И древние позаботились о том, чтобы описать подвиги не только доблестных мужей, но также и доблестных жен, как мы находим в историях Бривии (Brivia) [241] о царице Эсфирь [242] и о Юдик (Judic) [243], и равно в трудах Тита Ливия [244] — о Лукреции [245], Виргинии [246] и иных, им подобных. И коли сии авторы пожелали вот так увековечить (renembrar) доблестные деяния, то и мы повинны в той же малой вине, записав далее события и добродетельную кончину, постигшие Королеву, чьи великие добродетели достойны великой памяти.
Мы уже сказали о манере, в коей сыновья ее говорили с нею, и как говорил с нею Король в Синтре, и как о выступлении его и Инфанта Дуарти не было решено определенно. Теперь же узнайте, что после того, как Король полностью привел свои дела в готовность к отбытию, желая определенно объявить ей [Королеве] свою волю, находясь однажды на отдыхе в покоях оной сеньоры, притом поблизости от ее половины (estrado) там были Бриатиш Гонсалвиш ди Мора и ее дочь Месия Вашкиш [247], начал Король располагать свои речи таким образом, что пришел к свершению своего желания.
— Сеньора, — сказал он, — ведь в то время, когда вы говорили со мною об отбытии наших сыновей, я тогда (por estonce) уже принял решение не только об отбытии Инфанта Дона Педру и Инфанта Дона Энрики — хотя для них я главным образом и приказал [устроить] все то деяние, — учитывая, сколь великую обиду нанесу нашему сыну Инфанту Дуарти — так как он пребывает в таком возрасте и столь желает испытать свою силу, — коли не распоряжусь, чтобы и он участвовал в таком деянии; а следовательно и для меня не будет добро посылать их вот так, без своего присутствия, поскольку милостью Божией я в том возрасте, когда могу преподать им науку, кою познал в подобных деяниях в продолжение многих дней, выстрадав великие труды и многие опасности; и так как вы несколько раз затрагивали [вопрос] относительно воли, что имел я к выступлению на сие деяние, то теперь я вам объявляю, что, коли будет то угодно Богу, я имею в виду выступать и взять с собою как Инфанта, так и его братьев.
И хотя Королева в иные из минувших дней ощущала волю, кою имел Король к выступлению на то деяние, но, услышав [о том] вот так определенно, не смогла сдержать свой [внешний] вид, чтобы тот не выдал присутствие великого огорчения; ибо хотя и была она столь добродетельна, как вы уже слышали, но природа женщин в подобных делах не может быть столь сильна, чтобы не заставить сердце склониться к некоторой печали. Бриатиш же Гонсалвиш и ее дочь, услыхав те слова [Короля], дали очам своим разразиться слезами.
И Королева, обратившись вновь к рассудку, сказала Королю не так как подобало сказать женщине, но как той, что говорила из уважения к тому роду, из коего происходила.
— То правда, сеньор, — молвила она, — что я просила вас о том, чтобы вы отправили ваших сыновей на сие деяние, и я тогда же сразу сказала вам, сколь разумным казалось мне, чтобы вы не выступали; что же до того, что вы отправляете сейчас Инфанта [Дуарти], как вы говорите, ведая, сколь это ему пристало (quanto lhe e compridoiro), то хотя я и обретаю от того великое огорчение, мой вид никогда не сможет того выказать. Ваше же выступление заставляет меня испытать нехватку как благоразумия, так и разумения, что удержали бы меня от проявления того, что я ощутила. Но коли вы почли то за благо и вам надлежит выступать, да будет угодно Богу, чтобы поход ваш был направлен таким образом, чтобы много послужить Ему, и чести вашей и ваших сыновей, и благу ваших королевств.
