— Так вот, в случае если Бог пожелает содеять для нас столько добра, что мы возьмем сей город под свою власть, — какое имя и какой почет воспоследуют для нас, коли в дальнейшем мы не сможем [его] удержать или защитить? Для нас определенно возникнет два весьма великих сомнения относительно сего пункта.

— Первое — что наш труд будет не более, нежели палка, что человек бросает своею рукой, каковая единственно приносит пользу в той мере, в какой убивает или сбивает с ног, поскольку сомнительно, чтобы в дальнейшем ее удалось получить назад. Так и мы, взяв сей город, коли не сумеем его удержать и защитить, не будем иметь ничего, чем с основанием сможем похвалиться. Ибо, хотя б мы и убили в ходе его взятия великое множество мавров, того не может выйти без урона и опасности для нас. Когда мы видим, как некое животное, вследствие звериного своего чувства, трудится ради того, чтоб укрыться и защититься от всякой [противной] вещи, ибо рассчитывает достичь своей цели, то [мы разумеем, что] сие дано ему естественным образом, с начала его сотворения, ss. [scilicet, «а именно»], чтобы оно искало пропитания, и жилища, и совокупления, дабы плодиться и защищать как себя, так и своих детей. И для сего они [животные] были снабжены, каждое в своей мере, чудесными навыками (maneiras) и средствами защиты (defensoes) Тем, кто создал природу, — ибо одним была вложена крепость в их лапы, как то медведям (ussos) и иным подобным [им зверям], львам же — сила в когти и зубы, другим же дал Он крепость рогов, как то быкам и волам, другим же — крайнюю легкость (ligeirice), как то всякого рода оленям (veacao) и зайцам, что взрастают в полях, другим же — разумение и способность к устроению своих жилищ в горных пещерах и полостях земли, в глубинах коей они могут обрести для себя защиту.

— Однако поистине более величественной (graada) и более щедрой была природа к человеку, указав ему пути и способы [к тому], чтобы он смог, за пределами естественного, чрез свои изобретательность и знание, отыскать разнообразные (desvairadas) виды устройств для своей защиты. Первоначально [природа] направила его [к тому], чтобы собраться скоплениями в определенных местах, и затем окружить их стенами и большими и крепкими башнями, и наделать мечей и копей, стрел (fachas), дротиков, вместе со всеми прочими вещами, что вы зрите; поскольку, раз уж люди защищаются, то следует уразуметь, что коли те, кто таким уменьем обладает, — хотя бы и не все было совершенно [у них по этой части], — когда из них убивают некоторых, они убивают [в ответ гораздо более] других (que quando matarem deles alguns, que mataram deles aos outros) [136]. Воистину, не следует предполагать противного, ибо коли было бы иначе, всякая его [человека] победа немногого бы стоила; но чем более велика крепость побежденных, тем более великой и превосходной делается слава победителей.

— Ибо хотя бы мы и пожелали прославиться размахом грабежа города и ценностью [награбленного], то будет достаточно малою победой, поскольку, сколь бы велико ни было богатство, оно никогда не сможет сравняться с величиной наших расходов; и не найдется никого, кто бы по своей воле пожелал употребить свои деньги на подобную [убыточную] сделку. Ведь что будет то (camanha pode ser) за почесть — каковая должна быть главною ценою и наградою за наши великие труды, — когда мы еще даже не успеем отдохнуть как следует у cебя дома, но уже услышим как по нашим улицам разлетаются вести, о том, что мавры уже [снова] находятся в своем городе, ища новых видов укрепления [для него] взамен того, что был у них прежде, дабы еще раз к ним уже не удалось бы войти подобным легким образом (por semelhante modo ligeiramente nao possam ser entrados)? Ибо истинно есть то, что события, связанные с потерями (aquecimentos da perda), несут новые предостережения — коли дело может дать повод к тому, чтобы в качестве предостережения послужить к исправлению (se e em lugar a cousa que para aviso possa receber emenda).

