Пида спрыгнул с коня, воины последовали его примеру и плотным кольцом окружили нас. Каждый хотел услышать слова, которыми встретит меня верховный вождь. Мне развязали ноги и сняли с лошади. Я стоял перед лежащим на шкурах стариком и ждал, что же мне скажет мой смертельный враг, в чьей власти я оказался. Однако ждать мне пришлось недолго.

Тангуа молча разглядывал меня. Затем он закрыл глаза. Никто не проронил ни звука, кругом царила глубокая тишина, лишь иногда нарушаемая звуком лошадиных копыт. Мне стало не по себе, и я уже собрался было заговорить первым, когда старый вождь торжественно изрек:

— Цветок надеется на росу, но роса не падает, и цветок поникает головой и вянет. А когда наконец роса падает, ему уже нет спасения.

Он помолчал и продолжил:

— Бизон разгребает снег копытом, но не находит травы, он ревет от голода, зовет весну, но весна ушла далеко. Бизон худеет, горб его исчезает, силы покидают его; он вот-вот умрет. Вдруг дует теплый ветер, и бизон перед смертью успевает увидеть весну.

Тангуа снова умолк.

Какое странное и загадочное существо человек! Этот индеец ненавидел меня так, как никто другой, он преследовал меня, пытаясь убить, а я, вместо того чтобы пристрелить его на месте, как бешеную собаку, раздробил ему пулей колени, да и то по необходимости, когда у меня не было другого выхода. Теперь передо мной лежал немощный калека, старик с пергаментной кожей, обтягивавшей хрупкие кости, со слабым глухим голосом, словно доносящимся из могилы. Я почувствовал жалость к нему, хотя знал, что он жаждет мести и что глаза его закрыты из-за охватившей его радости оттого, что он наконец-то упьется моей кровью. Удивительное существо человек!

Бескровные губы Тангуа опять зашевелились.

— Тангуа был таким же цветком и таким же голодным бизоном. Он тосковал и ревел от тоски по мести, а месть не приходила. Тангуа слабел, проходили месяцы, годы. И теперь, когда Тангуа уже видел смерть, месть явилась!

Внезапно он широко раскрыл глаза, весь напрягся, приподнялся, насколько ему позволяли искалеченные ноги, и протянул ко мне костлявые руки.

— Наконец-то месть явилась! — воскликнул он странным, рвущимся голосом. — Она здесь! Я вижу ее рядом со мною! Ты умрешь в страшных муках, собака!

Обессиленный страшным напряжением, он снова опустился на шкуры и прикрыл глаза. Никто не смел нарушить тишину, даже его сын Пида молчал. Время тянулось томительно. Наконец старик снова поднял веки и спросил:

— Как удалось вам поймать эту ядовитую змею? Отвечайте!

Сантэр немедленно воспользовался возможностью и поспешил заговорить. Как и следовало ожидать, он представил все так, словно моя поимка была его заслугой. Пида был слишком горд, чтобы вмешиваться и уличать его во лжи, а мне было решительно наплевать на то, что скажет негодяй.

— Тангуа. — умный вождь и понимает, что только благодаря мне он может отомстить Олд Шеттерхэнду, — продолжал врать Сантэр. — И я хочу в знак благодарности получить от Тангуа подарок.

Старик согласно кивнул.

— Чего же ты требуешь от меня за жизнь моего врага?

— У Олд Шеттерхэнда в кармане лежит говорящая бумага. Я хочу, чтобы она стала моей.

— Он отнял ее у тебя?

— Нет.

— Кому она принадлежит?

— Она моя. Я ездил в Магворт-Хиллз, чтобы отыскать ее, но Олд Шеттерхэнд опередил меня.

— Пусть бумага будет твоей. Забери ее.

Обрадованный Сантэр поспешил ко мне. Я ни единым словом, ни единым движением не воспротивился, а только грозно смотрел ему в лицо. Чем ближе он подходил ко мне, тем медленнее и неувереннее становились его движения.

— Ты слышал, что решил вождь? — прошипел он, уговаривая меня и одновременно пытаясь придать себе храбрости. — Ты лучше не сопротивляйся, иначе хуже будет. Покорись, тебе ведь уже все равно. Стой спокойно, а я достану бумагу из твоего кармана.

С этими словами он подошел ко мне вплотную и запустил лапу в мой карман. И тут связанными руками я нанес ему резкий удар снизу в подбородок. Сантэр буквально взлетел в воздух и грохнулся о землю.

