Георгий в этот день освободился поздно. Уже перед самым концом рабочего дня Иван Христофорович ввел к нему в кабинет человека в тяжелом драповом пальто, с пухлым портфелем в руках.

— Вот Андрей Саввич к нам, по поводу проекта.

Тактичный Суринов явно напоминал Георгию имя-отчество и дело приезжего.

Пока Андрей Саввич стаскивал с себя пальто, приглаживал волосы, поправлял галстук и усаживался у стола, разговор шел отвлеченный.

— Очень рад, приветствую, — говорил Георгий, — ну как, осмотрелись? Акклиматизировались?

— Жарковато, — отвечал приезжий, — в Москве сейчас тринадцать, а тут все тридцать.

— Юг, ничего не поделаешь.

Вся эта лирика продолжалась недолго. Утвердившись на стуле, гость слегка откашлялся и тем положил конец светской беседе.

— Так вот, — начал Суринов, — я тут ознакомился с проектом. По некоторым пунктам мы соглашения не достигли. Может быть, все вместе договоримся.

«Знаю я это «вместе», — подумал Георгий, — будешь теперь отмалчиваться».

Подтверждая его мысль, Иван Христофорович сощурил свои раскосые глаза и достал портсигар.

Андрей Саввич выжидательно барабанил пальцами по столу. Только теперь Георгий вспомнил, что принимал этого человека у себя дома. Это было в тот вечер, когда Нина сказала о своем отъезде. А сейчас в неустроенном, по-молодому необжитом доме его ждет Эвника, и каждый день начинается и кончается как праздник, с неизбежным для их положения привкусом горечи и тревоги.

— А где Вирабян? — спросил Иван Христофорович, и Георгий вспомнил, что ни вчера, ни сегодня не видел Симона.

Секретарша побежала за Вирабяном, папки и чертежи легли на стол. Разговор начался.

— Ну, вот фермы. У вас запроектированы в тридцать метров. А нам тридцать ни к чему. Нам в самый раз двадцать четыре.

— Нет, — твердо ответил Андрей Саввич, — типовая конструкция.

— Ваши типовые рассчитаны на тяжелый бетон. А у нас пемзобетон. Легкий. Должны вы учитывать местные особенности?

— Простите, мы учли, например, сейсмические особенности. Вот еще я согласился с Иваном Христофоровичем насчет затирки панельных плит. А фермы нет.

— Можете, можете, — сказал Георгий.

Его раздражало и молчание Суринова, и безразличие Симона, который вошел и встал у окна, как гость на именинах.

А москвич тверд и неумолим. Базальтовый цоколь? Облицовка туфом? Да этого он даже слышать не хочет!

Тут уже и Симона прорвало:

— Вы считаете, что бетон красивее туфа?

— Учтите, что туф нам обойдется дешевле, — вставляет Суринов.

— А я и обсуждать этого не буду.

— Но вы согласны, что туф во всех отношениях удобнее?

— Какое это имеет значение?

— Огромное! — возмутился Георгий. — Туф у нас под рукой. Он легкий, пластичный, красивый. Вы нам предлагаете серую бетонную коробку. Это хорошо там, где нет других материалов. Но не в Армении. Нас народ осмеет и осудит. Мы на это не пойдем.

— Пожалуйста, пожалуйста, — пожал плечами Андрей Саввич, — только без нас. На свое усмотрение.

Он отлично знал, что это невозможно. И разговор продолжался.

Рабочий день давно кончился. Опустел и затих большой дом Гидростроя. Только секретарша Георгия допечатывала что-то в приемной, и стук ее машинки гулко раздавался в тишине.

— Можно подумать, мы требуем сверхъестественного, — Георгий уже злился. — Предлагаем экономичные, доступные улучшения проекта. Базальтовый цоколь, например, просто необходимость. А если мы создадим вам экономию?

Но москвичу надоел бесплодный спор:

— Неужели вы думаете, что я дурак и ничего не понимаю? Меня не надо убеждать, что малиновый или оранжевый туф красивее и экономичнее. Я все-таки инженер. Но о бетоне есть постановление, мы его применяем и не обсуждаем этот вопрос.

— А мы будем его обсуждать и постараемся убедить Главпроект.

— Попытайтесь. Только мне кажется, что это значительно изменит вам сроки строительства.

У него был большой козырь в руках — время. И он это отлично понимал.

