— Благодарю тебя! Вот, возьми!

— О господин, твоя милость больше, чем…

— Не благодари, — прервал я ее. — Дядя твоих детей тоже попал в плен?

— Да.

— Его освободят. Иди к маленькому человеку, который скачет на черном жеребце, и скажи ему от моего имени, что он должен отдать тебе твой скот. Шейх не вернется сюда.

— О господин!..

— Хорошо. Иди и ни единой душе не рассказывай, о чем мы с тобой говорили!

Она удалилась, а я вышел из палатки. Хаддедины почти справились с подсчетом животных. Я разыскал Халефа и позвал его. Он подъехал ко мне.

— Хаджи Халеф Омар, кто тебе разрешил брать моего вороного?

— Я хотел приучить его к своим ногам, сиди!

— Не очень-то он их боится. Слушай, Халеф, к тебе придет женщина и потребует назад свою корову и десяток овец. Ты отдашь их ей.

— Повинуюсь, эфенди.

— Слушай дальше! Ты возьмешь три тахтервана из лагеря и укрепишь их на трех верблюдах.

— Кто в них поедет, сиди?

— Посмотри на берег. Видишь кусты и дерево справа?

— Вижу и кусты, и дерево.

— Там лежат трое больных людей. Для них и предназначены тахтерваны. Иди в палатку шейха. Она принадлежит тебе вместе со всем, что в ней находится. Возьми одеяла, положи их в корзины, чтобы больным было мягко лежать. Но ни теперь, ни в пути ни один человек не должен узнать, кого везут верблюды!

— Сиди, ты знаешь, что я сделаю все, что ты прикажешь, но я не могу столько сделать один.

— Там три англичанина и двое хаддединов. Они тебе помогут. А сейчас верни мне жеребца. Я сам займусь отбором скота.

Через час мы полностью управились с работой. В то время как все арабы направили все внимание на стада, Халефу удалось незаметно погрузить больных на верблюдов. Весь длинный караван был подготовлен к отправлению. Теперь я поискал молодого человека, который поприветствовал меня сегодня дубинкой. Я увидел его, окруженного товарищами, и подскакал к нему. Линдсей со своими слугами стоял поблизости.

— Сэр Дэвид Линдсей, нет ли у вас или у ваших слуг чего-нибудь наподобие шнура?

— Я полагаю, что у нас здесь есть много веревок.

Он подошел к лошадям, которые были оставлены племени абу-хаммед. Лошади были привязаны поводками к кольям палаток. Несколькими движениями он отрезал целый ворох этих поводков, после чего вернулся ко мне.

— Сэр Дэвид, видите вон того загорелого парня?

Я подмигнул ему украдкой.

— Я вижу его, сэр.

— Передаю его вам. Он присматривал за тремя горемыками, а поэтому должен идти с нами. Свяжите ему руки за спину, а потом прикрепите веревку к своему седлу или к стремени. Пусть немного поучится побегать.

— Yes, сэр! Очень хорошо!

— Пока мы не доберемся до вади Дерадж, он не получит ни есть, ни пить.

— Он это заслужил!

— Караульте его. Если он убежит от вас, то между нами все кончено, и вы сами будете искать места, где можно выкопать Fowling bulls!

— Я его удержу. Но возле места ночевки начнем копать!

— Итак, вперед!

Англичанин подошел к юноше и положил ему руку на плечо.

— I have the honour, Mylord[1013]. Пойдем, висельник!

Линдсей крепко держал парня, а оба слуги со знанием дела связали ему руки. В первое мгновение юноша был ошарашен, потом он повернулся ко мне.

— Что это означает, эмир?

— Ты пойдешь с нами.

— Я не пленник и останусь здесь!

В этот момент к нам протолкалась пожилая женщина.

— Аллах керим, эмир! Что ты хочешь сделать с моим сыном?

— Он будет сопровождать нас.

— Он? Звезда моей старости? Слава своих друзей, гордость племени? Что он совершил, раз ты связываешь его, как убийцу, которого настигла кровная месть?

— Быстрее, сэр! Привяжите его к лошади — и вперед!

Я дал знак к немедленному выступлению и ускакал. Поначалу я испытывал сострадание к столь тяжко наказанному племени, теперь же лицо каждого из них было мне противно, и, когда мы покидали лагерь, оставляя за собой горестный вой, мне казалось, как будто я выскользнул из разбойничьего логова.