— И чем более велики потери, тем более, в силу их природы (por seu azo), ищут предостережений как наиболее полезной [военной] хитрости (mais proveitosa sotileza), из чего для нас воспоследует второе сомнение. И сие есть то, что мавры, кои будут пребывать в том городе, запечатлеют (resistarao) на скрижалях своих сердец память (nembranca) о том уроне и оскорблении, в отмщение коих нагрузят свои фушты (fustas) [137] и корабли цветом (frol) своего юношества и пойдут на наших в королевстве Алгарви [138], что будут почивать незащищенными на своих фермах, дабы похитить их жизни и имущество. А сверх всего мы потеряем всякую надежду на то, что какие-либо наши товары когда-либо еще смогут быть перевезены без великого страха на каких бы то ни было судах в какой-либо порт или город, что есть на Средиземном море (Mar Medeoterrano), по причине эмблемы (divisa), что во многих случаях по необходимости они будут поднимать в том краю; а коли б даже нам оказалось угодно предположить, в случае неопределенности, что без сей эмблемы можно обойтись, все гавани (taracenas) их [мавров] города [все равно] будут полны фушт и кораблей — единственно с целью навредить нашим соотечественникам. А уж приговор, что падет на головы тех, кого они таким образом возьмут [в плен], мне не обязательно вам оглашать.

— Итак, вы видите, что пользу [в сем деле] нам могут принести [лишь] столько и столь великих расходов вкупе с такою тяжестью трудов и забот — и с надеждою на столь малую победу. Ибо главная сила почести пребывает в удержании (mantenca) города — я же не вижу ни пути, ни способа, какими мы могли бы длительное время его удерживать и управлять им. Поистине, я бы сказал, что будет гораздо лучше предать забвению претворение в жизнь сего деяния, нежели устремляться ему навстречу и следовать ему, ибо одной лишь сей вещи, не считая четырех других, уже довольно для того, чтобы воспрепятствовать всему нашему намерению. И коли случаем кто-нибудь из вас уразумеет, что сии сомнения несправедливы и необоснованны, пусть докажет мне противное, и я то признаю — насколько то будет справедливо и обоснованно.

Кто мог бы огласить в письменном виде, сколь те слова Короля были противны тому, что желали Инфанты? Каковых [слов] вследствие среди них воцарилась тишина, как если бы им были принесены какие-то иные известия, чрез кои им удостоверяли некую потерю, о коей с основанием должны были они весьма сожалеть. И сказать по правде, что касается того случая (aquela sazao), не могло быть в мире вещи, о коей они могли пожалеть более, нежели о неудаче (falecimento) с тем деянием. Однако, поскольку дело еще не было окончательно решено отрицательным образом, они уж как могли смирились (tomaram ja quanto quer de conforto), разумея отыскать меры (prover) против препятствий, следовавших из тех доводов. Представляется мне, — говорит тот, кто написал сию историю, — что разумение тех великих принцев отправилось блуждать по волнам, подобно кораблю, когда странствует он в открытом море, где по воле противной погоды теряет знание верного своего пути, правящие же им пребывают между собою в весьма великом разногласии, ибо каждый в подобное время, сколь бы ни был знающ, никогда не доверяет полностью своему знанию и еще менее — чьему-то еще, ибо когда воля людей ввергается в весьма великий страх, не бывает там [в том деле] (nao ha hi) ничего столь надежного, что не кажется им сомнительным; тем более там, где люди питают некоторую надежду на великую почесть или выгоду, любые препятствия, что встают на их пути, в основном весьма для них чувствительны. Тем же самым образом, согласно суждению сих сеньоров, поощряемому нетерпеливым (trigoso) желанием их воли, не казалось им, что отец их, принимая решение о том деянии, вел себя как тот, кто желал бы его свершить. Посему они делали прибавления к своим молитвам, прося добродетели Небесные явить им час, когда то деяние должно было быть свершено.