И Инфант, видя таким образом то деяние, весьма быстро бросился в их [мавров] гущу, и атаковал их с такою силой, что отбросил мавров за пределы ворот; однако не все там имели такую же отвагу, как он, ибо одного лишь Гарсию Мониша нашел он подле себя в темноте тех сводов, что находились над теми вратами.

Еще раз вернулся Инфант на то место, откуда прежде отбыл, чрез ту улицу справа, откуда пришли его знамена; он оказался не то чтобы в том же самом месте, но при входе в другой переулок, что находится в глубине той [улицы], где он таким образом пребывал изначально, поскольку там имелось великое скопление мавров, с коими он также возобновил сражение. И в сем пришло к нему сообщение от его брата, Инфанта Дуарти, каковой посылал призвать его в одну мечеть, что имелась там неподалеку, где впоследствии был [устроен] кафедральный собор.

— Вы скажите Инфанту, моему сеньору и брату, — ответил он [Инфант Дон Энрики] тому посланцу (messegeiro), — что было бы лучше, кабы его милость почла за благо самому явиться сюда, дабы совсем вышвырнуть отсюда сих мавров, нежели мне сейчас отбывать отсюда куда бы то ни было, и что сие я посылаю сказать ему по причине доброй воли, что ощущаю в нем к подобным деяниям, и пусть он знает, что я уйду отсюда только когда уразумею, что не осталось здесь более ни одного [мавра].

И хотя и было там с Инфантом много добрых [воинов], но как из-за великого труда, чрез каковой они уже прошли, так и по причине весьма великой жары, что стояла в тот день, они были уже весьма измотаны (anojados) и крайне часто брали отдых, как только получали некоторый малый промежуток [времени]. И они приходили к Инфанту, прося его, чтобы он оставил то деяние, поскольку к тому времени, когда предстояло штурмовать замок, все те мавры по необходимости должны были отбыть оттуда [где шел бой]; однако сие не особенно помогало, ибо такое желание имел он [Инфант], что до тех пор, пока он ощущал там их [присутствие], никогда бы их не оставил, кабы не повеление его брата, коему он во всех делах хранил покорность. Поскольку за тем первым посланием, что таким образом пришло первым, последовали и другие, на кои Инфант всегда находил ответ, говоря, что в такой день не подобало оставлять подобное место, не столько из-за урона, каковой мавры впоследствии могли причинить, сколько для того, чтобы не дать им повода, чрез каковой у них могла бы остаться какая-либо надежда на свое спасение. И сие говорил Инфант, полагая, что та мечеть была гораздо более удалена от того [места], где он находился, [нежели то было на самом деле,] и что, равным образом, его призывали не с какою иною целью, кроме как для того, чтобы он прекратил тот труд, вследствие великой продолжительности, коя, как ведали, досталась ему относительно того [труда] в тот день.

Однако в конце концов послал ему сказать Инфант Дуарти, чтобы он все же приходил безо всякой иной задержки.

— Сеньор, — сказал посланец, — ваш брат посылает сказать вам, что сам он и прочие ваши братья собрались там, где имеют подле себя основную часть военачальников, что явились на сие деяние, с целью обсудить штурм замка, для каковой вещи ваше присутствие весьма необходимо, посему он наказывает вам, чтобы вы отправлялись тотчас же, без иной задержки (detimento).

[В ответ] на что Инфант не допустил более никакого промедления, но созвал тот же час тех, что были с ним, говоря, что, коли уж воля его брата была такова, чтобы они отбыли оттуда, то будет весьма добро, чтобы они отбыли таким манером, чтобы мавры не ощутили, будто они отбывают теснимые.

— И для сего, — сказал он, — мне представляется, что будет добро, коли вы отправитесь вперед, я же останусь позади, или же вы останетесь позади, а вперед пойду я.

— То не есть причина для того, — сказали те, — чтобы вам, сеньор, пришлось оставаться [позади], когда есть у вас здесь такие люди, что вполне могут вас от того избавить.

