— Можно говорить? — тихо спросил меня Линдсей.

— Да. Ведь нас сейчас никто не слышит.

— А курд, следующий за нами?

— Не обращай на него внимания.

— Well! Деревня называется Спандаре?

— Да.

— Как вам там понравилось?

— Весьма и весьма. А вам, сэр?

— Роскошно! Хороший хозяин, добрая хозяйка, приличная еда, красивый танец, великолепный пес!

Произнося последние слова, он взглянул на бежавшую рядом с моей лошадью борзую. Из осторожности я привязал ее веревкой к стремени. Кстати, собака уже подружилась с лошадью и, казалось, уяснила четко, кто стал ее хозяином. Она внимательно поглядывала на меня снизу вверх своими большими, умными глазами.

— Да, — отвечал я. — Все было прекрасно, в особенности еда.

— Отлично! Даже голубь и бифштекс!

— Хм! Вы в самом деле полагаете, что это был голубь?

— Нет? Не голубь? Все равно это был голубь, я знаю!

— Не голубь!

— А что же?

— Это зверь, которого зоологи прозвали латинским именем Vespertilio murinus, или myotis[1062]. Я не зоолог и не знаю латинского языка! Обычно этого «голубя» называют «летучая мышь».

— Летучая…

Он запнулся на этом слове и в ужасе раскрыл широко рот. Даже нос от этого пострадал — его кончик побелел.

— Да, это была летучая мышь. Вы съели летучую мышь.

Он остановил лошадь и уставился в небо. Наконец я услышал громкий щелчок: рот снова закрылся, и мне стало ясно, что к англичанину вернулась способность облекать свои мысли в слова.

— …мышь!

Этим маленьким словом он завершил начатое словосочетание. Затем он наклонился ко мне, свесившись с лошади, и схватил меня за локоть.

— Сэр!

— Что?

— Не забывайте о почтении, должном оказываться каждому джентльмену!

— Я был недостаточно почтителен к вам?

— И весьма, скажу я вам!

— Насколько?

— Как можете вы утверждать, что сэр Дэвид ест летучих мышей!

— Летучих мышей? Я говорил лишь об одной.

— Все равно! Одна или несколько, это все равно оскорбление. Я требую удовлетворения, сатисфакции! Well!

— Считайте, она у вас уже есть!

— У меня? Как это?

— Вы получите сатисфакцию, которая вас полностью удовлетворит.

— Какую? Не знаю никакой.

— Я тоже ел летучую мышь, как и Мохаммед Эмин.

— Тоже? Вы и он? A-a!

— Да, я также принял ее за голубя. Когда же я поинтересовался, мне сказали, что это была летучая мышь.

— У летучей мыши же есть кожица.

— Срезали.

— Значит, все это на самом деле правда?

— На самом деле.

— Не шутка, не розыгрыш?

— Всерьез.

— Ужас! О-о! Получу колики, холеру, тиф! О-о!

Он скривил такую мину, что ему нельзя было не посочувствовать.

— Вам плохо, сэр?

— Очень! Yes!

— Могу я помочь?

— Чем же?

— Гомеопатическим средством.

— У вас оно есть? Мне становится действительно дурно!

— Какое средство?

— Симилиа симилибус.

— Опять зоология, латынь?

— Да, латынь: подобное подобным. А по зоологически это саранча.

— Что?

— Да, саранча.

— Против дурноты? Мне нужно ее съесть?

— Вы не должны ее есть, вы ее уже съели.

— Я ее уже… Я?

— Да.

— Глупости! Невозможно! Когда?

— Вчера вечером.

— A-a! Объяснитесь!

— Вы сказали, что бифштекс оказался очень хорошим.

— Очень! Невероятно хорошим! Well!

— Это был не бифштекс.

— Не бифштекс? Я англичанин! Был бифштекс!

— Не было! Я спрашивал!

— А что же было?

— Поджаренная в оливковом масле саранча. Мы называем этих деликатесных прыгунов соломенными лошадьми.

— Соломенными…

Снова, как и прежде, слово застряло у него в горле, но в этот раз он совладал с собой и крепко сжал губы.

— …лошадьми!

— Да, вы ели соломенных лошадей.

— A-a! Ужасно! Но я их не распробовал!

— Разве вы знаете, как они выглядят?

Он сделал руками и ногами движение, как будто хотел повернуться на лошади вокруг собственной оси.