И затем, [обернувшись] к другим [присутствовавшим], что плакали там с великим чувством[, она вымолвила]:
— Подруги, вам незачем плакать, поскольку плач в таких случаях не та вещь, что приносит пользу; но я умоляю вас, чтобы отныне и впредь мы ввели бы в употребление то, что относится к нам и нашим занятиям, и сие есть то, чтобы нам поручить сие деяние Богу с великим рвением (muito afincadamente), свершая такие дела и добро, за кои мы заслужим быть услышанными; и не только лишь за одних себя, но за всех тех людей, коих добродетельные заслуги, по ощущениям нашим, могут помочь сему деянию, ибо верно есть то, что в таких делах весьма пособляет молитва, как то было явлено в деяниях ветхого завета, ибо чрез молитву, что творил Моисей [248], когда народ Иудеев сражался, они получали помощь большую, нежели от собственных своих сил. Станем же молиться так и мы, пренебрегая (menos precando) всякою тяготой и усталостью, что может для нас в том воспоследовать, и будем творить иное добро, чрез кое наши молитвы достойны будут быть услышаны пред Богом; и сие есть лучше, нежели пролитие слез и всякий иной способ проявления печали.
И, закончив [говорить] сие, она сказала Королю:
— Сеньор, я прошу у вас как милости, чтобы, коли Бог пожелает даровать мне дней жизни, чтобы хватило их до времени вашего отбытия, вы сделали бы ваших сыновей рыцарями в моем присутствии — ко времени, когда вы взойдете на корабли, и с именными мечами (senhas espadas), кои я им вручу со своим благословением; ибо хоть и сказано, что оружие женщин ослабляет сердца мужчин, я твердо верю, что сообразно роду, из коего я происхожу, никогда не будут они [сыновья] ослаблены тем, что приняли их из моей руки.
На что Король ответил, что то было ему весьма угодно. И Королева велела на другой день позвать Жуана Вашкиша ди Алмаду [249], каковому она сказала, чтобы он велел сделать для нее три меча и приказал украсить их весьма богато золотом, и мелким жемчугом (aliofar), и драгоценными каменьями, и чтобы как только они будут готовы, он принес их ей.
И затем, в продолжение своих молитв, как только наступало утро, она тотчас шла в церковь, где оставалась до полудня, и как только наступал вечер, возвращалась в нее снова, и так пребывала до ночи, когда возвращалась к себе домой, где вечернее время (despesa do serao) тратилось [ею] не на танцы и ни на какие иные развлечения сего мира, но лишь на духовное созерцание. И помимо сего, послала Королева во многие монастыри великие милостыни, и равно некоторым иным людям, кои, как она знала, вели добрую жизнь, наказав им, чтобы все их основное намерение состояло в том, чтобы умолить Бога, дабы Ему оказалось угодно по милосердию Своему привести то деяние к полезному завершению.
И когда вот так прошло несколько дней, последовало то, что заболели чумою (pestenenca) некоторые люди в том месте Сакавен, и сие было оттого, что чума была весьма велика в Лиссабоне, как вы уже слышали, и поскольку близость была такова, общение между людьми, каковое им было необходимо поддерживать друг с другом согласно потребности времени, не могло позволить, чтобы оное место долго оставалось бы свободно от той болезни. И так как Король узнал, что таким образом там заболели те люди, то сказал Королеве, что было бы добро им отбыть еще до обеда.
— Сеньор, — сказала она, — вы можете отбывать, я же отбуду после того как окончатся мои службы; ибо женщина столь пожилая, как я, не должна питать страх пред чумою.
И сие Королева говорила, поскольку в то время пребывала в возрасте пятидесяти трех лет.
— Поскольку вы так желаете, сеньора, — сказал Король, — то можете так поступить, но я прошу вас, чтобы сразу, как только сможете, вы покинули сие место.
И Король отбыл тогда же по направлению к монастырю Одивелаш, Королева же не пожелала отбывать до полудня, как уже сказала. И когда она пребывала в церкви, ее поразила боль чумы; не то чтобы она ощутила, что то была подобная болезнь, — ей представлялось лишь, что то была некая иная боль, что пришла к ней по причине ее слабости, сообразно тому, как она поражала ее в иных случаях. И таким образом она отбыла по направлению к оному монастырю.
