Она прервала меня торопливо:

— Через Амадию?

— Да.

— Когда ты там был?

— Недавно.

— Как долго?

— Несколько дней.

— Может, ты видел там одного человека, эмира и хакима с Запада?

— Видел. Он вылечил девочку, которая приняла яд.

— Он еще там?

— Нет.

— Где он?

— Почему ты спрашиваешь о нем?

— Потому что я слышала, что он посетит эту местность.

Она говорила с большой поспешностью, что могло свидетельствовать только о живейшем интересе.

— Он уже в этой местности, — сказал я.

— Где? Быстро скажи мне!

— Здесь.

— Здесь, в Шурде? Ты ошибаешься; я ничего об этом не слыхивала!

— Не здесь, в Шурде, а в твоей хижине.

— В этой хижине? Боже мой, тогда это, должно быть, ты!

— Конечно!

— Можешь ли ты это доказать?

— Да.

— Тогда скажи, кого ты встретил в доме больной, принявшей яд?

— Мару Дуриме.

— Она тебе давала талисман?

— Нет, но она сказала, что если я окажусь в беде, то должен сказать «Рух-и-кульян».

— Тогда это и в самом деле ты, ты, господин! — закричала она, всплеснув руками. — Ты друг Мары Дуриме; я тебе помогу, я тебя спасу. Расскажи мне, как тебя поймали!

Уже в третий раз за день я испытал чудодейственную силу имени Мары Дуриме. Какой же властью обладала эта таинственная женщина?!

— Кто такая Мара Дуриме?

— Она старая княгиня, чьи потомки отпали от Мессии и перешли к Мохаммеду. Теперь же она расплачивается за их грехи и путешествует туда-сюда, не имея никакого покоя.

— А кто такой Рух-и-кульян?

— Это добрый дух. Одни говорят, это архангел Гавриил, другие — архангел Михаил, защитник верующих. Он появляется в определенных местах в определенное время. Но расскажи прежде, как ты очутился в плену?

Этот рассказ в дальнейшем мог принести мне пользу. Стараясь не обращать внимания на неудобное положение тела, на крепко связанные руки, я подробно рассказал ей про мои приключения, начиная с самой Амадии. Старуха слушала с величайшим вниманием, а когда я закончил, нежно взяла одну из моих «зашнурованных» рук.

— Господин, ты прав, — воскликнула она, — это Неджир-бей держит тебя в плену! Я не знаю, почему он это делает, но я его не люблю: он грубый человек. Я спасу тебя.

— Ты развяжешь меня?

— Господин, пока я не смею этого сделать. Скоро придет Неджир-бей, и тогда он меня строго накажет.

— Ты хочешь просить за меня?

— Я не могу взобраться вверх к нему: дорога слишком крута для меня. Но… — Она сделала паузу и задумалась. Затем посмотрела на меня испытующе. — Господин, ты скажешь мне правду?

— Да!

— Ты все-таки попробуешь бежать, даже если пообещаешь не делать этого?

— Я не обманываю, если что-либо обещаю!

— Твои руки слишком туго связаны. Ты останешься здесь, если я тебе их развяжу?

— Обещаю тебе это.

— Но я могу снова их связать, когда кто-нибудь придет?

— Да.

— Поклянись.

— Священное писание гласит: «Ваша речь: да, да, нет, нет; что больше этого, то от лукавого». Я не клянусь, я просто обещаю тебе и сдержу свое слово.

— Я верю тебе.

Она приподнялась и попыталась ослабить узел на моей шее. Должен признаться, что в этот момент благоухание милой Петрушки ни в малейшей степени не было для меня противным. Наконец я протянул вперед затекшие руки и вздохнул с наслаждением полной грудью, не стянутой веревками. Мадана теперь уселась перед входом, откуда могла издалека заметить приближение людей. То, что наша беседа может вестись и дальше через дверное отверстие, бравая старушка доказала мне тут же.

— Когда кто-нибудь придет, я тебя на время свяжу, — сказала она, — и тогда, тогда… О Господи, вернешься ли ты, если я позволю тебе уйти?

— Да. Но куда мне нужно прийти?

— Туда, на гору, где живет Рух-и-кульян.

Я удивленно вскинул голову. Это ведь было именно тем самым приключением, которое редко кому выпадало!