— Есть у нас, конечно, выход, — задумчиво сказал Георгий.

— Мы не потерпим никаких отклонений от проекта, — немедленно отреагировал Андрей Саввич.

Суринов вопросительно посмотрел на Георгия.

— Об этом мы еще подумаем.

Георгий видел Ахтульскую ГЭС — первое, трудное свое детище, станцию, вознесенную на пологие высоты. Там, где солнце окрашивает землю в багровые и желтые цвета, где перекрестки дорог сторожат каменные вишапы, серая, бетонная коробка будет выглядеть чуждым, инородным телом. Нельзя было допустить такого начала в строительстве большого химического комбината. Возведенный на Ахтульской ГЭС, он станет частью ее вечного пейзажа.

— Если мы сейчас на это согласимся, то придет день, когда мы об этом горько пожалеем.

Георгий мог не говорить этого Суринову и Симону. Оба они отлично все понимали. А для Андрея Саввича проект завода был делом, которое он должен был провернуть в очередной командировке, и он досадовал на то, что заказчики так упорствуют в своих капризах.

Недовольный, он собрал чертежи. Суринов ушел вместе с ним, дипломатичными фразами смягчая создавшуюся неловкость.

— Слишком большую машину придется в ход пустить, а времени нет. А ты что молчишь, — набросился Георгий на Симона, — тебя это не касается? Или ты больной?

— Почему больной? — Стоя у окна, Симон смотрел себе на ноги.

— Ну, не знаю. Обсуждается один из важнейших наших объектов, а из тебя слова не вытянешь.

— Ты говорил.

— Мало ли, что я…

— Кто живет у тебя в доме? — вдруг спросил Симон.

«Неужели это надо объяснять?» — подумал Георгий. Было удивительно, что еще никто ничего не знал. Все переменилось в его жизни, а люди об этом не знали.

Надо было ответить просто и коротко, но первым заговорил Симон:

— Георгий, мы, мужчины, почти все виноваты перед своими женами. Я про тебя все знал, но не придавал значения. Я думал: ну ладно, кто без греха, лишь бы до Нины не дошло. А что ты сейчас делаешь? Вокруг соседи, шум по городу. Для чего тебе это? Я не понимаю…

— Эвника — моя жена.

— А Нина?

— С Ниной мы разошлись. Это дело касается только нас двоих.

— А дети? — спросил Симон. — Георгий, ты с ума сошел! Где будут жить твои дети?

— Не делай меня виноватым, Симон. Поверь, я думал об этом больше, чем ты.

— Я вообще об этом не думал, — сказал Симон, — я голову наотрез дал бы… Это несчастье, Георгий, верни Нину.

— Ты так говоришь, будто лучше меня знаешь, что мне надо.

— Больной не знает, в чем его спасение. Утопающего бьют по голове, чтобы вытащить из воды. Эта женщина вошла в твой дом…

— Ты знал Эвнику еще девочкой, Симон.

— С тех пор она стала женой Сурена Маиляна и обманывала его со многими.

Георгий сдержался.

— Она моя жена, Симон.

Маленькая, желтая от усталости секретарша возникла в дверях по звонку Георгия.

— Собирайся домой, Кнарик, я тебя довезу. Машина здесь?

Ехали, молчали.

— Выбрал бы время побывать на море, — сказал Симон, вылезая из машины, — там что-то у них с перемычкой. И хорошо бы Андраника оттуда забрать на Гюмет. Классный тоннельщик, что он там делает?

Георгий кивнул. Против Симона у него не было ни досады, ни гнева, только удивление, будто собственная рука, не поняв его, стала делать самостоятельные движения.

В квартире было тихо и темно. Георгий зажег свет и увидел неубранный стол. Эвники не было. Он стал успокаивать себя, что она вышла и скоро вернется, но это ему не помогло. Тогда Георгий кинулся в комнату, где стояла тахта. Там, среди неубранных одеял и смятых простынь, лежала Эвника и смотрела на него широко открытыми глазами.

— Ты не ушла! А я так испугался!

Она молчала.

Он присел на край тахты и погладил ее руки. Эвника отодвинулась и натянула на себя простыню.

— Ты на меня сердишься? За что?

— Кто я такая, чтоб сердиться?! — вдруг горько и страстно выкрикнула Эвника. — Какое у меня право сердиться? Что я в этом доме — кошка? Собака?