М. Д. Храповицкий оставил после себя большое рукописное наследие. Неожиданная смерть помешала ему опубликовать готовившиеся к изданию «Материалы для истории уголовного законодательства в Китае» и «Историческое обозрение монетной системы». В РГБ есть и другие его рукописи — «Русские посольства в Китай», «История династии Цинь /по Ганму/», «Обвинения против княжества Цинь». Особо хотелось бы упомянуть «Записки о народе Ляо», где затронут ряд вопросов ранней истории киданей (происхождение, первоначальная родина, уровень социально-экономического развития, взаимоотношения с Китаем и др.), осуществлена попытка локализации во времени и пространстве отдельных исторических фактов. П. Е. Скачков справедливо замечал, что публикация «Записок...» и других рукописей «принесла бы большую пользу науке»[131].

В целом можно констатировать, что основным объектом внимания М. Д. Храповицкого была история маньчжурского Китая. Это обусловило то, что другие работы, в том числе «Записки...», были своего рода этюдами к общей «картине» цинской истории или появились в результате обдумывания смежных сюжетов. На наш взгляд, именно этим объясняются недостатки работ М. Д. Храповицкого: 1) пересказ источника, положенного в основу изложения; 2) отсутствие точных и регулярных ссылок на него; 3) отсутствие критики источников и обзора литературы; 4) согласование мыслей автора с мнением китайского подлинника. Сказывалось на методах и целях работы М. Д. Храповицкого широко распространенное в XIX в. представление, что человек всегда и везде, во все времена и во всех странах «одинаков», поэтому нет необходимости особо интересоваться мировоззрением не только автора или составителя источника, но подчас и исторических персонажей. Однако М. Д. Храповицкий пытался строить свою работу на строго научной, экспериментальной основе, выдвигая на первый план историю Китая, составленную по китайским памятникам. Он отбросил стереотипное представление о китайцах как «низшей расе», а их культуре — как культуре «отсталого» народа.

Многие работы М. Д. Храповицкого — это «заметки для себя», поднимавшие актуальные проблемы и имевшие большое значение для понимания современности и специфики исторического процесса в Китае. Он пошел дальше Н. Я. Бичурина, начав разработку вопросов экономической истории, народных движений и др. В отношении киданьской истории работу М. Д. Храповицкого «Записки о народе Ляо» можно считать началом исследований, посвященных проблемам киданьской истории (М. Д. Храповицкий, М. Н. Суровцов, авторы советского периода). В то же время статьи и книги Н. Я. Бичурина и В. П. Васильева положили начало осмыслению проблемы роли киданей в восточноазиатской истории (Н. Я. Бичурин, В. П. Васильев, В. В. Бартольд, Л. Н. Рудов и др.).

Одним из пионеров киданеведения в России, вслед за Н. Я. Бичуриным (Иакинфом), увидевшим необходимость тщательного изучения письменных источников и разработки на их основе проблем киданьской истории, был ныне почти не известный даже специалистам М. Н. Суровцов. Он первым в истории европейской синологии сделал перевод самого авторитетного и полного источника по истории Ляо — династийной истории «Ляо ши». Этим переводом пользовались такие крупнейшие специалисты по истории Центральной Азии, как В. В. Григорьев, А. М. Позднеев, А. Н. Рудов. Основываясь на своем переводе, М. Н. Суровцов написал работу по истории киданей, высоко оцененную руководством восточного факультета и кафедры китайской словесности Санкт-Петербургского университета[132].

Работа студента М. Н. Суровцова является своеобразной вехой в истории отечественной и мировой синологии. Ни один исследователь до него (если не считать китайских авторов) не рассматривал отдельно и подробно историю этого кочевого народа. Показательно, что это была первая и единственная попытка создать общий очерк истории этого этноса на основе самого авторитетного источника — «Ляо ши» («История династии Ляо»). Небезынтересно будет проанализировать этот труд и на предмет выявления характерных особенностей историко-философской основы отечественного китаеведения XIX в.

