— Неужели вам представляется, — ответил Король, — что я должен покинуть в подобное время женщину, с коею так долго прожил вместе? Поистине от того может воспоследовать всякий случай, какой будет угодно Богу, но я никоим образом не устранюсь от того, чтобы быть рядом с нею, в чьем обществе Бог да окажет мне милость забрать меня в мир иной!

— Почему хотите вы, сеньор, — сказали Инфанты, — вызвать (azar) два весьма великих зла вашим пребыванием, без надежды на всякую пользу? Первое — если Королева почувствует вас подле себя, то для нее возрастет тягота, когда вы напомните ей, что более не суждено ей вас видеть, ибо, хотя бы ее воля и пребывала в согласии с делами мира иного, но в то время как душа пребывает во плоти, необходимо, чтобы человечность требовала того, что относится к ее природе. Второе — коли вы пребудете здесь, то необходимо будет, чтобы вы присутствовали на всех ее службах и зрели бы ее после ее кончины, каковое зрелище приведет вам на ум множество вещей, память о коих умножит великое ваше горе, от чего для вас впоследствии может произойти какая-нибудь болезнь, что будет гораздо хуже. Посему мы просим у вас как милости, чтобы вы не отдалялись от того, чему всегда следовали, ss. [scilicet, «а именно»], здравого смысла и совета, и в особенности в деле столь выдающемся (cousa tao assinada).

— Что ж, коли так, — ответил Король, обращаясь к Инфанту Дуарти, — то вы повелите созвать всех [членов] совета, что здесь пребывают, и поговорите с ними, и как вы решите, как мне лучше поступить, так я и сделаю.

И в краткое время был проведен совет, и постановили, что Королю все же надлежало отбыть оттуда и перебраться на другой берег Тежу в одно место, называемое Альюш-Ведруш, как он и в самом деле поступил.

Однако о том скорбном прощании, что состоялось у него с Королевой, его супругой, когда он отправился повидать ее пред своим отбытием, не могу говорить я столько, сколько должен был бы, ибо сила слез застилает мне взор (me embargam a vista), так что не могу я писать, помышляя о вещи столь печальной, ибо явно становится умственному моему взору (imagem do entender), что истинная и верная любовь есть самая сильная вещь из тех, что в сем мире соединила природа; о чем Соломон говорит в «Песни Песней» [260], что она сильна как смерть.

Великую печаль ощутили Инфанты, когда доподлинно узнали, что смерти их матери никоим образом нельзя было избежать; и тотчас приказали вызвать врачей и хирургов, дабы поговорить с ними относительно некоторых средств, что могли быть найдены для того, чтобы по крайней мере страдание ее не было таким сильным. И согласились оные врачи, что будет добро, коли Королева переменит кровать на другую, более низкую, дабы та [первая] была приготовлена как подобало. Однако она, что уже закрепила на небе якоря своей воли, как только состоялась такая перемена, попросила, дабы ей было принесено Тело Господне, и оно тотчас было ей принесено, и она со всем почтением и благоговением, наилучшим образом, каким могла, подняла свои руки и изрекла много слов великого благочестия, прося у Него с великим смирением прощение за грехи свои и спасение для души своей, с таким смирением и духовною благодатью, что всем, кто там присутствовал, казалось, что [слова те] были сказаны неким ангелом небесным.

