Хасан Арджир-мирза тоже не был ранен, чего нельзя было сказать о его людях, но никто из них никоим образом не выказывал своих страданий.
— Эмир, — обратился он ко мне, когда я уселся рядом с ним, — ты пришел вовремя и спас нас.
— Мне доставило радость помочь тебе.
— Я расскажу тебе, как это произошло.
— Позволь мне сначала поинтересоваться самым необходимым. Курды убежали?
— Да, я послал за ними двух своих людей, чтобы следили за их передвижениями. Их было более сорока. Они потеряли много людей, а мы только одного, твоего друга. Куда лежит твой путь, эмир?
— К зеленым долинам по ту сторону Тигра. Мы вынуждены были идти кружным путем.
— Мой путь лежит на юг. Я слышал, ты был в Багдаде?
— Только недолгое время.
— Ты знаешь путь туда?
— Нет, но его нетрудно отыскать.
— И из Багдада в Кербелу?
— И его тоже. Тебе нужно в Кербелу?
— Да, мне нужно навестить могилу Хусейна.
Это сообщение заинтересовало меня. Он был шиит, и мне представлялась возможность совершить интересную поездку.
— А как случилось, что ты поехал через эти горы?
— Чтобы не попасться на глаза разбойным шайкам арабов, поджидающих пилигримов на торговых путях.
— Но зато попал в руки курдам. Ты идешь из Кермандшаха?
— Из еще более далеких мест. Мы здесь со вчерашнего дня. Один из моих людей пошел в лес и увидел, что курды на подходе. Но и они его заметили. Они поехали за ним, вышли на наш лагерь и напали. Во время боя, в котором мы думали, что все погибнем, появился храбрый старец, который лежит вон там, на земле. Он тут же застрелил двух курдов и погиб в бою. Потом появился его сын, такой же храбрый, как и он, но мы все бы погибли, если бы не вы. Эмир, тебе принадлежит моя жизнь и все, что у меня есть. Пусть наши пути идут вместе как можно дальше.
— Я бы хотел, чтобы так и было, но у нас есть убитый и мы ранены. Нам надо его похоронить и надо оставаться на месте, пока есть вероятность лихорадки.
— Я тоже останусь, потому что и мои люди ранены. Пока мы разговаривали, мне вдруг стукнуло в голову, что нигде не видно Дояна. Я спросил англичанина, но он ничего не знал. Халеф видел Дояна дерущимся — и все.
Слуги знатного перса принесли изысканные продукты, которые быстро приготовили на костре. После еды я решил осмотреть окрестности и поискать Дояна. Халеф пошел со мной. Наконец-то мы добрались до лошадей. Бедный жеребец лежал на земле. У него были резаные и колотые раны, но Халеф поддерживал в нем силы. Рядом расположились группой верблюды. Их было всего пять, поодаль лежали их грузы, а еще дальше стояла палатка, служившая жилищем обеим женщинам, тем самым, которые скрылись, едва я открыл глаза.
— Ты видел, как я упал, Халеф. Что было дальше?
— Мне показалось, что ты погиб, сиди, и это удесятерило мои силы. Англичанин тоже хотел отомстить за тебя, и они не смогли нас сдержать. Этот перс очень храбрый человек, а его слуги — такие же, как он.
— Вам досталась добыча?
— Оружие и несколько лошадей, которых ты не заметил в темноте. Мертвых перс приказал бросить в воду.
— А раненые были?
— Не знаю. После боя я осмотрел тебя и почувствовал, что сердце бьется. Я хотел перевязать тебя, но перс не разрешил. Он велел отнести тебя туда, где ты и пришел в себя, и где тебя перевязали эти две женщины.
— Что ты узнал о них?
— Одна из них — жена, а вторая — сестра перса. У них есть и служанка, которая сидит на корточках у палатки и все время жует фиги.
— А сам перс, кто он?
— Не знаю, а слуги молчат — им вообще запрещено о чем-либо говорить…
— Стой! — прервал я его. — Послушай!
Мы настолько удалились от лагеря, что до нас не долетали никакие звуки, вокруг царила полная тишина. Когда Халеф произносил последние слова, мне показалось, что я услышал знакомый лай. Мы застыли на месте. Да, действительно, теперь уже явно слышался злобный лай, говорящий о том, что борзая выследила добычу. Но непонятно, откуда он доносился.
— Доян! — громко крикнул я.
