Шварц никогда не слышал, чтобы дикие племена охотились на таких крупных животных, и поэтому он удивленно переспросил:

— Охотник на слонов? А чем этот человек убивает слонов?

— Он стреляет в них из своего ружья.

— Значит, у твоего племени есть ружья?

— У моего племени нет ружей. Но он совсем не принадлежит нашему племени.

— А к какому тогда?

— Этого я не знаю, господин. Он вообще не негр, а белый. Он очень известен в этих краях, хотя никто не знает, откуда он родом и что привело его сюда. Мы много слышали о нем, но до сих пор никогда его не видели. Сегодня он пришел к нам впервые, как раз в то мгновение, когда мы заметили огонь. Он захотел узнать, что случилось, и пошел вместе с нами в селение.

— Куда он держит путь?

— Этого я тоже не могу знать. Мы еще не успели расспросить его об этом.

— Мы тоже хотим посмотреть поселок. Покажи нам его!

— Пойдемте со мной и будьте моими гостями! Мои люди уже наловили рыбы и развели костер, так что у меня есть чем вас угостить.

Сделав приглашающий жест рукой, он повернулся и двинулся к пожарищу. Путешественники последовали за ним. Собственно, смотреть там было особенно не на что, кроме пепла и больших куч углей. В стороне были сложены немногие уцелевшие от огня вещи, которые джуры, разумеется, не собирались возвращать Абуль-моуту.

Рулевой отправился обратно к лодке, чтобы сообщить гребцам, что никакой опасности нет, а затем вместе с ними ждать возвращения немцев. Джуры побросали свои копья, которыми они продолжали копаться в обломках, и обступили новых гостей. Шварц и Пфотенхауер сразу заметили среди них человека, которого толстый шейх называл Охотником на слонов. Его загоревшая до черноты кожа все же была намного светлее, чем кожа джуров, а черты лица приближались скорее к арабскому типу. Его невысокая, коренастая и очень крепкая фигура была закутана в серую накидку, а капюшон низко свешивался ему на лоб. На ногах он носил некое подобие лаптей из лыка, а в руке держал двустволку таких же устрашающих размеров, как и знаменитое ружье нашего старого знакомого Отца Одиннадцати Волосинок. Длинная седая борода свисала у него почти до пояса. Изборожденное морщинами лицо со впалыми щеками казалось напряженным и печальным, но взгляд его темных глаз был необычайно живым и проницательным.

— Это и есть Охотник на слонов! — сказал шейх, указывая на незнакомца. — Он подтвердит вам, что идти к беланда очень опасно.

— Вы собираетесь к беланда? — спросил Охотник на слонов, внимательно оглядывая вновь прибывших.

— Не мы, но я один, — поправил Шварц.

— Тогда ты, должно быть, храбрый человек. Можно узнать, к какому племени ты принадлежишь?

— Ни к какому. Я немец, но ты вряд ли слыхал о таком народе.

— Я знаю этот народ, — спокойно возразил незнакомец. — Когда-то я жил у одного немца, который спас меня от больших неприятностей. Он много рассказывал мне о вашей родине. Она разбита на несколько стран, и каждой из них правит большой, могущественный султан, а самый главный шах, который царит над ними всеми, зовется Вильгельм Первый. Правильно?

— Да, — подтвердил Шварц.

— Главного визиря этого шаха зовут Бисмарк, а его самый знаменитый генерал носит имя Мольтке.

— И это верно.

— Вот видишь, я кое-что знаю о твоей стране и твоем народе. Вы вели большие войны и выиграли их все, даже взяли в плен султана Франции. Я люблю храбрые народы, и особенно ваш, потому что одному из немцев я обязан жизнью.

— Могу я узнать, кто был этот человек?

— Можешь. Я готов каждому называть его имя и без устали говорить о своей благодарности. Он называет себя Эмин-паша и управляет страной Ваддаи. Может быть, тебе приходилось слышать о нем?

— Конечно. Это очень известный и достойный человек. Он делает все, чтобы поднять благосостояние своих подданных. Кроме того, он ненавидит торговлю рабами и запретил ее в своей провинции.