И на то ответил Инфант, что, раз уж они так хотят, то пусть держаться такого способа при своем отходе, чтобы не показать своим врагам, что они отбывают теснимые; что те сделали наоборот, поскольку, следуя вот так своим путем, Инфант посмотрел назад и узрел, что его [люди] не держались того порядка, какого должны были согласно тому, что он им прежде сказал; и он еще раз поворотился на мавров, что его преследовали, и погнал их пред собой по той улице, пока они не достигли того места, где вначале упал Фернан Шаморру.

Однако в том броске (ida) за ним не следовал никто, да и мавры равным образом не пожелали идти ему вослед, полагая, что все прочие [христиане] находились за тем углом с целью их обмануть. И так, шаг за шагом (seu passo e passo), Инфант возвращался, пока не достиг мечети, где пребывали его братья.

До сих пор я не говорил о Сала бен Сала — о манере, коей он держался после того, как мавры принесли ему те вести, о коих вы уже слышали, однако сейчас он посылает ко мне просить, дабы я написал о его делах, с тем чтобы положить конец печальному его исходу. Посему надлежит знать, что, после того как он окончательно узрел, что в город совершено вступление и христиане рассеялись по нему, он ощутил,что не было иного средства, нежели затеряться вовсе; и он взял некоторых из тех своих служителей, коим доверял более всего, и вверил им своих жен, дабы вывести их за пределы города, однако те [служители], в поспешности и несогласованности, что промеж них царили, не помнили ни о чем более, кроме как лишь о весьма немногих вещах, что уносили с собою.

А Сала бен Сала меж тем занимался тем, что расхаживал по тем домам, много раз вздымая очи к небу и громко стеная, как тот, кто переживал подобную потерю, пока, в конце концов, не уехал на скакуне (ginete) и не выехал из города. Однако каков должен был быть плач, коим разразился он из-за подобной потери, хорошо должно быть узнано всеми теми, кто имеет верное суждение, — я же знаю только, что, хоть и велика была его печаль, но ни разу не выказал он ее чрезмерно своим видом, ибо был он человек знатный (homem fidalgo) и великого благоразумия и авторитета, так что горесть, у него бывшую, он терпел про себя.

На том кладу я завершение всем происшествиям с Инфантом Доном Энрики, в каковых была сила всех вещей, в тот день содеянных, о коих стоит упомянуть; и пусть никто не полагает, что я не приложил достаточно усердия к тому, чтобы испросить и изыскать [сведения] обо всех происшествиях с другими сеньорами, — и не только деяние тех принципалов, но и любого другого [человека] из народа записал бы я, кабы нашел его того заслуживающим либо же смог бы разузнать о нем любым [доступным] способом; ибо хорошо ведаю, что воля Короля, моего сеньора, состоит в том, чтобы в совершенстве знать обо всех заслугах своих земляков, дабы почтить память мертвых и вознаградить живых за труды их отцов или их самих, и сие оттого, что все желание его состоит в равенстве справедливости, как то в процессе его деяний более пространно будет обнаружено.

Когда же не ведаю я в совершенстве истину дел, то имею три причины для своего извинения, ss. [scilicet, «а именно»], те две, о коих уже сказал, одна — устройство тех улиц [Сеуты], а другая — продолжительность [прошедшего с тех пор] времени, третья же — малая забота, коей некоторые пожелали держаться в том, чтобы поведать мне о вещах, им известных. И среди тех, к кому я обращался с просьбой, были такие, что хоть и показывал я им мандат Короля, моего сеньора, они заставляли меня ожидать у своих дверей не меньше, чем если бы я, может статься, жил в основном за счет их благодеяний. В другие разы они уходили от ответа, приводя такие предлоги, каковые очевидным образом были более для того, чтобы придать себе веса (por tomarem semelhanca de estado), нежели ради какой другой надобности. Поистине не перестану я о том говорить всякий раз, когда вспоминаю, как один доктор и другой ему подобный явили мне такие доказательства [своей заносчивости], что я почитал за тяжкий труд многократно приходить в их дома, думая о том, что тот, с кем я живу, каковой есть мой сеньор и мой король, обращает свой слух, дабы выслушать мои суждения, с меньшими церемониями, когда чувствует, что это разумно.