Кто-нибудь, однако, мог бы сказать чрез авторитет знатока: «Кто из людей может знать сей верный путь? Ибо написано есть, что никто не ведает, заслуживает ли он ненависти или любви в присутствии нашего Господа». На что я прямым образом могу ответить, что столькою ученостью наполнил Бог разумение (cumpriu Deus o entendimento) людей, что с легкостью могут распознать они чрез дела каждого, по какому из сих двух путей свершает он свое путешествие.

И поскольку я уже сказал, что добродетель есть тот путь, по коему мы можем прийти к жизни истинной, я хочу сказать о том, как сия Королева подлинно следовала сим путем, вследствие чего с основанием не должны мы оплакивать ее кончину.

Великую заботу имели древние знатоки насчет того, чтобы доподлинно разведать (escoldrinhar verdadeiramente), каковы и в каком числе суть сии добродетели, по коим мы таким образом собираемся свершить свое путешествие, поскольку они суть своего рода полезные буи, помещаемые на какой-нибудь опасной мели, при прохождении (passamento) коей люди имеют некоторое опасение того, что могут погибнуть. И одни сказали, что имелась тридцать одна добродетель, другие же — что не более одиннадцати; и вскорости определили, что, хотя бы и много их имелось, лишь четыре суть те, что могут направить нас верным путем, посему их и назвали кардинальными добродетелями [268], поскольку «cardam» [269] на латыни означает петлю, на коей вращается дверь; ибо подобным же образом вращаются все прочие добродетели на петле тех [кардинальных добродетелей], кои суть справедливость, благоразумие, надежда (esperanca) [270], крепость; каковыми Королева обладала в весьма превосходной степени; и также тремя другими, что зовутся теологическими [271], согласно тому, о чем в следующей главе будет поведано.

Справедливость есть добродетель первая и основная среди всех, каковая, как говорит Сенека [272], есть такая добродетель, что относится не только лишь к тем, кому надлежит судить, но также и ко всякому разумному существу, дабы судить самого себя. Каковая добродетель была весьма совершенным образом [выражена] в той сеньоре, ибо она держалась в своей жизни столь справедливых правил (ca assim trazia sua vida justamente ordenada), что мы ни разу не встречаем, чтобы какому-нибудь человеку нанесла она оскорбление каким-либо образом; поскольку речи свои произносила всегда весьма мягким образом и безо всякого обмана (fora de toda escatema), устанавливая много дружеских уз, чрез кои удалось избежать великих обид и зол; ибо как только узнавала, что какие-нибудь [люди] не любили друг друга, тотчас же начинала трудиться, дабы сблизить их чрез посредство свое (de os avir por si) либо каких-нибудь духовных особ; и весьма приятно было ей потратить что-либо свое (mujto lhe prazia de despender hi alguma cousa do seu), коли разумела, что для претворения в жизнь ее желания то было необходимо. Никогда из чужого не приказывала она забирать ничего силою и супротив воли хозяев. Держалась она в своей жизни правил таких, что все вещи, для нее бывшие необходимыми, покупались или приобретались в соответствии с волею тех, кто ими обладал.

О добродетели благоразумия было бы излишне говорить[, поскольку] в такой степени прибегала она к ней во всех своих делах и поскольку я уже сказал достаточно о ясном разумении, кое имела она для того, чтобы следовать всем добродетелям; ибо благоразумие есть не что иное, как привычка или ясная предрасположенность, чрез кои человек посредством врожденного знания может получить совет для того, чтобы отдалиться от вещей дурных и приблизиться к добрым. В других своих отраслях разделяется сия добродетель так: на одну [отрасль], что зовется по-гречески «сиенесис» (sienesis), и другую — «сибалея» (cibaleia), о коих нам не подобает [здесь] говорить.

