— И поскольку, сеньора, вы обратились ко мне с сим ходатайством, соблаговолите, чтобы я обратился к вам с иным, не весьма далеко [отстоящим] от сего намерения: да будет вам угодно, чтобы я оказался там же, где и наши сыновья, равно как участник их советов, так и товарищ их в опасностях.

Весьма рада была Королева выслушать все доводы, что были изложены до того; но что до того [последнего] пункта, она ясно выказала, что ей было неугодно слышать подобное, и она сказала:

— Сеньор, весьма тяжко было бы для меня суметь [совладать] с моим сердцем, дабы предоставить подобное; ибо тем же образом (ca por aquela guisa), коим показалось мне здравым ходатайство, что вы обратили ко мне вначале, ваше [участие в сем деле] представляется мне — что касается моего суждения, — лишенным здравого смысла. Поскольку то, что испрашивают мои сыновья, есть для того, чтобы заработать почесть, коя вами уже заработана; каковой они пока что не обладают в мере иной, нежели по причине вас и тех князей и сеньоров, от коих происходят; и посему им необходимо искать ее сейчас, подвергая тела свои великим трудам и опасностям, не страшась смерти своей, коли каким-нибудь случаем то произойдет ради того, чтобы им прийти к тому, чего достигли (percalcaram) их деды; ибо поистине немалая задача останется им по окончании дней ваших — обрести ваши добродетели и часть вашей почести.

— И так как, благодаря Богу, во многих частях света общепризнанно, что вы, чрез великие ваши заслуги и [выполнение] трудоемкого долга (trabalhosos encargos), обрели столько почести, что не только могло бы хватить самому могущественному королю в мире, но еще и трое или четверо почли бы себя тем удовлетворенными, то таким образом, сеньор, мне представляется, что вашего участия [во взятии Сеуты] можно было бы избежать, коли будет на то ваша милость; ибо сверх всего вы должны принять во внимание возраст, в коем пребываете, каковой, я думаю, немногим менее пятидесяти двух или пятидесяти трех лет, а также то, что всю юность вашу провели вы в трудах по защите и приумножению ваших королевств, каковую вещь угодно было Богу привести для вас к счастливому пределу и завершению.

— И коли угодно было Ему, дабы все вышло так, — не будет ли более честным и разумным для вас потратить годы, кои остается вам прожить напоследок, на обустройство вашего королевства и на исправление ваших грехов — и так же, как угодно оказалось Богу, дабы снискали вы почесть для тела в сем мире, пусть так же почтит Он душу вашу и в [мире] ином; нежели [вместо того] затевать вам сейчас новые битвы, коих следствием, быть может, станется то, что, когда вы возжелаете отдохнуть, вы того сделать не сможете, поскольку деяния во многих случаях происходят таким образом, что из одних войн начинаются другие, и они подобны огню, коим землепашцы поджигают кустарники, — и, думая выжечь одну весьма невеликую заросль (mouta), сжигают [дотла] свои посевы?

— И вы также должны учитывать еще и то, что все почести сего мира рушатся в течение одного лишь часа, и по причине одной весьма малой неудачи люди теряют весьма великую часть прежних своих почестей; поскольку обо всем добром пути, что проходит человек, обыкновенно судят по его завершению, — а среди тех вещей, коих люди ожидают в сем мире, ни одна не отвечает в меньшей степени удаче и фортуне, нежели дела сражений. Посему, чтобы наши сыновья отправлялись [в путь] и свершали любое деяние, кое вы им прикажете, — то мне представляется добрым, но чтобы вы [при том] остались в вашем королевстве; и случись так, что Бог не пожелает, чтобы деяния их осуществились согласно их и вашему желанию, будет лучше, чтобы у вас было, чем отомстить за них впоследствии, нежели чтобы противная фортуна распространилась бы и на вас, равно как и на всех больших персон королевства — ибо необходимо будет, коли вы отправитесь, чтобы в королевстве не осталось ни одного именитого лица, без великого для вас стеснения.

— Итак, сеньор, мое мнение таково, что лучше будет вам остаться, нежели вследствие какой-либо алчности к почестям быть подвигнутым на то, чтобы оставить ваше королевство.