Халеф с тремя своими верблюдами занял место во главе каравана. Я подъехал к нему.

— Удобно ли они лежат?

— Как на кушетке падишаха, сиди!

— Они поели?

— Нет, только выпили молока.

— Тем лучше. Говорить могут?

— Они сказали лишь несколько слов, но на языке, которого я не понимаю, эфенди.

— Это, видимо, был курдский?

— Курдский?

— Да. Я считаю их поклонниками дьявола.

— Поклонниками дьявола? Аллах-иль-Аллах! Господи, защити нас от трижды побитого камнями черта! Как можно поклоняться черту, сиди?

— Они не поклоняются ему, хотя им это и приписывают. Они — очень храбрые, очень прилежные и почтенные люди, полухристиане-полумусульмане.

— Поэтому и язык у них такой, что его не понимает ни один мусульманин. Ты умеешь говорить на этом языке?

— Нет.

Халеф подскочил как ужаленный.

— Как нет! Сиди, это неправда, ты все можешь!

— Говорю тебе, я не понимаю этого языка.

— Совсем?

— Хм! Я знаю один родственный язык; возможно, что я найду какие-то слова, чтобы понять их.

— Видишь, сиди, я был прав!

— Только Бог все знает. Человеческое знание отрывочно. Не знаю же я, как Ханне, свет твоих глаз, довольна своим Халефом?

— Довольна, сиди? У нее на первом месте Аллах, потом — Мухаммед, потом — черт на цепочке, которого ты ей подарил, а уж потом только — Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара.

— Итак, ты идешь за чертом!

— Не за шайтаном, а за твоим подарком, сиди!

— Так будь ей благодарен и повинуйся ей!

После такого призыва я оставил маленького слугу одного.

Само собой разумеется, что наш обратный путь из-за большого количества животных проходил гораздо медленнее. На закате мы достигли места, лежавшего все еще ниже Джеббара и очень хорошо подходившего для ночлега, поскольку оно было покрыто цветами и роскошной травой. Главная задача состояла теперь в том, чтобы охранять и стада, и пленников абу-хаммед. Мне пришлось отдать необходимые распоряжения. Поздним вечером, когда я уже укладывался спать, ко мне еще раз подошел сэр Линдсей.

— Ужасно! Страшно, сэр!

— Что?

— Хм! Непостижимо!

— Что такое? Ваш пленник исчез?

— Пленник? No! Лежит крепко связанный!

— Ну что же тогда ужасного и страшного?

— Мы забыли главное!

— Ну, говорите же!

— Трюфели!

Я просто не мог не рассмеяться.

— О, это, разумеется, ужасно, сэр. По меньшей мере, я видел в лагере абу-хаммед целый мешок, наполненный ими.

— Где же здесь трюфели?

— Поверьте, завтра они у нас будут!

— Прекрасно! Доброй ночи, сэр!

Я заснул, так и не поговорив с тремя больными. На другое утро я уже был возле них. Состояние несчастных немного улучшилось, и они уже настолько отдохнули, что разговор не был им в тягость.

Как я скоро убедился, все трое очень хорошо говорили по-арабски, хотя вчера в полубессознательном состоянии у них вырывались слова только на родном языке. Когда я к ним приблизился, один из них поднялся и с благодарностью поклонился мне.

— Это ты! — воскликнул он, прежде чем я успел его поприветствовать. — Это ты! Я снова узнаю тебя!

— Кто я, мой друг?

— Это ты явился мне, когда смерть протянула руку к моему сердцу. О, эмир Кара бен Немей, как я тебе благодарен!

— Как? Ты знаешь мое имя!

— Мы знаем его, потому что этот добрый Хаджи Халеф Омар очень много рассказал нам о тебе после нашего пробуждения.

Я обернулся к Халефу:

— Болтун!

— Сиди, разве мог я не говорить о тебе? — защищался малыш.

— Да, конечно, но без выдумок. Теперь я повернулся к больным.

— Окрепли ли вы настолько, чтобы говорить?

— Да, эмир.

— Тогда позвольте мне спросить, кто вы.

— Меня зовут Пали, этого человека — Селек, а этого — Мелаф.

— Где ваша родина?