Это произошло быстрее, чем рассказывается здесь. Он прополз назад в колокольный зал, взял пакет и ушел. Ему удалось скрыться незамеченным. Тем временем внизу вокруг трупов стала собираться толпа.

Омар рассказал все это с таким равнодушием, как будто речь шла об обычных делах. Я тоже никак это не прокомментировал, а только перевязал ему рану. Затем он пошел с нами в главный дом, где его рассказ вызвал иную реакцию. Мафлей, брат его и Исла вскрикивали от ужаса и в конце концов помчались смотреть на тела. Через некоторое время они вернулись и сообщили, что трупы перенесли в то самое полуподвальное помещение башни. Никто их так и не мог опознать…

Я спросил Халефа, не хочет ли он взглянуть на своего старого друга, переводчика Колеттиса, но тот ответил с невозмутимой миной, пожав плечами:

— Если бы это был Кара бен Немей или хаджи Халеф Омар, я бы пошел. Этот грек же — крот, на которого и смотреть не хочется.

Понадобилось много времени, чтобы Мафлей и его родственники наконец успокоились.

— Этого нападения явно недостаточно! — сказал Исла. — Короткое мгновение страха — малая кара за все то, что он совершил. Надо было бы взять его живым.

— Но остались еще оба Амасата, — добавил его отец. — Надеюсь, нам с ними доведется повстречаться!

— Вам достаточно будет одного — Баруда эль-Амасата, другой вам ничего не сделал. Если вы обещаете не причинять ему насилия, а передать суду, вы его получите.

Эти мои слова вызвали новое оживление. Меня одолевали расспросами и просьбами. Я держался твердо, но под конец все же рассказал о сегодняшнем разговоре с дервишем. Едва я закончил, как вскочил Якуб Афара и закричал:

— Аллах керим! Я догадался, что нужно этим людям. Они нацелились на нашу семью, ибо Исла отнял у этого Абрахим-Мамура Зеницу. Сначала они хотели сделать меня нищим, это им не удалось. Потом они направились в Адрианополь, потом настала очередь Мафлея — начали с поставщиков. Надо срочно написать, предупредить Гуляма и Галэнгре!

— Написать? — удивился Исла. — Что это даст? Надо самим ехать в Адрианополь и поймать этого Баруда эль-Амасата. Эфенди, ты поедешь с нами?

— Да, — ответил я, — это лучшее, что можно сейчас придумать. Я поеду с вами, потому что этот город лежит по пути домой.

— Ты хочешь возвращаться, эфенди?

— Пожалуй. Я пробыл вдали от родного дома намного дольше, чем предполагал.

Надо сказать, что это мало кому понравилось, но, когда я обосновал свое решение, они вынуждены были признать, что я прав. Во время этого дружеского спора молчал только Халеф, а на его хитрой физиономии было написано: «Я молчу, а все равно знаю больше, чем все вы».

— И когда же выезжаем? — спросил Исла, проявляя нетерпение.

— Сейчас! — ответил Оско. — Я не намерен тратить ни минуты, пока у меня в руках нет этого дружка Амасата.

— Надо сделать кое-какие приготовления, — заметил я. — Если завтра рано утром мы тронемся, это не будет поздно, у нас еще весь день впереди. Мы поедем или поскачем?

— Поскачем! — решил Мафлей.

— А кто поедет с нами?

— Я! Я! Я! — раздалось со всех сторон.

Выяснилось, что ехать хотят все. После долгих споров было решено, что в поездке примут участие Шафей ибн Якуб Афара, которому было нечего делить с Барудом, но он хотел использовать редкую возможность навестить родственников; Исла, желавший схватить предателей своей жены; Оско, мстивший за дочь; Омар, стремившийся попасть из Адрианополя в Скутари, чтобы посчитаться с Хамд эль-Амасатом; я, рвавшийся домой. Мафлея буквально силком убедили остаться — поскольку Исла ехал с нами, тот должен был остаться на хозяйстве.

Халеф не проронил ни слова. Когда я его спросил, он сказал лишь:

— Сиди, неужели ты думаешь, что я тебя брошу? Аллах свел нас, я останусь с тобой!

— Подумай о Ханне, цветке среди женщин! Ты удаляешься все больше от нее!

— Ты же знаешь, я всегда делаю то, что твердо решил. Я еду!

— Но когда-то нам все же суждено расстаться!

