, и переселенцы.

Надо было напоить уставших животных, но к сытному ужину мы, к сожалению, не могли их сегодня пригласить. Под водопой лучше всего годилась боковая пещера, где воды хватало на всех. Маленький мимбренхо должен был отвести туда юма, и те немало удивились, когда после расчистки каменной осыпи они увидели пещеру, о которой и понятия не имели, да к тому же услышали, что мы через нее попали в шахту.

Сразу же после нашего прибытия произошло событие, повлекшее за собой печальные последствия. В первое время все двигались, так что никто особенно не выделялся в толпе, но потом сами собой образовались группки постепенно успокаивающихся людей, и тогда я услышал голос Мелтона, крикнувшего находившемуся неподалеку от него Уэллеру:

— Уэллер, смотри-ка, вон Плейер, и он не связан подобно нам! Как такое могло случиться?

— Где? — спросил его компаньон. — Ах, вон он! Вижу его. Негодяя надо наказать?

— Конечно! По-другому и быть не может, потому что иначе его бы связали, как и нас. Эх, если бы мои руки и ноги были свободны!

— Да, если бы мы были свободны, то выплатили бы Иуде его сребреники[657]. Плейер, эй, Плейер!

— Что такое? — спросил тот, услышав этот зов.

— Подойди-ка сюда! Мне надо тебя кое о чем спросить.

Но крик Уэллера услышал еще один человек — Геркулес.

— А, так там лежит старший Уэллер! — услышал я слова атлета. — Теперь он мой.

Он пошел за Плейером к тому месту, где лежал Уэллер. Я отправился за ним, стараясь по возможности не торопиться. Гигант, кажется, уже оправился от удара прикладом, который нанес ему младший Уэллер, но вряд ли он пересилил жажду мести. Я бы мог не допустить происшедшего между Уэллером и Плейером разговора, легко мог и прервать его, но я надеялся узнать еще кое-что полезное. Вообще, получилось так, что ход событий нельзя уже было изменить.

— Как это ты попал сюда? — спросил Уэллер довольно спокойно.

— На меня напал Олд Шеттерхэнд и взял в плен.

— Значит, ты был очень неосторожным! Но тебе, кажется, повезло больше, чем мне с Мелтоном, потому что ты остался на свободе. Как это произошло? Вероятно, ты вкрался в доверие к Олд Шеттерхэнду и Виннету. Не так ли?

Плейер некоторое время размышлял, говорить ли ему правду или солгать, а потом ответил:

— А почему бы и нет? Так как против нас были Олд Шеттерхэнд и апач, то почти наверняка можно было предвидеть, что мы останемся в проигрыше. Ну а так как я собирался сказать тебе, что давно уже понял, что вы оба заберете себе львиную долю добычи, а меня захотите удовлетворить какой-то мелочью, и наконец…

— Ну, наконец? Что дальше? — спросил Уэллер, когда его собеседник сделал паузу.

— Наконец, — продолжал Плейер, — я подумал о тех беднягах, которое должны умереть страшной смертью внизу, в шахте. Мне стало их жаль, и я начал понимать, что то, что мы над ними вознамерились совершить, является очень тяжелым преступлением.

— Ах, так ты, значит, внезапно стал святошей?

— Пока еще нет, но, может быть, стану им, чтобы замаливать перед нашим Господом грехи, которые я совершил вместе с вами.

— Ты можешь мне сказать, как с нами намерены поступить?

— Боюсь, что вам придется оставить надежду когда-нибудь освободиться.

— Собственно говоря, ты заслуживал бы одинаковой с нами судьбы, но меня радует, что по меньшей мере один из нас оказался везучим. А что с моим сыном? Я искал вас, чтобы узнать его судьбу, но поиски мои не увенчались успехом.