— Нет, никогда не видел.

— Я уверяю вас, это была действительно саранча. Ее жарят и растирают, потом кладут в землю до получения ею особого вкуса, как говорят французы haut gout[1063], и тушат в оливковом масле. Я попросил уже этот рецепт у жены старосты и точно знаю, что говорю.

— Ужас! У меня ведь будут желудочные колики!..

— Вы удовлетворены моей сатисфакцией?

— И вы тоже ели кузнечиков?

— Нет.

— Нет? Почему нет?

— Мне их не подавали.

— Только мне?

— Только вам одному, наверное, это почетная награда вам, сэр!

— А вы знали?

— Сначала нет, но, когда вы ели, я спросил.

— Почему же вы не сказали мне сразу?

— Вы же наверняка что-нибудь такое сделали бы, что оскорбило бы нашего хозяина.

— Мистер, я протестую! Это же коварство! Злодейство! Злорадство! Подерусь с вами, буду боксировать или…

Он прервал речь, ибо раздался выстрел и пуля вырвала клочок ткани из моего тюрбана.

— Быстро на землю и спрячьтесь за лошадьми! — приказал я.

Одновременно я спрыгнул с коня. Спешил я не напрасно: раздался второй выстрел, и пуля просвистела прямо надо мной. Одним движением я отцепил поводок от ошейника собаки:

— Взять!

Пес издал короткий тявкающий звук, будто хотел сказать, что он меня понял, и стрелою помчался в кустарник.

Мы находились в ущелье, склоны которого густо поросли молодыми дубами. Даже пробираться сквозь них было опасно, можно было бы попасть под пули противника. Защитившись корпусами наших лошадей, мы прислушались.

— Машалла! Кто это может быть? — спросил Мохаммед Эмин.

— Арнаут, — ответил я.

Тут мы услышали крик и следом за ним — громкий, призывный лай собаки.

— Доян взял его, — сказал я спокойно, насколько это было возможно в этой ситуации. — Болюк-эмини, иди туда и приведи его к нам!

— Аллах-иль-Аллах! Эмир, я не пойду, их там может быть десять или даже сто, и тогда я пропал!

— …и твой осел остался бы сиротою. Ты трус. Следи за лошадьми. Пошли!

Нам не пришлось долго продираться сквозь чащу. Я не ошибся — то был арнаут. Собака не стояла рядом, а лежала на нем в таком положении, которое заставило меня поразиться необычайнейшему уму Дояна. Арнаут успел вытащить кинжал, чтобы защититься им от собаки, так что псу нужно было решить несколько жизненно важных задач. Поэтому он потянул его вниз и так уложил на правую руку, что арнаут не мог ею двигать. При этом Доян удерживал его за шею зубами, хоть и легко, но все же так, что арнаут при малейшем движении оказался бы на том свете.

Сначала я отобрал у трусливого арнаута кинжал, затем вынул из-за пояса пистолет, — второй, уже отстрелянный, валялся на земле: арнаут уронил его при нападении собаки.

— Назад!

Услышав команду, пес отпустил его. Тот поднялся и схватился непроизвольно за шею. Я сказал ему:

— Слушай, ты хотел нас убить! Может быть, мне тоже убить тебя?

— Сиди, прикажи, и я повешу его! — попросил Халеф.

— К счастью, он ни в кого не попал. Отпустите его!

— Эмир, — сказал Мохаммед, — он дикий зверь.

— Он уже выстрелил в меня, но у него не будет возможности это повторить. Проваливай, подлец!

В мгновение ока тот исчез между кустами. Пес моментально рванулся за ним, но я его удержал.

— Сиди, нам нужно идти за ним. Он арнаут, а потому опасен для нас всегда.

— Опасен? В Амадии, что ли? Если он туда отправится, я подам на него в суд.

У Мохаммеда и у англичанина нашлось много веских возражений, но я уже повернул к лошадям и взобрался на своего вороного. Пес бежал за мною без зова. Я заметил, что мне не нужно его привязывать. Впоследствии это неоднократно подтвердилось.

К полудню мы добрались до маленькой деревни под названием Бебади, выглядевшей весьма убого, населенной, как мне показалось, несторианами. Мы сделали там короткий привал, и нам пришлось приложить немало усилий, прежде чем мы получили в дополнение к нашей еде по глотку шербета.