— Уфф! Уфф! — раздались возгласы одобрения.

Однако Тангуа был иного мнения.

— Эту собаку связали, но она еще пытается кусаться. Стяните его ремнями так, чтобы он не мог двинуться.

Сантэр сидел на земле и тряс головой, с трудом приходя в себя. Пида с презрением посмотрел на него и решил, что пора вмешаться.

— Мой отец, великий вождь кайова, мудр и справедлив. Он выслушает своего сына.

До сих пор старик говорил так, словно его душа витала где-то далеко, словно он пребывал в состоянии умопомрачения. Однако когда его взор остановился на сыне, глаза его заблестели, а голос зазвучал ясно и спокойно.

— Почему мой сын произносит такие слова? Разве бледнолицый по имени Сантэр требует то, что ему не принадлежит?

— Неужели мудрый вождь кайова поверит, что бледнолицый по имени Сантэр сумел бы взять в плен Сэки-Лату? Когда мы пришли к Наггит-циль, Сантэр лежал связанный, во власти Сэки-Латы. Мы окружили его, и он не стал защищаться, не ранил никого из нас, а добровольно сдался мне. Скажи, чей он пленник?

— Твой.

— Кому принадлежит его конь, оружие и все, что у него имелось?

— Тебе.

— Я получил большую добычу! Какое право имеет Сантэр требовать говорящую бумагу?

— Потому что эта бумага принадлежит ему.

— Сможет ли он доказать свое право на нее?

— Он говорит, что поехал к Наггит-циль, чтобы отыскать там эту бумагу. Но Сэки-Лата нашел ее раньше его.

— Если он искал бумагу, то должен знать, о чем она говорит.

— Ты прав, сын мой. Пусть Сантэр скажет нам, какие слова говорит бумага, и она станет его.

Новый поворот дела смутил Сантэра. В замешательстве он поглядывал то на меня, то на старого и молодого вождей. Конечно, можно было догадаться, что письмо касается золота, спрятанного в Наггит-циль, однако он боялся, что если письмо начнут читать, то тайна, которой он стремился завладеть, перестанет быть тайной. Поэтому он нашел верный ход.

— Если бы я знал, о чем говорит бумага, я не стал бы ее искать. Олд Шеттерхэнд же знает, о чем там идет речь, только потому, что случайно нашел ее раньше меня. Разве то, что я поехал за ней в Магворт-Хиллз, не подтверждает мою правоту?

— Он говорит умно, — поддержал Сантэра Тангуа. — Пусть забирает бумагу.

Однако я не собирался сдаваться.

— Он говорит умно, — заговорил я. — Но это умная ложь.

Старый вождь вздрогнул, услышав звук моего голоса, словно человек, услышавший голос преисподней.

— Бледнолицая собака снова принялась лаять, — прошипел он злобно, — но пощады ей не будет!

— Пида, молодой вождь кайова, сказал, что Тангуа мудр и справедлив, — продолжал я, не обращая внимания на злобное шипение старика. — Пида ошибся, иначе Тангуа рассудил бы нас по справедливости.

— Пида не ошибся.

— Тогда скажи, подозреваешь ли ты меня во лжи?

— Нет. Сэки-Лата — самый опасный среди бледнолицых и мой смертельный враг, но у него никогда не было двух языков, — вынужден был признать Тангуа.

— Тогда выслушай меня. Никто, кроме меня, не мог знать о существовании этой бумаги. Я, а не он приехал к Наггит-циль, чтобы найти ее. Я, а не он достал ее из тайника, он же только подсматривал за мной. Надеюсь, ты мне веришь.

— Тангуа думает, что Сэки-Лата говорит правду, но и Сантэр утверждает, что говорит правду. Как мне поступить, чтобы рассудить вас по справедливости?

— Правильно поступает тот, кто соединяет справедливость с мудростью, Сантэр часто ездил в Наггит-циль, чтобы искать там золото. Тангуа сам разрешил ему бывать в тех горах. Я говорю, что и на этот раз Сантэр поехал туда на поиски золота.

— Это ложь! — взорвался окончательно пришедший в себя Сантэр.

— Пусть Тангуа спросит у тех троих бледнолицых, — ответил я возмущенно.

По знаку вождя Гейтс, Клай и Саммер приблизились и подтвердили, что Сантэр привел их во владения кайова на поиски золота.

И все же обескуражить Сантэра было не так-то просто.