Второй важнейшей проблемой, доставшейся историкам от того времени, является проблема происхождения киданей. Первая гипотеза о «тюркоязычности» киданей принадлежала Сюэ Цзюй-чжэну — автору «Цзю Удай-ши» («Старая история Пяти династий»), который так попытался объяснить происхождение киданей: «Кидане являются ветвью древних сюнну». Автор отталкивался от сведений «Вэй-шу» («История династии Северная Вэй»), составленной в 551-554 гг. историком Вэй Шоу.
Разумеется, эта версия спорна. Помимо того, что тюркоязычность самих хунну еще окончательно не доказана, против нее есть еще целый ряд соображений. Во-первых, содержащееся в киданьском языке некоторое количество тюркских слов значительно уступает числу монгольских терминов. Во-вторых, все они могли проникнуть к киданям в ходе многовекового контакта с тюркоязычными племенами. К такому выводу еще в начале XX в. пришел японский востоковед К. Ширатори. Короче говоря, эту подборку фактов из «Вэй-шу» можно считать весьма любопытным указанием на начало процесса становления киданьской народности.
Важнейшей практической проблемой, которая, тем не менее, имела и историографический аспект, стала проблема цивилизационной принадлежности киданей. Приняв термин «цидань» в качестве самоназвания, они тем самым перешли из внешней («немирной») сферы в пределы дальневосточного культурного ареала. История движения киданей внутри этого «мира» показывает, как далеко порой они отходили от своего первоначального намерения, становясь опасными для этого этнокультурного сообщества. Неудивительно, что китайские авторы все более тщательно начали изучать общественный и экономический строй киданей. Это изучение шло с определенной целью — «перевоспитание». Оно помогло киданям перейти от «варварства» к «цивилизации». Насколько успешно шел этот процесс, видно хотя бы из того, что кидани из северных «инородцев» смогли «дорасти» до одной из великих неханьских империй. Медленно внедряемая на протяжении ряда столетий культурная дальневосточная парадигма дала свои плоды: киданьская династия Ляо стала одной из 24 официальных «китайских» империй и одной из важнейших «ветвей» дальневосточного «древа» народов и культур.
Эта проблема может быть непонятна современным историкам именно потому, что носит, скорее, прикладной, а не фундаментальный характер, но такова специфика тогдашнего интереса к прошлому и настоящему различных народов.
Второй период (династический) занимает особое место в истории дальневосточной киданеведческой традиции. В это время существенно расширилась и качественно изменилась источниковая база. В целях обоснования легитимности существования новой династии и созданного ею государства появились официальные тексты, которые богато иллюстрируют официальную идеологию. Систематизация и фильтрация киданьских легенд и преданий, а также китайских письменных текстов дали важный качественный скачок — устная традиция окончательно уступила место письменной. Если мифы играли больше педагогическую роль, чем мировоззренческую (кидани практически в самом начале своей истории стали перенимать китайскую космогонию, но от своих этических норм не торопились отказываться), то создаваемые на вновь изобретенном киданьском языке исторические сочинения послужили складыванию фундамента имперской идеологии.
Особого внимания заслуживает хроника «Ляо ши» («История династии Ляо»), составленная в эпоху Юань комиссией под руководством Токто. Этот богатейший источник сведений о политической истории созданной киданями империи особенно полно освещает отношения киданьского государства с различными китайскими династиями. Кроме того, «Ляо ши» содержит информацию о структуре империи, организации кочевий, системе контроля над окружающими народами, созданной ляоскими правителями.
Помимо канонических династийных хроник, в старом Китае было создано немало исторических сочинений более свободного жанра. В первую очередь интересны сочинения южносунского чиновника Е Лун-ли — «Цидань го чжи» («История государства киданей») и «Ляо чжи» («Записки о Ляо»). Первое является конспективным изложением политической истории Ляо и содержит целый ряд ценных деталей. В «Цидань го чжи» приводятся тексты дипломатической переписки и договоров императоров Ляо и Сун, описания посольского церемониала, где перечисляются подарки, подносимые посольствами различных государств.
