Мутеселлим удивился еще больше:

— Что за послание?

— Я думал, ты дипломат! Спроси мутасаррыфа!

— Эмир, ты говоришь загадками.

— Ты, с твоей мудростью, скоро их разгадаешь. Я хочу тебе сказать откровенно, что ты совершил ошибку, и, поскольку не хочешь ни принять мой совет, ни внять моему уроку, позволь мне, по меньшей мере, исправить твою ошибку. Я пошлю бею из Гумри мирное послание.

— Мне нельзя с ним познакомиться?

— Я хочу сообщить тебе по секрету, хотя это дипломатическая тайна, — мне нужно передать ему подарок.

— От кого?

— Этого я, право, не могу сказать, но ты, очевидно, сможешь легко угадать, если я тебе признаюсь, — этот чиновник и повелитель, от которого исходит послание, живет на западе от Амадии и стремится к тому, чтобы бей из Гумри не был его врагом.

— Господин, теперь я вижу, что ты действительно доверенный мосульского мутасаррыфа.

Мой визит к этому коменданту принял совершенно неожиданный, даже удивительный оборот. За кого он меня принимал — это можно только предполагать. У него вряд ли хватило бы способностей быть даже хорошим старостой, не то что мутеселлимом, и, тем не менее, мне было его жаль, когда я думал о том положении, в котором он окажется, если наш план удастся. Я бы с радостью пощадил его, но такой возможности у меня не было.

Мы отложили наш разговор, потому что принесли еду, состоявшую из нескольких кусков одолженного барана и постного плова. Комендант усердно набивал желудок и забыл при этом полностью о нашем разговоре. Насытившись, он спросил:

— Ты в самом деле примешь у себя курда?

— Да, потому что, я думаю, он сдержит свое слово.

— Ты его пошлешь ко мне обратно?

— Если ты этого хочешь, то да.

— А станет ли он тебя ждать?

Это был легкий намек на то, что и в моем случае посланник потеряет терпение. Поэтому я ответил:

— Он скоро придет, потому будет разумнее, если я не буду утомлять его ожиданием. Разрешишь ли ты нам покинуть тебя?

— При условии, что ты мне обещаешь сегодня вечером быть опять моим гостем.

— Я обещаю. Когда ты хочешь, чтобы я появился?

— Я дам тебе знать через Селима-агу. В общем, добро пожаловать ко мне в любое время, когда захочешь.

Таким образом, наш праздничный обед не занял много времени. Мы пошли, учтиво сопровождаемые мутеселлимом до самых ворот. Там нас ждали слуги с лошадьми.

— У тебя есть башибузук? — спросил комендант.

— Да, в качестве хаваса. Мутасаррыф предлагал мне большую охрану, но я привык сам себя защищать.

Теперь он увидел моего вороного.

— Что за лошадь! Ты сам ее вырастил или же купил?

— Это подарок.

— Подарок! Господин, подаривший тебе его, явно князь! Кто это?

— Это тоже секрет, но, быть может, ты скоро увидишь того, кто подарил мне этого коня.

Мы вскочили на лошадей, и сразу же Селим-ага проорал караулу, ждавшему нашего появления:

— В ружье! Целься!

Они прицелились, но стволы ружей смотрели кто куда.

— Музыка!

Раздались прежний скулеж и звук кофемолки.

— Пли!

Но — увы! Половина этих ужасающих ружей так и не выстрелила. Бешено завращал глазами ага; солдаты усердно возились с оружейными замками, но лишь после того, как я завернул за угол, раздалось тихое клацанье. Очевидно, из каких-то стволов выпали пыжи.

Когда мы добрались домой, курд уже сидел в моей комнате на ковре и курил из моей трубки мой табак. Это порадовало меня, значит, наши взгляды на гостеприимство сходятся.

— Добро пожаловать, друг! — приветствовал я его по-курдски.

— Как, ты говоришь на нашем языке? — спросил он обрадованно.

— Немного. Но давай попытаемся объясниться.

Я велел Халефу раздобыть что-нибудь съестное. Теперь я мог полностью посвятить себя гостю. Я тоже зажег себе трубку и опустился рядом с ним на ковер.

— Я заставил тебя ждать дольше, чем хотел, — начал я, — мне пришлось обедать с мутеселлимом.

— Господин, я охотно подождал. Красивая девушка, твоя хозяйка, принесла мне трубку, а потом я отсыпал себе твоего табака. Я же видел перед этим твое лицо и понял — ты не будешь гневаться на меня за это.

