Не скажу, что письма, пришедшие одно за другим, во всем порадовали меня. Почему мне не сказали открыто и прямо, о чем, собственно, шла речь? К чему эти игры с лагерным сбором? Подлинно великие и плодотворные идеи рождаются в уединенных размышлениях, а не в длинных речах, которые рассчитаны лишь на короткий ум! Зачем это разделение старых вождей и молодых? К чему еще отдельно их жены и другие женщины? А господа из этого странного и весьма сомнительного комитета? Они хотели вести заключительное собрание, а значит, оказывать влияние на решения всех без исключения собравшихся и вносить туда поправки! Имена обоих профессоров, урожденных индейцев, были мне известны. Но тон, в котором они мне писали, безропотно не снес бы ни Сэм Хокенс, ни Дик Хаммердалл, ни Пит Холберс. Секретарь и кассир вообще ни о чем мне не говорили. А Олд Шурхэнд как директор? Что все это значит? Для чего здесь нужен какой-то непонятный «директор»? Может, чтобы возложить на него моральную ответственность или даже исполнение финансовых поручений? Олд Шурхэнд давно стал вестменом высшего ранга, но был ли он в состоянии соревноваться с хваткой тертого американского дельца, я не знал. Все это казалось мне тем сомнительнее, чем глубже я вникал в написанное. Моей жене все это тоже не нравилось. Поскольку я упомянул о ней, следует сказать, что и она получила личное послание:
«Моя дорогая белая сестра! Наконец мои глаза увидят тебя, хотя моя душа уже давно видела твою. Повелитель твоего дома и твоих мыслей придет к горе Виннету, чтобы посовещаться с нами о Высшем и Прекрасном. Я знаю, он не совершит этого путешествия без тебя. Прошу тебя сказать ему, что готовлю вам обоим лучшую нашу палатку и что для меня твой приезд подобен теплому, возрождающему лучу солнца, которое уже ушло из моей жизни, достигшей своего рубежа. Так приди и наполни меня твоей верой в Великого Справедливого Маниту, которого я хотела бы чувствовать так же, как чувствуешь ты, моя сестра!
Кольма Пуши».
Должен упомянуть, что Душенька переписывалась с Кольмой Пуши и переписывается до сих пор, и добавлю, что именно это послание не в последнюю очередь повлияло на наше решение. Если я и в самом деле поеду, то уж точно не один.
Пришло еще несколько писем. Выберу среди них лишь одно, поскольку оно представляется самым важным. Оно было написано прямо-таки каллиграфическим почерком, на очень хорошей бумаге, и завернуто в большой тотем из тончайшей кожи антилопы, обработанной так, как это может сделать только индеец, и имеющей белизну снега и гладкость фарфора. Отмеченные пунктиром литеры были раскрашены киноварью и другими неизвестными мне красками. Вот содержание письма:
«Мой белый брат! Я спросил о тебе у Бога. Я хотел знать, среди тех ли ты еще, о ком говорят, что они живы. И мне пришло известие, что тебя пригласили принять участие в сентябрьских совещаниях. Они пройдут на моей горе, навсегда нарушив ее священное спокойствие и тишину. Ради всего того, что ты когда-то любил здесь, а может, любишь до сих пор, заклинаю: повинуйся этому зову! Спеши сюда, где всегда был твой второй дом, и спаси своего Виннету! Сейчас его понимают неправильно, не хотят понять и меня! Ты никогда не видел меня, а я — тебя. Я никогда не слышал звука твоего голоса, и ты никогда бы не услышал звука моего. Но сегодня мой страх шагает далеко через море, к тебе, его крик так громок, что ты услышишь его и, верю, придешь.
Никто не знает, что я зову тебя. Это известно только тому, кто пишет письмо. Он — моя рука, а рука молчит. Но прежде чем ты появишься здесь, побывай на Наггит-циль. Средняя из пяти больших голубых елей скажет тебе все, что я не могу доверить бумаге. Ее голос станет для тебя голосом Маниту, Великого и Вселюбящего Духа! Я прошу тебя еще раз: приди и спаси своего Виннету! Его хотят отнять у тебя и убить навсегда!
Тателла-Сата, Хранитель Большого Лекарства».