И после того, как она получила свое причастие, то была помазана, и показала, что ощущала [боль] в одной ноге ниже колена (amostrou que se sentia de uma perna afundo do joelho); и врачи, обследовав ее столь порядочным образом, как то подобало, нашли, что у нее был кабрункул (cabrunculo) [карбункул], про каковой хорошо было известно, что то было новое образование, поскольку до того они не обнаружили у нее иную [причину] боли, кроме как одну опухоль (levacao). И хотя они чувствовали, что ни с каким средством уже не обрести ей здоровья, они приказали, все же, дабы ей вскрыли тот кабрункул, сказав затем, что по заключению врачебной науки (fisica) она не сможет прожить долее, нежели до следующего дня, каковой был четвергом; в каковой [день] оная сеньора приказала призвать клириков и велела им начать заупокойную службу. И она, во всем своем разумении, слушала оную службу таким образом, что когда кто-нибудь из них ошибался, она его поправляла; и когда закончилась последняя молитва, она привела в должный порядок все свое тело и члены (nembros), и воздела очи свои к небу, и, безо всякой тяготы и горечи, вручила душу свою в руки Того, Кто ее создал, и показалась на устах ее тень улыбки, как у того, кто презирал (fazia escarnho) жизнь в сем мире; ибо так должно быть, по заключению некоторых ученых, чтобы человек, дабы жить по справедливости, приходил бы в сей мир с плачем и покидал бы его смеясь.

Инфанты держали свой совет относительно погребения Королевы и, поскольку время стояло жаркое, так как солнце пребывало в двух градусах знака Льва, постановили, чтобы ее погребли ночью, самым потаенным образом, каким только было возможно; и на следующий день поутру была отслужена по ней служба согласно тому, что подобало пышности похорон такой сеньоры; мне, однако же, думается, что не столь велика была она [служба] в сем мире, как та, что была отслужена по ней в [мире] ином.

Инфанты на ту ночь облачились в траур (foram em aquela noute vestidos de burel) [261], и также все прочие, почти по большей части, ибо все добрые [люди] королевства [знать] собрались вместе в том городе, и не было там никого из тех, кто имел собственный свой герб, кто не возымел бы сожаления о ней [Королеве], ибо воистину теряли они в ней весьма великую поддержку для всех своих почестей и приумножений, согласно тому, что вы уже слышали; ибо даже смертный час не заставил ее позабыть препоручить все сословия (estados) королевства своим сыновьям, как ту, что обо всех них [сословиях] имела особую заботу.

Поистине, говорит автор, мы могли бы высказать здесь множество суждений относительно великого траура, что был справлен по сей сеньоре, каковые, как нам кажется, должны быть опущены, учитывая, что приведение их не прибавляет почести великим добродетелям той сеньоры, о чьей кончине мы написали, поскольку все мы воистину ведаем, что в день, когда вошли мы в сию настоящую жизнь, по определенному закону мы суть присуждаемы к смерти, ибо жизнь наша есть не что иное, как перемещение (traladacao), что свершаем мы от [материнской] утробы ко гробу, согласно сказанному Иовом [262].

И поскольку чрез жизнь нашу нам являют в сем мире два пути, ss. [scilicet, «а именно»], один — добродетели, а другой — наслаждения (deleitacao), как те, что, по измышлению поэтов, Геркулес [263] встретил в пустыне, и путь наслаждения есть тот, что ведет нас прямиком в ад и [обрекает на] смерть тех, кто сим путем следует, мы должны оплакивать вечное их наказание (perpetua danacao). Но с кончиною тех, кто шел путем добродетели, мы должны радоваться в той же мере, в какой [посмертное] блаженство их принадлежит нам в силу естественного родства (natural divedo) либо уз дружбы. И посему говорил Овидий-поэт (Ouvidio poeta) [264]: «Да не почтит никто меня слезами, и да не придет на мои похороны с плачем, поскольку с основанием не подобает оплакивать смерть, что ведет меня к жизни вечной». И Ксенофонт [265] повествует, как Кир старший [266], находясь при смерти, говорил: «О мои весьма любимые сыновья, да не подумается вам, что, после того как я вас покину, я вернусь в виде какой-либо вещи или пребуду в каком-либо месте, поскольку верно есть то, что, когда я разговаривал с вами, вы не могли зреть мою душу; но уразумейте, что она жила в сем теле чрез дела, что, как вы зрели, я свершал. Так что верьте, что та же самая душа останется со мною навсегда после моей смерти, каковая тогда начнет жить совершенным образом; и посему не пожелайте оплакать меня с болью» [267].