— Эмир, Коран говорит — кто дал вдвое больше, тому все это Аллах возместит во сто крат. Аллах твой должник, он тебя богато одарит.

— Нам нужны лишь ковры и трубки для наших комнат. Где я могу их одолжить, ага?

— Господин, если ты дашь еще две такие монеты, ты получишь все, что только пожелает твое сердце!

— Возьми деньги!

— Я уже спешу принести вам все необходимое.

Мы покинули сад. Во дворе стояла Мерсина, душа дворца. Ее руки были измазаны в саже. Она мешала указательным пальцем разогретое в миске масло.

— Эмир, тебе подошли наши комнаты? — справилась она.

Здесь до нее, видимо, дошло, что палец вовсе не заменяет ложку; она быстро его вытащила и осторожно облизала.

— Я сниму их, а также сарай и сад.

— Он уже все заплатил, — сказал довольный ага.

— Сколько? — спросила она.

— Тридцать пять пиастров за первую неделю.

О своем бакшише плут ничего не сказал. Значит, он и здесь был под башмаком у своей Мерсины! Я взял из кошелька еще один цехин и дал его ей.

— Вот возьми, жемчужина радушности! Это первый бакшиш для тебя. Если мы будем довольны тобой, то получишь еще больше.

Она поспешно схватила деньги и сунула их за пояс.

— Я благодарю тебя, о Господи! Я уж послежу за тем, чтобы ты чувствовал себя в моем доме так же вольготно, как на коленях праотца Ибрахима. Я вижу, что ты эмир храбрых воинов, которые чтят женщин и дают им бакшиш. Идите наверх, в ваши комнаты! Я сделаю жесткий рис — пиринч и хорошенько полью его растопленным маслом.

При этом, как бы забывшись, она вновь сунула палец в миску и по старой привычке стала мешать им масло. Ее предложение было крайне заманчиво, но… брр!

— Твоя доброта велика, — отвечал я, — правда, у нас нет времени ее оценить, мы должны сейчас же выйти прогуляться.

— Но ты хочешь, чтобы я приготовила кушанья, эмир?

— Ты ведь говорила, что тебе приходится денно и нощно работать, только чтобы угождать аге, поэтому мы не смеем тебе больше докучать. Кстати, нас часто будут приглашать к столу, ну а если этого не случится, мы закажем еду где-нибудь в трактире.

— Но ты ведь не откажешь мне в торжественном обеде!

— Ладно уж, тогда свари нам несколько яиц, ничего другого нам нельзя сегодня есть.

Пожалуй, это единственное блюдо, которое можно было без опаски вкушать из рук этой «нежной» Мерсины.

— Яйца? Хорошо, будут вам яйца, эмир, — торопливо отвечала она, — но, когда вы их съедите, оставьте скорлупки Селиму-аге, они нужны нам как бокалы, а этот человек был столь неосторожен, что разбил все скорлупки.

Мы зашли на короткое время в наши комнаты, где скоро появился ага с одеялом, коврами и трубками, которые он одолжил у торговцев. Они были новые и поэтому чистые, так что мы могли быть довольны. Позже возникла Мерсина с крышкой от старой деревянной коробки, что должно было означать поднос. Там лежали яйца, наш торжественный обед! Рядом покоились полусгоревшие лепешки и стояла знаменитая миска с маслом, окруженная несколькими яичными скорлупками, в которых лежала грязная соль, грубо помолотый перец и какой-то подозрительный порошок, похожий на тмин. Ножей или ложек для яиц, естественно, не было.

Это лукуллово пиршество, к которому мы пригласили и Мерсину, мы благополучно пережили, после чего она удалилась со своей посудой снова на кухню. Ага также приготовился уйти.

— Ты знаешь, господин, куда я сейчас направляюсь?

— Наверное, об этом я сейчас и сам услышу.

— К мутеселлиму. Он должен узнать, что за благородный эмир появился в нашей Амадии и как с ним обошелся смотритель дворца.

Ага стряхнул с бороды остатки топленого масла, которым наслаждался наедине с Мерсиной, придав себе, таким образом, должный вид, и отправился в путь. Теперь мы остались одни.

— Можно мне теперь говорить? — спросил Линдсей.

— Да, мистер.

— Надо покупать платье!

— Сейчас?

— Да.

— В красную клетку?

— Естественно!