— Ты воин бея Гумри. Что мое — то твое. Я также должен сказать тебе спасибо за то удовольствие, которое ты доставил мне, когда я находился у коменданта.

— Какое удовольствие?

— Ты юноша, но поступил как мужчина, отвечая ему.

Он улыбнулся и сказал:

— Я поговорил бы с ним иначе, будь мы наедине.

— Строже?

— Нет, даже мягче, но поскольку там находился свидетель, я должен был сохранить честь того, кто меня послал.

— Ты достиг своей цели. Мутеселлим желает, чтобы ты вернулся и передал ему свое послание.

— Я не окажу ему этой услуги.

— И мне тоже?

Он поднял голову:

— Ты этого хочешь?

— Я прошу тебя об этом. Я обещал ему, что передам тебе эту просьбу.

— Ты его знаешь? Ты его друг?

— Я был у него сегодня первый раз в жизни.

— А в каких отношениях он с твоим беем? — осведомился я.

— Не в хороших. В город приходят много курдов, чтобы сделать покупки или что-то продать. Для них он ввел высокий налог, с которым бей не хочет примириться.

— Ты хотел говорить с ним по этому делу?

— Да.

— Всю сумму ты заплатил бы?

— Нет.

— Только переговоры? Это ни к чему не приведет.

— Я хотел сказать ему, что мы каждого мужчину из Амадии, входящего на нашу территорию, заключим в тюрьму и будем держать, пока оба курда не окажутся на свободе.

— Это репрессивные меры. Мне кажется, на него такие действия не произведут впечатления — ему, похоже, безразлично, находятся ли жители Амадии в тюрьме или на свободе. И потом вы должны учесть, что из таких демаршей очень легко возникают конфликты. Наилучшим решением был бы побег.

— Об этом говорит и бей, но это невозможно.

— Почему невозможно? Такая строгая стража?

— О нет! Стража нас не волнует. Там сержант с тремя людьми, их бы мы быстро скрутили, но они могут поднять шум, который для нас опасен.

— Опасен?!

— Но самое главное другое — невозможно проникнуть в тюрьму.

— Почему?

— Стены слишком толсты, вход закрыт двумя дверями, обитыми крепким железом. Тюрьма примыкает к саду дома, где живет арнаутский ага; любой необычный шум насторожит его и повлечет за этим нашу гибель. Нет, от мысли о побеге мы должны отказаться.

— Даже если вы найдете человека, который будет готов вам помочь?

— Кто это может быть?

— Я!

— Ты, эмир? О, как это было бы здорово! Как бы я тебя отблагодарил! Ведь эти курды — мои отец и брат.

— Как тебя зовут?

— Дохуб. Моя мать — курдка из племени дохубов.

— Должен тебе сказать, что я нездешний и не знаю, как организовать побег. Но твоего бея рекомендовали мне с хорошей стороны, к тебе я тоже чувствую расположение. Я уже утром разведаю, что можно предпринять в данном случае.

За этим заверением скрывалась, должен признать, маленькая личная выгода. Дело в том, что нам могла потребоваться поддержка гумринского бея, ею же мы могли заручиться скорее всего, защитив его людей.

— Значит, ты считаешь, я должен идти к мутеселлиму?

— Да. Иди к нему и попытай еще раз счастья с помощью переговоров. Я уже провел кое-какую работу, так что, возможно, твоих родственников отпустят добровольно.

— Господин, ты в самом деле сделал это?

— Да.

— Как же ты это совершил?

— Если мы начнем об этом говорить, это заведет нас слишком далеко, но я тебе все же запишу несколько слов, которые пригодятся тебе, если ты последуешь моему совету.

— Что за совет?

— Не говори о репрессиях. Скажи ему, что если он уже сегодня не освободит пленников, то ты тотчас же поскачешь к мутасаррыфу и скажешь ему, что курды-бервари восстали. При этом вскользь упомяни, что ты поедешь через земли езидов и поговоришь с их военачальником Али-беем.

— Господин, это крайне рискованно!

— Тем не менее сделай это. Я тебе настоятельно советую, поверь — у меня есть основания. Должно быть, он держит своих пленников в заключении большей частью для того, чтобы выжать из них деньги, которые ему нужны. Теперь эта причина отпадает, ведь мы сделали ему значительный подарок в виде пиастров.