Основательность и добросовестность метода работы М. Н. Суровцова, научная значимость проанализированных им сведений уже давно вызывали у исследователей желание познакомить широкие круги научной общественности с этим уникальным памятником русской синологии. Однако в силу целого ряда технических причин эта трудоемкая работа все время откладывалась. Мешало осуществлению такого необходимого, желанного мероприятия и полное отсутствие каких-либо сведений о М. Н. Суровцове, его жизни и деятельности. Неизвестны были даже его имя и отчество. В настоящее время благодаря обнаруженным архивным материалам появилась возможность дать небольшой предварительный очерк о начальном этапе научной деятельности этого китаеведа.

Родился Михаил Николаевич Суровцов 20 октября 1850 г. в с. Кабанское Верхнеудинского округа Иркутской губернии. Отцом его был Николай Михайлович Суровцов — смотритель Туркинских минеральных заведений, «из приказно-служилых детей». Судя по «Формулярному списку о службе» отец начал службу 31 января 1821 г. в должности копииста Верхнеудинского уездного (позже — окружного) суда и, последовательно пройдя все ступеньки чиновничьей службы, выказав способности и должное рвение к работе, 31 декабря 1840 г. был произведен в титулярные советники. «За усердную службу по Высочайшему Его императорского Величества повелению» 8 марта 1844 г. он «определен смотрителем Туркинских Минеральных Заведений»[133]. Однако ко времени рождения сына Михаила Н. М. Суровцов «по постановлению Иркутского Приказа общественного Призрения на 30 июня 1848 года... за противозаконные поступки» был отстранен от этой должности, впоследствии судим «за растрату денег и имущества Туркинских Минеральных заведений» и по решению Сената «лишен всех особенных, лично к его состоянию присвоенных ему прав и преимуществ», а затем сослан в Якутскую область[134].

Жена его — Елисавета Федоровна и дети — Михаил, Татьяна и Анна оказались «состояния бедного». Н. М. Суровцов вскоре скончался, вероятно, в Якутской области. Михаил благодаря стараниям матери и собственному усердию получил неплохое по тем временам образование. Об этом свидетельствует его аттестат об окончании 15 июня 1868 г. Иркутской классической гимназии (с одним латинским языком): «На последнем окончательном испытании оказал успехи: в законе Божьем, словесности, Алгебре, Геометрии, Тригонометрии, Географии, истории Всеобщей и Русской и языках: латинском, французском и немецком отличные, в Русском с церковно-славянским языках, физике и космографии хорошие». В результате был «награжден серебряной медалью, с правом, при поступлении в Гражданскую службу, на чин XIV класса»[135].

Выпускники подобных гимназий обязаны были после получения образования прослужить шесть лет в Сибирских губерниях. Однако «казенно-коштный воспитанник» Михаил Суровцов был направлен, «согласно его желанию, в Санкт-Петербургский университет по факультету Восточных языков на имеющуюся вакантную стипендию Генерал-Адьютанта Игнатьева». «По бедному состоянию его матери от платы за слушание лекций в университете» он был освобожден. Так М. Н. Суровцов оказался студентом первого курса китайско-маньчжурско-монгольского разряда. Этим он обязан был хлопотам своей матери Елисаветы Федоровны, в результате которых Главный инспектор училищ Восточной Сибири обратился с ходатайством к Председательствующему Совета Главного управления Восточной Сибири, а тот распорядился определить Михаила на вакантную стипендию Генерал-адьютанта Николая Игнатьева. По положению Сибирского комитета «О содержании в Восточном факультете Императорского Санкт-Петербургского университета одного стипендиата Николая Игнатьева»[136], кяхтинское купечество в память о заключении Пекинского договора 1860 г. обязывалось содержать в Санкт-Петербургском университете по китайско-маньчжурскому отделению одного стипендиата в течение 15 лет: «Стипендиат избирается из наиболее способных воспитанников Иркутской гимназии... При равных достоинствах избираемых воспитанников преимущество должно быть отдаваемо беднейшему...»[137].