— Тогда едем тотчас же на базар.

— Но я не смогу говорить! Покупать должны вы, сэр. Здесь деньги!

— Мы купим лишь платье?

— А что же еще?

— Немного посуды, она нам нужна. Мы сделали бы доброе дело, если бы подарили ее аге или домоправительнице. Дальше табак, кофе и другие вещи, без которых нам нельзя обойтись.

— Well! Оплачу все!

— Сперва мы воспользуемся вашим кошельком, а уж потом рассчитаемся друг с другом.

— Нет уж, я оплачу все! Договорились?

— Мне можно идти с вами? — спросил Мохаммед.

— Как хочешь. Но, я думаю, тебе лучше как можно меньше показываться на людях. В Спандаре тебя узнали как одного из хаддединов, мы не учли, что ты очень похож на своего сына, в чем меня тамошний староста уверял.

— Тогда я останусь!

Мы зажгли наши чубуки и пошли. Прихожая дома была наполнена дымом, а на кухне кашляла Мерсина. Заметив нас, она мгновенно вышла навстречу к нам.

— Где наши люди? — спросил я.

— Возле лошадей. Ты собираешься уходить?

— Мы собираемся на базар за покупками, не обращай на нас внимания, о хранительница кухни. У тебя убегает вода.

— Пусть убегает, господин. Далеко не убежит!

— Зачем ты варишь пищу в таком большом котле?

— Я варю ее для арестованных.

— A-a! Для тех, кто находится здесь, рядом?

— Да.

— Разве их столь много?

— Нет и двадцати.

— И все из Амадии?

— О нет. Есть несколько провинившихся арнаутских солдат, несколько халдеев, курдов, пара жителей Амадии и один араб.

— Откуда араб? Здесь же совсем нет арабов!

— Его привели из Мосула.

— Что за еду они получают?

— Хлебные лепешки, вот я их и пеку, а в полдень или позже, как мне будет удобно, вот эту горячую пищу.

— Из чего она состоит?

— Это мука, размешанная с водою.

— И кто же ее им приносит?

— Сама я. Сержант открывает мне отверстия в дверях. Ты был хоть раз в тюрьме внутри?

— Нет.

— Если ты захочешь ее посмотреть, только скажи мне.

— Тебе не разрешит сержант!

— Он мне разрешит, ведь я его госпожа.

— Ты?

— Я. Разве я не госпожа его аги?

— Это так! Я поразмыслю, приличествует ли сану эмира посещать тюрьму и тем, кто это разрешит, давать хороший бакшиш.

— Приличествует, господин, и даже очень. Может, ты и смилуешься над арестованными, чтобы им можно было бы покупать у меня кушанья и табак, чего они, к сожалению, не могут делать!

Меня весьма порадовали сведения, полученные здесь, но я соблюдал осторожность и не задавал более подробных вопросов, которыми легко возбудил бы подозрения. Мы позвали Халефа, болюка-эмини и курда из Спандаре, после чего отправились в путь.

Базары как вымерли. Насилу нашли мы маленькую кофейню, где нам подали напиток, очень напоминавший мне по вкусу жженые ячменные зерна. С трудом допив непонятную бурду и заново набив трубки, мы отправились к торговцу платьем. Владелец кофейни описал нам место, где мы легко можем найти все нам нужное. Сделку заключили при молчаливом согласии англичанина и к его явному удовлетворению. Ему досталось одеяние исключительно в красную и черную клетку, и причем за сравнительно низкую цену. Потом мы позаботились и об остальных покупках и отослали их со слугами домой. Курд получил в качестве подарка усыпанный жемчугом мешочек, набитый табаком, который он с гордостью тут же укрепил себе на пояс, чтобы этот признак достатка бросался всем в глаза.

Пройдясь вместе с англичанином по городу, я пришел к убеждению, что эту некогда столь важную пограничную крепость, которой турки и сегодня придавали немалое значение, можно легко захватить врасплох с несколькими сотнями предприимчивых курдов. Та кучка солдат, которых мы встретили, выглядели голодными и больными, а защитные сооружения находились в столь жутком состоянии, что вряд ли могли считаться таковыми.

Вернувшись домой, мы застали там агу, поджидавшего нас.

— Я должен привести тебя к мутеселлиму, — сказал он.

— Привести? — переспросил я, улыбнувшись.