Преследователи подошли поближе и находились уже на расстоянии выстрела, как до них начал доходить смысл нашей задумки. Но вместо того чтобы рассеяться, они сбились в кучу.

— Огонь! — скомандовал мистер Линдсей.

Хотя арабы и не поняли английское слово, наверняка догадались, что оно означает. Мы выстрелили с Линдсеем еще по разу и убедились, что ни один выстрел не пропал даром. Шесть лошадей вместе с их всадниками образовали на земле кучу малу, разобраться в которой было довольно сложно.

А мы тем временем снова вскочили на коней. Скоро противник оказался далеко позади, и мы вновь были одни на выжженных солнцем просторах.

— Куда теперь? — спросил Мохаммед.

Я издал невразумительное хмыканье. Никогда еще в жизни я не ощущал такой неопределенности относительно дальнейших действий.

— Подумай сам, эмир, — сказал Амад. — Сейчас у нас есть время. Лошади могут попастись.

— Вы сами подумайте, — ответил я. — Мы даже не знаем, в каком районе находимся, но полагаю, что на юге от нас Нвейзгие, Мерва, Бейтош и Дейра. Эта дорога вывела бы нас в Сулейманию…

— Туда мы не поедем! — прервал меня Мохаммед Эмин.

— Тогда нам нужно решаться на ту дорогу, о которой мы говорили вчера вечером. Следует держаться теперешнего направления, пока не достигнем реки Бербзие, а потом день пройдем вверх по течению и в районе Бане углубимся в горы.

— Я того же мнения, — заявил Мохаммед.

— Река эта, чем нам важна — она отделяет Персию от Эйалата[1080] и мы можем переходить с одного берега на другой, в зависимости от того, кто нам угрожает.

Мы поскакали дальше на юг. Плоскогорье становилось все более гористым. После полудня мы уже далеко забрались в горы и незадолго до захода солнца оказались на одинокой, поросшей лесом вершине у маленькой хижины; из отверстия в крыше струился легкий дымок.

— Здесь кто-то живет, сиди, — сказал Халеф.

— Во всяком случае, он не причинит нам вреда. Подождите, я посмотрю.

Я слез с лошади и направился к дому. Он был построен из камней, а щели между ними были заткнуты мхом. Крышу застилали в несколько слоев толстые ветви, а вход был настолько низким, что туда мог войти, не сгибаясь, разве что ребенок.

Когда мои шаги стали слышны внутри этого примитивного строения, в дверях появилась голова какого-то зверя, которого я принял за медведя, но голос этого злобного создания не оставил у меня сомнения, что я имею дело с собакой. Потом раздался резкий свист, и на месте этой головы возникла вторая, которую я поначалу тоже не смог классифицировать. При ближайшем рассмотрении шерсть оказалась волосами, всклокоченными самым неимоверным образом, черный широкий нос и блестящие злобные глазки напоминали шакала.

— Добрый вечер! — поприветствовал я.

Глухое ворчание было мне ответом.

— Ты здесь один живешь?

Ворчание стало еще более глухим.

— Здесь в округе есть еще дома?

Теперь ворчание стало по-настоящему злобным, и существо достало какую-то пику — ее острие остановилось у самой моей груди.

— Отойди, — попросил я вполне миролюбивым тоном.

Ворчание не прекращалось, а кончик пики нацелился прямо на мое горло. Это было уж слишком. Я схватил пику и потянул на себя. Таинственный обитатель хижины крепко ухватился за нее, и мне пришлось вытягивать его из дверей. Сначала вылезла морда с черным блестящим носом, потом две руки того же цвета с внушительными когтями, затем дырявый мешок, похожий на те, что носят наши угольщики для своих шмоток, и, в конце концов, два предмета, которые при тщательном обследовании и при богатой фантазии можно было принять за сапоги, которые однажды примерил Колосс Родосский.

Как только эти самые сапоги прошли через дверь, существо смогло выпрямиться, и у собаки появилась возможность появиться в полной красе. У нее была похожая пятнистая шерсть, черные нос и два злобных глаза, и оба создания, похоже, боялись меня больше, чем я их.

— Кто ты? — спросил я самым миролюбивым тоном.

— Алло! — прорычал он, но то были уже членораздельные звуки.

— Кто ты?