На это сразу же донесся ответ из кустов, обрамлявших гору. Мы медленно двинулись вперед. Для надежной ориентировки я еще раз позвал пса, он тут же ответил. Наконец мы расслышали короткое повизгивание, которым он обычно выражал свою радость, — это окончательно навело нас на цель. На земле лежал курд, а над ним стоял в сторожевой позе пес, готовый нанести смертельный укус. Я нагнулся, чтобы рассмотреть лежащего. Черт его я разглядеть не сумел, но тепло его тела доказывало, что он жив, хотя и не осмеливается пошевелиться.
— Доян, назад!
Собака повиновалась, и я приказал курду подняться. Он тяжело дышал, из чего я заключил, что человек был крайне напуган. Я учинил ему моментальный допрос, и он назвался курдом из племени соран. Поскольку я знал, что соран — смертельные враги беббе, то тут же сообразил, что он специально назвал себя соран, чтобы избежать кары, а на самом деле он беббе.
Поэтому я спросил:
— Как ты попал сюда, если ты соран?
— Ты, скорее всего, чужак в этой стране, — откликнулся он, — если задаешь такие вопросы. Соран были могущественным племенем. Они жили к югу от бильба, которые в свою очередь состояли из четырех кланов — руммок, манзар, пиран и намаш. У них была столица в Харире, лучшем городе Курдистана. Но Аллах снял с них свою руку, их власть кончилась. В последний раз их знамя развевалось в санджаке Кеи[1084], но пришли беббе и растоптали его. Их стада украли, женщин и детей увели, мужчин, юношей и мальчиков убили. Уцелели немногие, рассеялись по свету и растворились поодиночке. Одним из них был и я. Я поселился среди скал; жена умерла, братья и дети убиты, лошади я тоже лишился; со мной остались только нож и ружье. Сегодня я услышал выстрелы и спустился, чтобы взглянуть, кто воюет. Я увидел врагов — беббе и взялся за ружье. Спрятавшись за деревьями, я убил явно больше, чем одного, мои пули ты можешь обнаружить в их телах. Я стрелял в них из ненависти и еще потому, что хотел добыть лошадь. А собака вышла на меня по вспышке ружья, приняла за врага и напала. Нож выпал из руки, а ружье оказалось незаряженным. Я попытался отмахнуться от нее прикладом ружья, но пес все же повалил меня на землю. Я понял, что, если пошевелюсь, он в меня вцепится. Это были ужасные часы!
Похоже, этот человек говорил правду — я обо всем этом слышал, но все равно нужно было быть осторожным.
— Ты покажешь нам свое жилище? — спросил я.
— Да. Это хижина из мха и веток с крышей из травы и листьев, больше там нечего смотреть.
— А где твое ружье?
— Должно валяться где-то поблизости.
— Найди его!
Он пошел искать ружье, а мы с Халефом остались стоять.
— Сиди, — зашептал он, — он убежит.
— Да, если это беббе. Но если он соран, то вернется, и тогда мы сможем ему доверять.
Ждать нам пришлось недолго, скоро он крикнул снизу:
— Спускайтесь, господин, я нашел и нож и ружье!
Мы спустились к нему. Он действительно казался честным человеком.
— Ты пойдешь с нами к лагерю, — сказал я ему.
— Хорошо, господин, — согласился он, — но с персом мне бы не хотелось говорить, так как я говорю только по-курдски и на языке арабов.
— Ты хорошо говоришь по-арабски?
— Да, я прошел все области до самого моря, до Фрата, и все знаю в этих местах.
Я порадовался сему обстоятельству — такой человек был бы нам полезен.
Его появление произвело в лагере некоторый переполох, но самое большое впечатление он произвел на Амада эль-Гандура, который при виде курда сразу же вышел из оцепенения.
Молодой хаддедин принял курда-сорана за беббе, и рука его дернулась к кинжалу. Я положил ему руку на плечо и сказал, что чужак — враг беббе и находится под моей защитой.
— Враг беббе! Ты знаешь их, их тропы? — спросил он взволнованно курда.
— Да, знаю.
— Тогда нам есть, о чем поговорить!
Сказав это, Амад эль-Гандур круто повернулся и снова сел у тела отца. Я поведал персу историю курда, и тот согласился оставить его в лагере. Через некоторое время вернулись всадники и доложили, что беббе ускакали довольно далеко на юг и потом свернули к холмам Мериван. Их нечего было пока бояться, и персы успокоились, приняв, разумеется, какие-то меры предосторожности. Я разыскал Амада и попросил по возможности сохранять спокойствие.