— Да, и за это я уважаю его еще больше. Я даже готов простить ему то, что он не придерживается мусульманской веры.

Последние слова Охотника на слонов привели Шварца в немалое изумление.

— Странно, — сказал он, — я считал, что ты араб, а значит, не должен быть противником рабства.

— Я родом из Дар-Рунги[1356] и владел раньше многими рабами. Они работали на меня, и я считал это нормальным и разумным. Но потом со мной случилось несчастье, которое перевернуло всю мою жизнь. Мой враг из мести похитил и продал в рабство моего единственного сына. Тогда я отпустил на волю всех моих рабов, доверил брату шатры и стада, а сам отправился разыскивать свое дитя.

— И что же, ты нашел его?

— Нет. С тех пор прошло много лет, и я больше не видел ни моего сына, ни моей родины. Я странствую, не зная покоя, как Вечный Жид, о котором христиане рассказывают, что он обречен на вечные странствия за то, что не дал Иисусу, сыну Марии, отдохнуть по пути на Голгофу[1357]. И врага, который отнял у меня сына, я тоже не встречал. Я расспрашиваю о них повсюду, но за все эти годы не смог узнать ничего о ком-нибудь из тех двоих, что интересует меня больше всего на свете. Так я путешествую по разным странам из племени в племя, в надежде, что где-нибудь мне все же удастся набрести на след моего мальчика. Сейчас я иду из страны идрисов к беланда и бабукур.

— Но ты же говорил, что путь к беланда очень опасен.

— Отсюда — да, потому что они живут во вражде со здешними неграми. Но я вовсе не собираюсь сообщать им, что был у джуров. А что нужно тебе от беланда?

Шварц склонился к уху собеседника и шепотом, чтобы не услышали негры, ответил:

— Я хочу предупредить их о грозящей им опасности: сегодня утром Абдулмоут выступил в поход на большую деревню Омбула.

— А джуры знаю о твоем намерении? — так же тихо осведомился Охотник на слонов.

— Шейх может догадываться, но я ему об этом не говорил.

— И не говори, потому что джуры заодно с Абуль-моутом. Ты не должен им особенно доверять; мало того — будь готов к тому, что они начнут ставить на твоем пути тайные или даже явные препятствия. А сейчас лучше отойти в сторону и поговорить об этом, чтобы никто нас не услышал.

Белые отошли на такое расстояние, чтобы джуры не могли подслушать их разговор, а потом охотник спросил, опершись обеими руками на свое ружье и испытующе глядя на немцев:

— А почему вы готовы пойти на такой риск ради беланда? Не все ли вам равно, станут они рабами или нет? Может быть, они ваши друзья?

— Нет, — ответил Шварц, — мы ни разу не были в тех местах и не знаем никого из беланда. Но наша религия и наше сердце велят нам предостеречь их.

— Значит, вы не похожи на тех христиан, что порабощают народы других стран. Вы, как Эмин-паша, хотите делать людям добро. Но что привело вас в эти края?

— Мы изучаем растения и животных вашей страны, а также нравы здешних народов.

Араб задумчиво покачал головой и сказал:

— Но это же не может принести вам никакой пользы!

Шварц очень хорошо знал, что даже среди представителей цивилизованных народов найдется немного людей, способных понять истинную страсть к науке, такую, которая не останавливается ни перед какими опасностями. Все же он попытался объяснить:

— Но ты ведь слышал о разных науках, которыми занимаются ученые?

— Да, я знавал одного чудака, который все ночи напролет смотрел в трубу на небо. Зачем он это делал?

— Он наблюдал за движением звезд и вычитывал по нему годы, месяцы, дни и часы.

— Значит, у него была хорошая цель. Я видел, как Эмин-паша собирал растения и камни. Для чего это могло ему понадобиться?

— Растения он собирал для того, чтобы исследовать их целебные свойства и затем лечить с их помощью больных, а камни — для того, чтобы узнать, нет ли среди них драгоценных и нельзя ли добыть из них золото, серебро или медь.

— Теперь, когда ты объяснил, я понимаю, что ваши науки действительно очень полезны. Вы тоже ученые?