Проблема происхождения киданей как этноса в официальной имперской историографии начинает подменяться проблемой происхождения династии. Е Лун-ли безапелляционно замечает, что «начало киданей не записано на бамбуковых табличках китайской истории»[512]. «Ляо-ши» начинается сразу с описания правления первого императора Абаоцзи, а вопрос о происхождении киданьского народа обсуждается отдельно в 63 цз. и то в виде отрывочных сведений[513]. Составителей этой хроники прежде всего интересовали взаимоотношения Китая и киданей.
Эту проблему, однако, продолжали исследовать китайцы. В отношении киданей китайскими авторами, кои придерживались линейного понимания истории, всегда использовались три метода: генеалогический; отождествление с тем или иным «древним» народом; поиски прародины[514]. Неудивительно, что в XI в. была выдвинута следующая гипотеза Оуян Сю, автора «Синь Тан шу» («Новая история династии Тан»): «Кидани, собственно говоря, являются ветвью дунху». Составители этой чжэн ши, посчитав, раз кидани и кумоси жили на землях сяньбийцев, решили, что они и принадлежат к сяньби, а следовательно, и к дунху. Аргументация весьма шаткая. Примеру Оуян Сю следовали и другие средневековые китайские историки, касавшиеся данной проблемы.
Естественно, проблема происхождения киданей, их этническая и языковая принадлежность до сих пор являются предметом оживленной дискуссии в востоковедческой науке. К настоящему времени накопилось значительное количество литературы, но ни один автор так и не смог привести убедительных доказательств в пользу своей гипотезы. Основных гипотез сложилось несколько: «тюркоязычная» (Сюэ Цзюй-чжэн), «тунгусо-язычная» (Оуян Сю, А. Ремюза, Г. Клапрот, К. Риттер, В. П. Васильев, Э. В. Бретшнейдер, Е. Паркер), «смешанная монголо-тунгусская» (Г. Хауорс, Г. Е. Грумм-Гржимайло, В. В. Бартольд), «монгольская» (Н. Я. Бичурин, О. Ковалевский, Р. Тории, Д. Тамура, Л. Л. Викторова, В. С. Стариков, В. С. Таскин, С. А. Токарев, Л. Котвич, Л. Р. Кызласов, К. А. Виттфогель, Фэн Цзя-шэн, X. Пэрлээ, Н. Сэр-Оджав, Г. Д. Санжеев, Е. М. Залкинд, А. М. Кондратов, В. М. Наделяев)[515].
Сформулированная авторами «Синь Тан шу» теория нашла подтверждение в трудах многих исследователей. На основе аналогичных воззрений в XIX в. появились три теории происхождения киданей. Французский исследователь Абель Ремюза в 1820 г. впервые высказал мнение о том, что «дунху» является китайской транскрипцией слова «тунгус», и на этой основе построил теорию тунгусского происхождения киданей. Он писал: «Первая из четырех семей, которую встречают, идя с востока на запад, есть нация, о которой я говорил выше под именем тунгусов... Это из недр этого народа вышли, по всей видимости, жуан-жуани, кидане или ляо и некоторые другие народы...». Разделяли эту точку зрения Г. Клапрот, К. Риттер, В. П. Васильев, Э. В. Бретшнейдер, Е. Паркер и др.
Представления менялись по мере накопления знаний о древней истории восточноазиатских народов. Было высказано предположение о смешанном монголо-тунгусском происхождении киданьского народа. Наиболее ярко его выразил Г. Хауорс: «Кидане в основе своей были тунгусской расой, но управлялись кастой монгольского происхождения». Он пришел к выводу, что их «язык является смесью тунгусского и монгольского, последний... весьма сильно преобладает». Поддержали Г. Хауорса и некоторые известные ученые — Г. Е. Грумм-Гржимайло, В. В. Бартольд и др.