— Все ваши доводы, сеньора, — сказал Король, — суть для обдумывания в отношении того [человека], кто будет подвигнут [на такое дело] главным образом по причине почести, что определенно не присутствует во мне, — они лишь напоминают мне о том, как я испачкал свои руки в крови христиан, насчет какового [деяния], хоть я и содеял его по справедливости, все же представляется мне в глубине моей совести, что не могу я того считать подобающей епитимьей (comprida pendenca) — если только весьма добро не омою их [свои руки] в крови неверных; ибо определено в Святом Писании, что полное возмещение греха для каждого лежит там, где он грешит, ибо там же находит и епитимью (pendenca).

— Так что какую епитимью могу я содеять из того, что столько [христианских] людей чрез меня и чрез посредство мое было убито — лишь только, коли убью еще столько же неверных или же гораздо более, коли смогу, ради службы Богу и возвеличения Святой Католической Веры; ибо, хотя бы я и пожелал содеять подобное исправление [грехов] чрез молитвы или милостыни, не кажется мне, что такое возмещение будет полным, ибо епитимья [здесь] не равна греху (erro) — ведь занятие молитвами пристало главным образом клирикам, и монахам, и иным людям религии, милостыня же, пожелай я даже ее творить, будет деньгами из моих доходов, от коих я не могу ощущать нехватки — ведь с какой еще иной стороны должно управляться мое государство[, как не через сбор доходов]?

— И еще представляется мне, что, следуя сему деянию, я [и так] осуществлю (perfaco) все сии вещи, ибо достаточно милостыни будет в том, чтобы добыть деньги и пропитание, дабы управлять столькими людьми, скольких я с милостью Божьей рассчитываю взять в святое сие паломничество. Что же до молитв, то представляется мне, что достаточная будет оказана служба Богу подобным образом, когда милостью Его в тех домах, где ныне ведутся службы и почитание имени Мафамеда [Магомета], коего душа за свои заслуги по справедливости погребена в глубинах преисподней, будут присутствовать клирики и монахи, и денно и нощно будет почитаться там Святое Его Имя.

— Что касается, сеньор, — сказала Королева, — службы Господу Богу, я не говорю ничего супротив, — напротив, то мне угодно, и я возношу Ему великую благодарность за то, что Он внушил вам такое намерение, ибо я не смогла бы ни препятствовать, ни быть против ни в чем, что относилось бы к службе Ему; и Он, Коему ведомы все вещи, поистине определенно знает, что моя воля тому не противится.

Кто мог бы слышать слова, коими обменивались те сеньоры, и не получить [от того] величайшего удовольствия (extrema folganca)? Поистине, добро сказал Соломон в своих «Притчах», что главная доля счастья сей жизни для всякого человека заключена в том, чтобы иметь хорошую жену. Да и сам Король немало радовался, слыша таким образом те слова Королевы, коими он в душе своей (em sua vontade) был весьма доволен.

Однако он не пожелал принимать решения о своем [собственном] выступлении, полагая, что коли Королева определенно узнает, что ему надлежало выступать, то еще более возрастет тягота для ее духа, от чего мог воспоследовать для нее какой-либо вред вследствие слабости ее сложения (compreissao); однако о выступлении их сыновей решение было принято тотчас же, и Король незамедлительно взялся устраивать, с воодушевлением, приготовления (corregimento), относящиеся к их выступлению. И первою вещью, кою он тотчас приказал исполнить, была ревизия (provimento) гаваней (terecenas), дабы узнать долю имевшихся у него кораблей и то, сколь были они исправны, и незамедлительно приказал со всей быстротою (trigosamente) нарубить дерева для починки некоторых галер и фушт [164], коих ему недоставало, для восполнения того количества, кое он имел в виду взять с собою, ss. [scilicet, «а именно»] пятнадцать галер и пятнадцать фушт. И, таким образом, он приказал привлечь (aparelhar) плотников и конопатчиков, дабы они потрудились на оных кораблях; и, кроме того (desi), [обеспечить] инструменты (guarnicoes) для них, вместе со всеми иными вещами, к тому относящимися.