Тяньцзо же вовсе не имеет в виду высокой мысли своего деда, а действует, очевидно, под влиянием своих личных чувств, своей вспыльчивой, раздражительной натуры. Далее, говорит история: «Ясно, что Ляо в последние годы употребляла законы, одинаковые с первыми моментами возвышения династия, но все-таки было большое различие в самом характере изданий законов, отношении к ним народа, ибо государи начального времени (соб. рубившие дела) соизволяли издавать закон, и хотя не тотчас утверждали его, но народ не смел рассуждать (критиковать); последующие же императоры, последних времен династии, издавали закон и тотчас утверждали его, почему народ также не имел оснований доверяться». Замечательно, что в обоих моментах развития законодательства, начального и последующего, конечного, народ играет чисто пассивную роль: теперь (т.е. с момента утверждения династии Ляо) он уже утратил окончательно и то значение, какое за ним признавалось еще при избирательном образе правления, хотя, как мы видим, он и тогда не смел критиковать, мотивировать издававшийся закон. Тут же он совершенно потерял всякое значение, обратившись в объект права верхов, владыки. Значит, на принятие Амбагянем императорского титула (и след. власти) нельзя смотреть как на пустое тщеславие: мы видим, что вместе с этим неразрывно связано очень много замечательных фактов и не только в отношении к соседним государствам (вассальная зависимость других), в отношении, так сказать, внешнем, но и во внутренней обстановке совершилась еще большая перемена: народ теряет всякое значение, мир чиновников, бюрократов, напротив, получает большее; роды сплачиваются единством закона; всюду проводится общность интересов, что мы не замечаем в разрозненном, аймачном положении народа и т.д.[395]

Теперь нам остается расмотреть еще мир серальных интриг при этом императоре. Этот император в последние года совершенно превратился в охотника-зверолова и вовсе не занимался государственным управлением, а тем паче воспитанием своих сыновей (которых у него было 6 человек), из которых, впрочем, один Элувэнь, рожденный от Вень-фей (4-й жены императора?), отличался добродетелями, как говорит положительный голос истории. Нет сомнения, что около него собрался кружок, вполне преданный ему и жаждавший увидеть его поскорее на престоле... Но у императора было множество других жен, которые также желали видеть своих детей на месте отца.

И вот один из братьев жены императора Юань-фей (соб. имя которой б. Гуй-ке), некто Сяо Фынь-сянь (в тоже время приятель и министр императора), страшно ненавидевший Элувэня и весь его род, открыл обвинение на некоторых лиц из этого рода, а именно: мужа старшей сестры Вень-фей Елюя Дахела и младшей сестры Елюя Иду[396], в том, что будто они в сообществе со своими женами и Вень Фей-ей совещались о возведении на престол Цзинь-Го-Вана (титул) Элувэня. Тяньцзо поверил этому ложному доносу и казнил Дахела (Идугу, Иду по другому, спасся) вместе с его женой, затем «наградил смертью» и Вень-фей-ю. Этим и кончилась 1-я интрига в стенах сераля императорского дома. Элувэнь, как непричастный к этому делу, не подвергся наказанию.

Но вот, когда император был у Западной заставы (на Западной звериной охоте), некто Елюй Саба и несколько других задумали возвести на престол помянутого Элувэня (или, может быть, на них также наплели). Тяньцзо, услыхав о сем, приказал подвергнуть пыткам Саба, а прочих лиц, помогавших Элувэнь'ю, и его самого казнить, ибо он видел, что около него составился кружок, который не прочь ниспровергнуть существующий порядок. Элувэнь'ю советовали бежать, но он сказал, обратившись к отцу: «Я ничего не сделал для твоей особы, государь, и ты теряешь великую умеренность благородного сына»[397]. Действительно, говорит история, Тяньцзо поступил неблагородно: чиновники совещались о возведении его сына, а он приказал казнить самого его. Элувэнь же гораздо благороднее своего отца: он не следует совету бежать и умирает, покорный воле отца. Это внушает к нему симпатию. Вот как судит об этом сама история, и нам ничего не остается делать, как только согласиться с ее верным взглядом.