— Я уйду, но ты можешь рассчитывать на то, что я вернусь! — с радостью обещал я. — Но я не знаю дороги.

— Я позову Ингджу, она тебя проведет.

Ингджа — это «жемчужина», многообещающее имя!

— Кто такая Ингджа? — полюбопытствовал я.

— Дочь Неджир-бея.

— Неджир-бея? — переспросил я оторопело.

— Она отличается от своего отца, она лучше.

— Она меня поведет, хотя знает, что это дело касается ее отца?

— Да. Она любимица Мары Дуриме, и я с ней говорила о чужом эмире, побеждающем яд и обладающем чудодейственным оружием.

Значит, вести о моих чудесных медицинских способностях достигли даже этой местности. Я удивленно спросил:

— Кто тебе сказал это?

— Твой слуга рассказал об этом отцу больной, а Мара Дуриме — Ингдже. Мне ее позвать, господин?

— Да, если можно.

— Тогда мне придется тебя снова связать, но только до тех пор, пока я не вернусь.

— Хорошо, давай!

Я охотно повиновался теперь заботливым рукам Маданы. Она отсутствовала недолго. Вскоре старуха возвратилась и сказала, что Ингджа скоро придет. Мадана освободила мне руки, и я спросил ее, была ли она в деревне, выразив при этом опасение:

— А если бы тебя увидели? Ты же должна меня охранять!

— О, мужчины все отсутствуют, а женщины, видевшие меня, не подведут нас.

— А где мужчины?

— Ушли в Лизан.

— Зачем?

— Я не спрашивала. Какое мне дело до дел этих мужчин! Может, тебе это скажет Ингджа.

Старуха снова уселась перед дверью. Вскоре она торопливо поднялась и побежала кому-то навстречу. Они о чем-то пошептались перед хижиной, и чья-то тень заслонила вход в жилище. Это была Жемчужина.

Уже с первого взгляда на нее я сказал себе, что ее имя весьма метко. Ей было лет девятнадцать, она была высокая и с таким мускулистым телом, что у нас она, без сомнения, могла бы стать женою правофлангового старой прусской гвардии великанов. Несмотря на это, ее лицо было по-девчоночьи мягким и даже с заметным налетом застенчивости по отношению ко мне.

— Салам, эмир! — поздоровалась она тихим голосом.

— Салам! Ты Ингджа, дочь раиса Шурда?

— Да, господин.

— Прости, что не встал, чтобы приветствовать тебя, но я привязан.

— Я думала, что Мадана освободила тебя на время…

— Только руки.

— А почему не все остальное?

Она тут же наклонилась, чтобы разрезать веревки, однако я сказал:

— Благодарю тебя, милая! Тем не менее я прошу не делать этого, нам потребуется потом слишком много времени, чтобы снова связать меня, если кто-нибудь заявится.

— Мадана мне все рассказала, — продолжала свою речь Ингджа. — Господин, я не позволю, чтобы ты лежал здесь на земле, — ты, эмир с Запада, который ездит по всем странам мира, чтобы испытать приключения!

Это были последствия хвастовства моего маленького хаджи Халефа Омара. Девочка посчитала меня за западного Гаруна аль-Рашида, охотящегося за приключениями.

— Но все же из осторожности ты не будешь ничего такого делать, — отвечал я. — Давай садись рядом со мной и позволь, я задам тебе несколько вопросов.

— Господин, ты слишком добр. Я всего лишь простая девушка, чей отец тебя смертельно оскорбил.

— Может, я его еще и прощу — из-за тебя.

— Не из-за меня, а из-за моей матери, господин. Он не мой отец; первый муж моей мамы умер.

— Бедное дитя! А отчим строг и жесток с тобой?

Ее глаза вспыхнули.

— Строг и жесток? Господин, пусть только попытается вести себя так! Нет, но он презирает свою жену и меня; он не видит и не слышит нас. Он не хочет, чтобы мы его любили, и поэтому… Это не грех, что я проведу тебя к Рух-и-кульяну.

— Когда это произойдет?

— В полночь нужно быть на горе.

— Дух находится в пещере?

— Да. Он всегда там в полночь первого дня каждой второй недели.

— А как узнать, что он там?

— По свече. Ее оставляют перед входом в пещеру и отходят в сторону. Если свеча продолжает гореть, духа нет; если же она гаснет — он там. Затем входят в пещеру, делают три шага и говорят что нужно.