Что касается упомянутой в письме Наггит-циль, то под наггитами понимают более или менее крупные золотые самородки, а «циль» на языке апачей означает «гора». Следовательно, Наггит-циль переводится как Золотая гора. Как известно, на этой горе отец и сестра моего Виннету были убиты неким Сантэром. Позже, незадолго до смерти, которая настигла Виннету в кратере горы Хенкок, он сообщил мне, что зарыл на Наггит-циль завещание, прямо у надгробия могилы своего отца, и теперь меня ждет золото, очень много золота. Когда я прискакал к Наггит-циль, чтобы забрать завещание, на меня напали из засады и взяли в плен. Тот самый Сантэр и шайка индейцев-кайова, среди которых он сшивался. Во главе группы стоял юный Пида, чья душа приветствовала мою теперь, по прошествии более тридцати лет, в письме его отца, старейшего вождя Тангуа. Сантэр похитил завещание, в котором вождь апачей изливал свою последнюю волю и где говорилось о местонахождении золота, и сбежал с ним. Я вынудил кайова освободить меня, поспешил за вором и прибыл на место как раз в тот момент, когда он только что нашел сокровище. Тайник был на высокой скале, на берегу одинокого горного озера, которое называют Деклил-То, Темная Вода. Увидев меня, бандит выстрелил. Что произошло потом, можно прочитать в последней главе «Золота Виннету».
А в отношении Тателла-Саты, Хранителя Большого Лекарства, должен признать, что всегда горел искренним желанием встретиться однажды с этим самым таинственным из всех краснокожих и поговорить с ним, но мое сокровенное желание так до сих пор и не исполнилось. Имя Тателла-Сата с языка таос дословно переводится как Тысяча Солнц, то есть по-индейски Тысяча Лет. А значит, обладатель его настолько стар, что определить его возраст невозможно. Неизвестно и то, где и когда он родился, поскольку он не принадлежал ни к одному из племен, хотя все индейские народы почитали его одинаково высоко. Сотни шаманов в одиночестве постепенно обретали дар и знания; он именно из таких, высоко вознесшийся над остальными. Неверно представлять себе индейского шамана шарлатаном, знахарем или колдуном, вызывающим дождь. Шаман хоть и «человек лекарства», но «лекарство» здесь не имеет ничего общего со своим значением, принятым у нас[850]. Для индейцев это слово из чужого языка, и смысл его у них совершенно иной.
Когда краснокожие познакомились с белыми, они увидели, услышали и узнали много удивительного. Больше всего их удивляло действие наших лекарств, медикаментов. Они не могли постичь этого явления и признали его как безграничную божественную благодать, открывшуюся человеческому роду с Небес. Первый раз услышав слово «лекарство», они связали с ним понятие о чуде, божественном покровительстве и непостижимом для людей действии высших сил. Стало быть, значение принятого индейцами во все языки и диалекты слова «лекарства» соизмеримо у них со смыслом слова «таинство». Все, что было связано с их религией, верой и поисками вечного, стало определяться как «лекарство», так же как и все те плоды европейской науки и цивилизации, которые они не могли понять. Они были достаточно искренни и честны, чтобы открыто признать — преимуществ у бледнолицых гораздо больше. Потому-то индейцы и стремились равняться на последних, брали от них много хорошего, но, к сожалению, и много плохого. Они были так по-детски наивны, что все самое обычное считали необычайно высоким, святым. Тогда они и взяли в оборот слово «лекарство», называя им самое святое и не подозревая, что это святое они тем самым оскорбляли и унижали, А поскольку в те давние времена даже у нас слово «лекарство» еще не вызывало такого почтительного отношения, как сегодня, и слыло синонимом притворства, шарлатанства и легкомыслия, то, со всей своей непосредственностью называя «шаманами», или «людьми лекарства», тех, кто стоял у истоков теологии и науки, индейцы и не догадывались, что унижали и навсегда уничтожали этих людей.
Как высоко стояли последние, прежде чем познакомились с «цивилизацией» белых, нам еще предстоит узнать, углубившись в прошлое американской расы. А прошлое свидетельствует, что по многим показателям народы Америки стояли на одной ступени с белыми. Царство добра, величия и благородства древних народов брало начало в головах тех людей, которых позже станут именовать «людьми лекарства». Среди шаманов было не меньше, чем в истории азиатской и европейской рас, людей знаменитых и выдающихся. Если современные индейские шаманы не шаманы прошлого, то в этом явно виноваты не только индейцы. Духовная элита инков, тольтеков и ацтеков[851], а также «попечителей лекарств» перуанцев и мексиканцев определенно находилась не на таком низком уровне, как авантюристы Кортес и Писарро[852].