NB. Глубоко сознавая всю важность такого обзора, как законодательство, имеющее такое громадное значение в общей сфере государственных установлений, я с истинным прискорбием должен заметить, что в моем очерке найдется много необъясненного, много непонятного, эпизодически вставочного, и поэтому просить компетентного судью: указать мне мои недостатки в сем очерке (да и вообще во всей представляемой работе), которые, однако ж, произошли большей частью от срочности работы, и, таким образом, доставить мне возможность более лучшего, осмысленного представления той же самой области в моих последующих работах.

Отсутствие специальной статьи в добытом мной материале, рассматривающем религиозную сферу, заставляет меня ограничиться неясными сведениями и, таким образом, сказать, что эта сфера для меня — terra incognita, на которую я, однако ж, обращаю внимание читателя с целью дать хоть некоторое понятие о религиозной жизни этого народа.

Как я уже говорил (в статье «Об обрядах»), мы замечаем у Киданей смесь религиозных учений, более или менее разнообразных по своим основным идеям: так, наряду с ШАМАНИЗМОМ, мы видим учения ДАОСОВ, конфуцианцев (жу-цзяо) и буддистов, которые могут ужиться только между не фанатичными обитателями Срединного государства. Ко всему этому мы должны присовокупить еще, согласно указанию отца Иакинфа («Ст. опис.», ч. I, с. 78), ЛАМАИСТСКУЮ РЕЛИГИЮ (измененная несколько из буддийской), существовавшую в Монголии еще до владычества Киданей и переведенную ими в Северную часть Китая, в Пекин. Я не могу критически отнестись к этому указанию нашего почтенного ученого и, принимая его известие на слово, остановлюсь только на указании некоторых мест в официальной истории династии, по которым мы можем заключить, что все вышесказанные учения (кроме ламаистской секты) пользовались известностью между Киданями. Так, в биографии Бея (первого сына Тай-Цзу, иначе: Ту-юй, Ду-юй, ц. 72) мы находим следующий любопытный разговор между Тай-цзу, его чиновниками и сыном, Беем. ОДИН ИЗ ЧИНОВНИКОВ сказал, обращаясь к императору: «Благородный муж, принимающий приказания, должен отличаться покорностью и уважением к небу и духам (святым), имеющим большие заслуги и добродетели: я, например, желаю молиться им (т.е. св. буддийским), но отчего это все прежде противились Будде?». ТАЙ-ЦЗУ сказал: «Буддийская религия не есть Китайская». БЕЙ: «Кун-цзы — великий философ и уважается в продолжении нескольких тысяч (?!) лет, почему и должно прежде оказывать почести ему». Тай-цзу очень обрадовался и тотчас же основал кумирню Конфуцию, а затем издал указ, коим Хуань-Тай-цзы (т.е. Бею, тогда наследнику престола) вменялось в обязанность толковать Чунь-цю[398]. Из этого интересного разговора мы можем заключить, что: 1) буддийская религия пользовалась уважением двора (чиновников) и 2) учение Конфуция (религия ученых: жу-цзяо) также не было чуждо при дворе Киданьских Хуан-ди.

В статье «Обряды Киданей», в описании самих обрядов, мы также встречаем довольно много указаний на то, что как буддийская (праздник Будды), так и шаманская (Новый год) религии были известны двору. В церемонии ЦЗАЙ-ШЕНЬ (вторичного рождения; см. выше в статье «Об обрядах») мы также встречаем ШАМАНА, участвующего как главное лицо при совершении обряда. В «Бень-цзи» Дао Цзуна (ц. 21, 22, 23, 24, 25, 26) мы встречаем часто, хотя и немного, но все-таки довольно значительных указаний на то, в каком положении стояли эти религии ко двору, как организовались и пр. Буддийское духовенство заправляло и делом науки: духовные назначались иногда и министрами народного просвещения (шоу-сы-ту). Так, указом от пятого года Сянь-юн (1069), в 11 луне, было определено: сень-чжи-фу (название должности буддийского духовного) прибавить титул (и заведывание): шоу-сы-ту. Некоторые из них имели титулы шоу-сы-кун (заведывающий пустотой?). Самый го-цзы-цзян (университет?), основанный Дао Цзуном в Средней столице (Да-нин-фу), был в некоторой зависимости от духовных, потому что там должны были совершаться иногда жертвоприношения СВЯТЫМ и древним УЧИТЕЛЯМ[399], так что это высшее учебное заведение носило на себе полурелигиозный характер, было храмом науки и жертв древним св. мужам.