Добродетель умеренности была весьма прославлена в сей сеньоре, поскольку во всех вещах мы обнаруживаем, что жила она весьма умеренно. Ее платья всегда были весьма скромны, согласно правилу такому, чтобы не быть стоимости столь низкой, чтобы по причине ее родилось подозрение в скудости [средств] или небрежении (presuncao de escacesa ou menos preco), и не быть столь богато сработанными, чтобы видом своим внушать другим известное угодничество (conhecida louvaminha). Весьма предписывает философ [Аристотель] всем женщинам молчание и трудолюбие, каковая вещь поистине обнаруживалась в ней в великой достаточности, ибо [лишь] с запозданием и посредством великого случая говорила она без надобности, и речи свои всегда произносила, опустив лицо и обосновывая их весьма мягко [без настойчивости] (mui mansamente razoadas), и не проявлялась в ней манера, коей многие сеньоры держатся в своей речи, оставляя подобающую им манеру и говоря наподобие (falam aparecenca) избалованных девчонок; лицо ее всегда было опущено, и зачастую облечено выражением, исполненным скромности. И трапезы ее были не ради наслаждения, но лишь для поддержания жизни, и повар ее не был сильно обременен тем, чтобы изыскивать новые виды яств. Постилась она столько, сколько могло выдержать ее естество, и большего труда стоило врачу заставить ее поесть, дабы поддержать естество, нежели исповеднику — укорить ее за излишество. Весьма любила она досточтимое целомудрие (venerosa castidade) и равно удостаивала великих почестей всех людей, что его блюли. Не доставляло ей наслаждения долго лежать в кровати после предназначенных [для того] часов, но она вставала сразу же после того, что требовали ее естество и состояние.

Основная часть ее занятий состояла в том, чтобы молиться, и во все дни она читала канонические часы согласно Салюсбрийскому обычаю (costume de Salusbri) [273], и часы Богоматери, и упокоившихся, и семь псалмов, вместе со многими иными молитвами; и много раз читала она весь Псалтырь (Salteiro), а в иные часы — определенные вигилии, согласно порядку, коего держалась в своем благочестии. И время, ей отпущенное, не тратила на то, чтобы наполнить сундуки драгоценностями, а прически — украшениями (nem corregimentos de seus toucados), но на занятия полезные, своими руками творя некоторые дела, подобающие ее положению, в коих весьма часто задействовала всех женщин своего дома, дабы отдалить их от некоторых оказий, противных их [духовной] крепости (arredar de alguns azos contrairos da sua fortaleza); не хочу я говорить больше, ибо окончание ее победы [жизни?] (fim da sua vitoria) есть явное доказательство ее великой добродетели.

И так как я уже сказал о сих четырех добродетелях, что относятся к устроению добропорядочной жизни, хочу я сказать о трех иных, что зовутся теологическими и относятся полностью к душе.

Не малою была ее вера, когда ради любви к Господу Богу было угодно потрудиться ей в своей жизни, дабы прийти к концу своего желания, ведая, что совершенное добро есть царство небесное. И, таким образом, она любила всех наставников (guiadores) нашей святой веры и имела великую ненависть к неверным; и нет сомнения, что Инфант Дон Энрики, ее сын, получил то же самое запечатление внутри ее чрева (dentro no seu ventre), каковое заставило его впоследствии всегда добиваться [исполнения] того желания, как о том в дальнейшем в нашей истории будет поведано.

Ее истинная надежда всегда была на Бога и на Его добродетели, ибо никогда не обнаруживалось, чтобы она испробовала иную манеру, малой твердости (tentasse outras maneiras de pouca firmeza), но лишь возлагала истинную н свою адежду на того Господа, в службе Коему желала прожить и окончить [свою жизнь]; каковое ее желание Бог исполнил, как вы уже слышали. О ее милосердии я не скажу столько, сколько с основанием может быть сказано, ибо богатство ее было сокровищем бедных, и она творила многие милостыни, как уже нами сказано. Было у нее много милостников (merceeiras) во всех ее землях, и всем монастырям, где имелись люди религиозные и доброй жизни, она предоставляла каждый год помощь для их поддержания; и равно для того, чтобы выдавать замуж сирот и воспитывать детей. Она просила Короля, дабы он прибегал к пощаде в отношении некоторых людей, по отношению к коим правосудие не было достаточным, и творила многое иное добро во исполнение дел милосердия.