Но Артюша от этого не страдал. Преданно влюбленный в Вениамина, он пас с ним козу, рвал траву для поросенка, помогал ему полоть огород. Бабушка Вениамина Пелагея Даниловна усаживала обоих мальчиков обедать в маленькой, чисто выбеленной комнате:

— Вот это помощники! Потрудились, помогли старшим. Так и надо, деточки, так всегда надо.

Тася, ласково улыбаясь, говорила Нине:

— Господи, будто медом ему у нас помазано. Ведь какая у нас еда — кулеш, луком да старым салом заправленный. Целую миску скушал. Мама моя говорит: «Ты там спроси, может, они обижаются…»

Надо было благодарить. Благодарить Тасю, благодарить Николая, Алену. И благодарность эта должна была выражаться, конечно, не в словах, а в Нинином довольстве жизнью, в ее хорошем настроении, в ясной улыбке, которой она сейчас улыбалась Алене.

— Не знаю, чем ребят кормить, — озабоченно сказала Алена, — Говядину варила на пирожки, да Николай двух шоферов привел, на турбазе завтрак кончился. Ну и скормила им и бульон и мясо. Закусочную при автостанции до сих пор не открыли. В прошлом году с мая работала. Как оно хорошо было! И Николай иной раз там перекусит. Сырников, что ли, к обеду нажарим?

Нина разомлела от солнечного жара и от близости теплой земли. Голос Алены доносился через дремотную истому. Но было в Алениных словах что-то нужное. И Нина спросила:

— А почему ее не открывают?

— Ты же слышала, Николай вчера за ужином говорил. Байрамуков уперся — не хочет опять Кочеткова ставить. Конечно, Кочетков — обыкновенный вор, это все знают. У него в прошлом году как ревизия, так излишки, а излишки считаются хуже недостачи. А в конце сезона не знаем, как он и выпутался.

Алена встала. Поднялась и Нина. По крутой тропке сбежала к реке, с плоского камня пригоршнями облила себе лицо, грудь и плечи ледяной водой. Потом, вскрикивая от колючих прикосновений мокрой рубашки, взобралась по той же тропке к дому.

— Нина, — кричал от калитки Артюша, — я иду с Веной в заповедник за чурками!

Откуда-то появилась Гаяна:

— И я, мама, и я…

— Все идите, прогуляйтесь, — решила Алена, — вот я вам сейчас редиски, картошки с собой дам.

С Аленой спорить не приходилось. Она правила единолично.

Поселковый Совет стоял на развилке улиц. Обычный домик с деревянным крыльцом. Над ним свисал помятый рыжий флаг. Перед домом пыхтел старенький «Москвич».

Они замедлили шаг, будто в запыленной машине было что-то интересное. На крыльцо вышел толстый человек. За ним толпились люди, которым нужно было еще что-то от него услышать. Но он сошел с лестницы, боком втиснулся в тесную для него дверцу, и машина уехала, поднимая золотистую пыль.

— На асфальтовый поехал, — вздохнул Вениамин.

А они пошли совсем другой дорогой, через мост, мимо красивого белого дома — конторы заповедника, потом мимо хозяйственного двора, где дремали желтые волы. Прямо за хозяйственным двором начинался лес. Здесь пахло папоротниками и прелью. Здесь на земле они разыскивали неясные очертания поваленных и уже истлевших деревьев. Из таких бывших сосен Вениамин выдергивал тяжелые, похожие на снаряды чурки — ветви, насквозь золотые от смолы и потому не поддающиеся гниению.

Мальчики устремились на поиски этой лучшей в мире растопки.

Гаяна нашла белый гриб:

— Только он совсем маленький. Может, он через два дня вырастет?

— Оставь его.

— А если его кто-нибудь другой найдет?

Гриб величиной с орех был сорван.

— Тетя Алена говорит, здесь осенью опенков много, — Гаяна посмотрела на мать. — Она говорит, осенью за опенками будете ходить…

Нина не отвечала.

— Мама, разве мы не уедем?

Нина села на поваленное дерево.

— Что сказала тетя Алена?

— Сказала: «Может быть, вы всю зиму здесь поживете». Она пошутила, да, мама?

— Посмотрим. Может быть, и придется здесь пожить. Доктор сказал, что Артюше это полезно.

— А школа?

— Школа и здесь есть.

Гаяна подумала:

— Давай мы его здесь оставим, у тети Алены…

— Гая! Как же он без нас?