— Угольщик.

Да, пожалуй, это было приемлемое объяснение черных носа и рук, но такие ногти ему были явно ни к чему. Я заметил, что мой дружеский тон ему нравится. Он полностью ко мне расположился, и даже собака завиляла хвостом.

— Здесь есть ещё люди? — поинтересовался я.

— Нет.

— А сколько нужно идти, чтобы встретить людей?

— Больше, чем день.

— Для кого ты жжешь уголь?

— Для господина, который делает железо.

— Где он живет?

— В Бане.

— Ты курд?

— Да.

— Ты джиаф?

— Нет.

— Беббе?

— Нет.

При этом слове он разразился раздирающим горло кашлем. Такой расклад вполне меня устраивал. Я не скрывал уже своих симпатий к этому человеку.

— А к какому же ты племени принадлежишь?

— Я банна.

— Посмотри, Алло, вон туда. Ты видишь четверых всадников?

Он отбросил со лба грязные пряди, чтобы открыть себе обзор, и посмотрел, куда я указывал. Невзирая на накидку угольщика, скрывающую его курдскую внешность, я заметил, что по лицу его пробежала тень испуга.

— Они курды? — спросил он озабоченно.

Когда я отрицательно ответил на его вопрос, он продолжал:

— А кто же они тогда?

— Мы двое христиан и трое арабов.

Он взглянул на меня с удивлением.

— А христиане — кто это?

— Это я тебе позже объясню, потому как эту ночь мы проведем здесь.

Тут он испугался еще больше, чем раньше.

— Господин, не делай этого!

— Отчего же?

— В горах живут злые духи.

— А нам это подходит — мы давно хотели увидеть духов.

— И дождь бывает!

— Вода нам не помешает.

— И гром гремит!

— И это нам не страшно.

— И медведи здесь!

— Нам по вкусу их ляжки.

— Часто наведываются разбойники!

— Мы застрелим их.

Наконец, когда понял, что нас ничем не пронять, он сменил тон:

— Господин, я боюсь вас.

— Нас не надо бояться. Мы не разбойники и не убийцы. Мы хотим лишь переночевать в этом домике и завтра двинемся в путь. За это ты, если захочешь, получишь серебряный пиастр.

— Серебряный? Пиастр? — переспросил он удивленно.

— Да, пиастр или даже два, если проявишь дружелюбие.

— Господин, я и так дружелюбен!

Когда он произносил эти слова, у него все смеялось — глаза, рот, нос и даже руки, которые удовлетворенно похлопывали в ладоши. Удивительным было то, что у этого курда-банна росла еще и борода. Такого я пока не видел.

Радость передалась и его собаке, которая извлекла свой хвост из-под ног и принялась им размахивать, причем лапой попыталась толкнуть игриво моего Дояна, но тот и ухом не повел, а созерцал всю картину с величием Великого Могола.

— Тебя хорошо знают в горах? — продолжил я свои расспросы.

— Да, везде.

— А ты знаешь реку Бербзие?

— Да, это на границе.

— Сколько времени нужно, чтобы добраться до нее?

— Полдня.

— А Банне ты знаешь?

— Бываю там два раза в год.

Знал он и Ахмадабад, и Байендере.

— А вот Бистан ты знаешь? — настаивал я.

— Знаю, там живет мой брат!

— Ты работаешь все дни?

— Так, как мне захочется! — гордо ответил он.

— И можешь по своему желанию отсюда уйти?

— Господин, я не знаю, почему ты так спрашиваешь.

Этот угольщик был весьма осторожным, эта черта мне в нем понравилась.

— Я скажу, почему я спрашиваю. Мы здесь чужие люди и не знаем дорог через горы, поэтому нам нужен надежный человек — проводник. Мы заплатим ему по два пиастра за день.

— О господин, возможно ли такое? Я за все годы получил всего десять пиастров, муку и соль. Могу ли я повести вас?

— Мы хотим с тобой сегодня познакомиться. Если ты нам понравишься, ты будешь зарабатывать больше денег, чем получаешь за год.

— Зови своих людей! Я испеку для них хлеб, и дичь у вас будет, и трава для лошадей. Там, наверху, есть источник, и возле него ваш лагерь будет таким же удобным, как лежанка султана в его главной резиденции.