— Господин, это время скоро наступит, и я не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь в этой жизни. И я тем более не хочу отдаляться от тебя сейчас, в преддверии большой разлуки.

Он встал и вышел, чтобы прекратить дальнейшие разговоры на эту тему.

Сборы не заняли у меня много времени. Нам с Халефом достаточно было оседлать лошадей. Надо было лишь отыскать Линдсея, чтобы поставить его в известность о наших планах. Когда я навестил его, он как раз вернулся из поездки в Буюкдере. Он встретил меня радостно-обиженно, произнеся при этом:

— Добро пожаловать! Плохой человек! Были в Бахаривекей и меня с собой не взяли. И что же теперь вам надобно?

— Сэр, я должен сообщить вам, что больше не живу в Бахаривекей.

— Вот как? Отлично. Перебирайтесь ко мне, мистер!

— Спасибо, завтра утром покидаю Константинополь, поедете со мной?

— Ага… Поеду!

— Дело нешуточное — предупреждаю сразу!

— Это меня как раз радует. Но почему так быстро, ведь вы только-только обосновались в милом гнездышке.

Я рассказал ему вкратце все, что произошло за эти дни. Когда я закончил, он кивнул и сказал:

— Слава Богу, что этот парень получил по заслугам. Оба других тоже свое получат. С удовольствием поехал бы с вами, но занят, не могу.

— Чем же это, сэр?

— Был в консульстве и встретил двоюродного брата — тоже Линдсея, но не Дэвида. Он собирается в Иерусалим, но ничего не понимает в путешествиях и попросил меня составить ему компанию. Жаль, что вы не сможете. Сегодня вечером зайду к Мафлею, попрощаюсь.

— Это все, что я хотел вам сказать, сэр. Мы с вами за несколько месяцев наворочали такого, чего многие не сделали и за несколько лет. Будем помнить только доброе и надеяться на встречу.

— Да, до встречи! Да! Расставание — плохое дело, — сказал он, взявшись одной рукой за нос, а другой протирая глаз. — Но меня интересует одно: что будет с конем?

— С каким?

— С жеребцом.

— А что с ним станется? Я на нем еду.

— И в Германию с собой возьмете?

— Пока не знаю.

— Продайте его, сэр! За него много дадут. Подумайте! Если он вам пока нужен, привезите потом в добрую старую Англию. Я торговаться не буду, заплачу сколько скажете.

Этот разговор был мне неприятен. Что мне, бедному литератору, было делать с таким конем? На родине обстоятельства не позволили бы мне пользоваться скаковой лошадью. Продать? Подарок шейха хаддединов? А кто будет новым хозяином вороного? Содержать его я не мог, продавать тоже. Ага, придумал. Надо найти коню, не раз спасавшему меня в трудных ситуациях, достойного хозяина. Он должен жить не на холодном севере, а на равнинах юга, в местах, где родился, у хаддединов. Поскольку мы вечером договорились встретиться, я не задержался у Линдсея. Я еще раз сходил в посольство и переговорил с консулом. Тот сообщил, что цирюльник из Ютербога больше не доставляет ему хлопот по причине смерти. Удалось узнать, что он родом из Тюрингии и на счету у него несколько преступлений. Я все равно посочувствовал молодому человеку, который при своих выдающихся способностях мог бы многое сделать, направь он их в нужное русло.

Консул проводил меня до дверей. Мы еще стояли у выхода и обменивались вежливыми словами, как вдруг мимо нас проскакали двое всадников. Я не обратил на них внимания, но один из них притормозил, и второй вынужден был сделать то же самое. Консул, попрощавшись, ушел в дом, а я собирался идти по своим делам, но услышал:

— Машалла, не верю своим глазам! Эмир!

Кто-то меня звал. Я обернулся. Оба всадника были офицеры. Один из них был тот самый миралай, чьих посланцев я сегодня столь вежливо принял, а второй, в том же ранге, был тот адъютант, которого я захватил в плен, когда он шпионил у езидов, и который мне потом был весьма благодарен. Я подошел и сердечно пожал ему руку.

— Салам, эфенди! — приветствовал я его. — Ты еще помнишь слова, которыми я напутствовал тебя при расставании?

— А что ты говорил?

— Я говорил: «Может статься, увижу тебя миралаем». И Аллах исполнил мою просьбу. Из насир-агаси[1116] вырос полковой командир!