Одним из ярчайших представителей теории монгольского происхождения киданей являлся Н. Я. Бичурин. Он писал следующее: «Китайская статистика И-тхун-чжы показывает восемь единоплеменных владетельных домов, от которых монголы в продолжение двадцати столетий получали народные названия, последовательно одно за другим. Сии дома были: хунну, ухуань, сяньби, жужаны, дулга, ойхор, сйэяньто, кидань». В отношении киданей Н. Я. Бичурин нашел горячую поддержку в лице многих отечественных и зарубежных исследователей (О. Ковалевский, Р. Тории, Д. Тамура, Л. Л. Викторова, В. С. Стариков, В. С. Таскин, С. А. Токарев, Л. Котвич, Л. Р. Кызласов, К. А. Виттфогель, Фэн Цзя-шэн, X. Пэрлээ, Н. Сэр-Оджав и др.). Пытался обосновать эту точку зрения на основе письменных источников и Е. М. Залкинд. Сопоставив древних киданей и некоторые современные народности Монголии, он сделал такое заключение: «киданей следует рассматривать как древнемонгольскую народность, остатками которой являются современные дауры». Однако этот вывод в свое время подвергла критике Г. М. Василевич.
Сотрудниками Института этнографии АН СССР и ВИНИТИ АН СССР с помощью ЭВМ проведено исследование текстов малого киданьского письма и предпринята попытка дешифровки киданьского языка. Уже первые полученные результаты показали, что язык киданей весьма близок языку монголов.
Китайская модель «хуа-и» («цивилизованный Китай» и «нецивилизованная» «варварская» периферия, где проживали «близкие», почти «свои» «варвары», а за ними и «далекие», «немирные») перенималась киданями. Это стимулировало появление еще одной проблемы, связанной с определением места киданей в кочевом мире. Фактически с этого периода началось основательное изучение социально-экономического и общественного строя государства Ляо.
Третий период начался после крушения киданьской империи и в рамках дальневосточного региона продолжается до сих пор. В его начале использовался и адаптировался богатый киданьский «опыт» для новой государственности и ситуации (монголы, маньчжуры). Маньчжуры, приступая к своему грандиозному проекту по изданию официальных историй трех великих средневековых империй (Ляо-ши, Цзинь-ши, Юань-ши), выделяли из них, как ни странно, именно империю киданей[516].
Китайская историография на этом практически остановилась, поскольку в той или иной степени до сих пор стоит на позициях китаецентризма. В стране осуществляется грандиозная археологическая и филологическая работа, но философия истории современного Китая фактически основывается на двух идеях — исключительности китайской цивилизации и марксистской трактовке формационного подхода. Именно они основательно иллюстрируются на богатейшем фактическом материале.
В Европе первый интерес к киданьской истории возник в XIII в., когда здесь появились монголы. В частности, уже тогда исследователей заинтересовал титул «гурхан». Его принятие первым западнокиданьским правителем Елюй Даши для историков М. Дегинь, П. де Майя, К. Д'Эрбло, С. де Саси, М. Клапрот, казалось необычным. Поисками источников, откуда кидани заимствовали данный титул, занимались В. Григорьев, И. Березин, К. Риттер, К. Менгес, К. А. Виттфогель, Фэн Цзя-шэн и другие отечественные и зарубежные исследователи[517]. В «Ляо ши» (цз. 116) прямо говорится, что гурхан — это почетный титул правителей монгольских племен. В. В. Бартольд предположил, что Елюй Даши принял титул правителей Караханидского каганата, существовавшего на территории Средней Азии[518]. В монгольском языке корень «гур» имеет два значения: 1) «большой, всеобщий»; 2) «народ» (собрание племен). Титул «гурхан» в этом случае означал выборного хана, поставленного во главе какого-либо племенного союза. Видимо, именно в таком значении он встречается в «Юань чао би ши». Здесь рассказывается, как в 1201 г. некоторые монгольские племена, собравшись на р. Кем, избрали своим вождем Джамуху и присвоили ему титул гурхан, т.е. великий хан[519], предводитель не одного племени, а союза племен[520].
Можно предположить, что на протяжении XII-XIV вв. значение этого титула претерпело значительную эволюцию. В тюркских языках, по свидетельству Махмуда аль-Кашгари, корень kur стал означать «храбрый человек»[521], а в османском gur — «богатый» и «удачливый»[522]. Джувейни объясняет его, как «хан ханов», а Рашид Ад-Дин — «великий хан, всеобщий хан»[523]. В отдельных тюркских и монгольских языках это слово произносится с некоторым удлинением (гур-хан) и обозначает «универсальный правитель, хан с огромной властью, верховный правитель»[524], «хан всего народа»[525]. Есть предположение, что этот титул своим происхождением связан с хунну[526]. Он пользовался большим уважением у многих правителей: «любил видеть свое имя с этим прозванием Тимур»[527] и многие Чингизиды[528]. Любопытно свидетельство Р. Бэкона о значении данного слова: «хан — титул и означает то же, что прорицатель» (Cham est nomen dignitatis, et sonat idem quod divinator)[529]. Тем самым подтверждается попытка объединить в лице правителя западных киданей духовную и светскую власти по т. н. «китайскому» варианту[530]. За Даши сохранялась слава «китайца», а мусульманские авторы именовали его Кур-ханом ас-Сини[531], сам титул «гурхан» рассматривая лишь как «почетный».
Интересна и широко распространившаяся в то время легенда о пресвитере Иоанне. Привлекает внимание и боевая мощь кочевников. Таким образом, история восточноазиатских кочевников в целом и киданей в частности рассматривалась европейцами лишь в связи со своей историей. По мере расширения колониальной системы, когда на Восток устремлялись жадные взоры, появлялось и желание понять способность к сопротивлению и источники богатства. Для европейских историографов характерно высокомерие, поэтому не удивительно, что они переняли многие минские историолемы.
Так, иероглиф «ляо» традиционно переводится «железный», империю киданей тоже называют «Железной». Данная традиция появилась, по мнению ряда исследователей[532], именно в минскую эпоху, когда китайцы сбросили ненавистное монгольское иго и стали иначе «читать» историю взаимоотношений своего государства с северными варварами. Прочтение основывалось не только на том, что слова «железо» и «железный» у многих монгольских племен были синонимами слов «сила» и «могучий», но имело подтекст «железные оковы», «кандалы». Можно предположить, что мы имеем дело с эволюцией термина, терявшего одни значения и приобретавшего другие, или вполне осознанным, предельно политизированным его «прочтением» патриотически настроенными китайцами.
Имперский характер киданьского государства и логика внутренней политики его правителей позволяют согласиться с существованием в период Ляо другого значения термина, принципиально важного для киданей. Действительно, можно прочесть данный иероглиф как «чистое серебро»[533] (с ключом цзинь — 'металл'), однако одна из столиц Ляо была расположена в долине Серебряной реки (Иньчуань), а о географическом принципе структурирования государства взамен этнического уже упоминалось. Важно и то, что монголоязычные кидани серебро ценили больше, чем золото или железо. Этноним «монгол», как бы его ни переводили, связан с монгольским словом «монго» («серебро, белый, чистый»). Монголы, как впоследствии и маньчжуры, считали киданьскую империю своеобразным образцом для подражания. По сообщению Пэн Дая, именно в противовес чжурчжэням татары назвали свое государство «Великой серебряной династией»[534].