Девочка сдерживала слезы.

— А папа как без нас? — спросила она. И почувствовав, как всегда чувствуют дети, слабость матери, запальчиво, плаксиво закричала: — А папа как? Ага, видишь, как папа будет без нас? Он разве может? Может?

Она готова была зареветь, но прямо к ним ехал человек верхом на лошади, и это отвлекло ее внимание. Человек спешился, привязал лошадь к дереву и медленно пошел по лесу, всматриваясь в землю.

— Грибы ищет, — догадалась Гаяна, — а здесь грибов не бывает. Мама, сказать ему где?

Человек мельком взглянул в их сторону. Тут же к нему подъехала женщина. Она соскочила с лошади и, так же шаря взглядом по земле, пошла по лесу. Серые брючки были ей явно узки.

— Леонид Петрович, здесь! — крикнула она, опускаясь на колени.

Гаянка рванулась посмотреть, что там нашли. Нина ее не пустила. Они и со своего места видели, что на земле перед женщиной не было ни гриба, ни цветка, ни ягоды. Прелые листья и бледные травинки — больше ничего не было под высокими буками. Но мужчина подошел и присел на корточки. Женщина достала линейку, тетрадку, что-то измерила, что-то записала.

Вениамин и Артюша подошли и остановились неподалеку. Артюша хотел придвинуться ближе, но Вениамин удержал его уже по-рабочему тяжелой рукой.

Мужчина что-то тихо сказал своей спутнице. Женщина отрицательно покачала барашково-кудрявой головой. Тогда он поднялся, подошел к Нине, и она увидела его одноцветно-коричневое лицо. Глаз он не поднял.

— Посторонним на территории заповедника находиться нельзя, — сказал он негромко.

Нина привстала с дерева, схватила Гаяну за руку и оглянулась, ища глазами мальчиков. Теперь сам Вениамин торопился подойти поближе.

— Они не посторонние, — сказал он, — они Николаю Богдановичу и Алене Ивановне родня. Они у Лучинских живут.

Мужчина снял фуражку. Лоб у него под фуражкой был светлый, точно чужой.

— Надо взять разрешение. — Он помолчал. — И прошу впредь не заходить на этот участок. Здесь опытные посадки.

Он снова повернул в лес. Женщина в брюках громко сказала:

— А все-таки хорошо бы сделать ограду.

— Ограда будет привлекать внимание. Важно максимально сохранить естественные условия.

— Тогда пусть будет как будет. — Она громко засмеялась. — Леонид Петрович, вот еще, смотрите…

— Пойдем домой, — потребовала Гаяна, — это противные люди.

— Он главный в заповеднике, — объяснил Вена, — он к тете Алене и дяде Коле в гости ходит. Дядя Коля для заповедника чертежи делает. А это Лида Ивановна с ним, научный сотрудник.

— А я эти посадки все вырву и затопчу! — мстительно сказала Гаяна.

Вена усмехнулся:

— Нельзя. Они корень женьшеня выращивают. Он все болезни лечит. Про него у нас лекцию в клубе читали и кино показывали.

— Все равно. Подумаешь!.. Говорит про нас: посторонние…

Гаяна нигде не хотела быть посторонней. Нина вдруг отчетливо увидела ее сходство с Георгием. Он-то нигде не был посторонним. Он был причастен ко всем делам на свете. Он на все имел право.

Она отбросила детскую руку, которая цеплялась за ее платье. Гаяна заревела. Не утешая ее, Нина шла вперед. У здания поселкового Совета опять стоял пыльный, корявый «Москвич».

— Приехал, — отметил Вениамин.

И все почему-то остановились. Гаяна перестала всхлипывать. Мир заинтересовал ее снова.

— Идите домой, — сказала Нина детям, — у меня здесь дело.

Она поднялась по обшарпанным ступенькам, прошла длинный темноватый коридор. Где-то стрекотала пишущая машинка. Секретарша подняла длинное, утомленное лицо.

— Мне Байрамукова нужно, — сказала Нина.

— Его нет, — сперва ответила машинистка. — Он занят, — тут же поправилась она.

— Я подожду.

Нина села на колченогий, расшатанный стул. У нее билось сердце, и она ничем не могла себя успокоить. Ведь все зависело от нее. Можно сейчас уйти, можно в последнюю минуту отказаться, можно попробовать взяться за это дело, если, конечно, ей его доверят. Выбирать ей, правда, не из чего, но ведь ни она, ни дети не умирают от голода.